Сергей Валянский - Понять Россию умом
А надо учесть, что в России живет два «народа», мало пересекающихся друг с другом. Один из них уже имеет свое название — новые русские. Тогда вторую часть можно назвать «новые бедные».
Если постараться, можно, конечно, высчитать некую «среднюю температуру по больнице». Наши реформаторы именно это и сделали, и обнаружили, что представитель «среднего класса» должен иметь некий нехилый доход, автомобиль, дом, сбережения и т. д. Но в реальном мире они таких «средних» представителей почти не нашли, и правильно: для «новых русских» это предел нищеты, а для «новых бедных» — предел мечтаний.
Вот некоторые статистические данные, которым, впрочем, нельзя доверять полностью. Но тенденцию они передают. В 1992 году доля, получаемая работниками, составляла 70 % от всех доходов, а доля собственников и менеджеров была около 16 % (такое соотношение во многих развитых странах). Но в 1993 году доля «новых русских» в общем богатстве достигла уже 25 %, в 1994 году дошла до 40 %, в 1995 — почти до 50 %. Причем по численности своей эти богатей составляли чуть больше 10 % населения. А некоторые из них, суммарно составлявшие один процент населения, сгребали 30 % дохода всей страны. Сейчас, наверное, больше.
А десяти процентам самых бедных россиян доставалось всего 2,4 %) национального богатства. И получается, что в России два «средних» класса: свой у «бедных» и свой у «богатых». Суть проблемы в том, что у них разная идеология, разные деньги и разные интересы. Когда реформаторы говорят о намерении действовать «в интересах среднего класса», то о каком из них идет речь? И чего ждать остальным?
В пятой части книги мы покажем варианты возможного будущего.
Наша книга рассчитана на массового читателя, который вовсе не должен быть специалистом в вопросах экономики, истории и полито-логии. Поэтому мы старались максимально упростить изложение, но не в ущерб научной истине. В отличие от А. П. Паршева, автора книги «Почему Россия не Америка», мы писали свою книгу не для министров финансов и экономики, директоров различных новомодных экономических институтов и советников президента по экономике. И вот почему. Если им эти истины не понятны, то, как ни объясняй, они уже не поймут. Если же они понимают, что такое Россия и куда она движется, но продолжают поступать вопреки этому знанию, то какой смысл им что-либо объяснять?
Часть I. КЛИМАТ И РАЗМЕРЫ СТРАНЫ — НАЛОГ НА РОССИЯН
1.1. ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ ДЕТЕРМИНИЗМ
О том, что полюс холода Северного полушария находится в Оймяконской котловине, знают многие. Но что расположено это место южнее, например, Архангельска, известно даже не всякому специалисту. Еще меньше наших граждан знает, что мы (массово) живем в области с огромным перепадом между летними и зимними температурами. В этом коренное отличие условий жизни России от всех остальных стран, так почему же нигде о нем особо не говорится? А дело в том, что в советских общественных науках считалось ошибочным выпячивать климатические и географические особенности страны. Помните лозунг: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее наша задача». Или песню, уверяющую, что «и на Марсе будут яблони цвести». Ну, если не на Марсе, то на Чукотке выращивание ананасов — дело обычное.
История эта имеет давнюю традицию.
Об истории вопроса
Успехи естествознания, опирающегося на опыт, не могли не оказать влияния на развитие представлений об обществе. Более того, в период между XVI и XVIII веками появилось стремление к непосредственному выведению социальных законов из законов механики: должен же существовать единый универсальный закон, охватывающий всю совокупность явлений природы и общества! И, соответственно, считалось, что можно и нужно создать единую, строго дедуктивную, универсальную науку, в которой слились бы все существовавшие области знания.
Такую науку создать так и не удавалось, а вот идеи о жесткой детерминации явлений в окружающем мире, основанные на успехах развития классической физики, были сформированы. И получили они название Лапласовского, или классического детерминизма, поскольку наиболее полно были сформулированы французским математиком, астрономом и физиком Пьером Симоном Лапласом (1749–1827).[1]
Суть его в следующем. Допустим, мы будем бросать камень под углом к горизонту, и наблюдать, куда он упадет. Согласно законам классической физики, место падения камня однозначно определяется его начальной скоростью и направлением бросания. Однако реально скорость и направление могут быть заданы только приблизительно, поэтому итоговый результат может быть предсказан с определенной точностью, и чем точнее мы знаем начальные условия, тем достовернее будет конечный результат (плюс-минус километр). В этом и состоял триумф ньютоновской механики, самым впечатляющим моментом которого было детерминистское описание движения небесных тел солнечной системы. Лаплас предположил, что подобное описание может быть распространено на самый широкий круг явлений (и даже вообще на все явления).
Его приверженность к детерминизму, как ни парадоксально это звучит, позволила ему получить фундаментальные достижения в области теории вероятностей и ее приложений!. Детерминизм, в некотором смысле, исключает случайное вовсе. Поэтому Лаплас и говорил, что случайность всегда является только следствием нашего незнания. Например, она может возникнуть в результате использования приблизительных измерений. Таким образом, по его мнению, траектория каждого атома мира так же детерминирована, как и траектории небесных тел, и это означает, что помыслить альтернативную траекторию некоторого тела можно только всю целиком.
Правда, ученый понимал и определенную ограниченность детерминизма. Он писал:
«Ум, которому были бы известны для какого-либо данного момента все силы, одушевляющие природу и относительное положение всех ее составных, частей, если бы он вдобавок оказался достаточно обширным, чтобы подчинить эти данные анализу, обнял бы в одной формуле движения величайших тел Вселенной наравне с движениями легчайших атомов: не осталось бы ничего, что было бы для него недостоверно, и будущее, так же как и прошедшее, предстало бы перед его взором… Все усилия духа в поисках истины постоянно стремятся приблизить его к разуму, о котором мы только что упоминали, но от которого он останется всегда бесконечно далекими».
Иначе говоря, самим создателем «детерминизма» сознавалось, что для полного успеха его программы нужны не только знания о мире (силы и начальные и граничные условия), но еще и некий гипотетический ум, бесконечно отличающийся от нашего познающего рассудка, обладающий достаточной «аналитической силой».
Сегодня естествознание уже преодолело не только детерминистский стиль мышления, но и вероятностный, в рамках которого было понято, что вероятность возникает не только тогда, когда мы чего-то не знаем, а принципиально присуща системам. Например, оказалось, что мы не можем с высокой точностью одновременно знать, где находится объект, и каково направление его движения.
Ныне в естествознании получил большое развитие так называемый «нелинейный» стиль мышления, который дает понять: в процессе эволюции одного и того же объекта имеются как периоды, когда его поведение можно описать, используя только статистические законы, так и периоды, в которые работают детерминистские законы. То есть детерминистское и вероятностное описание поведения систем есть две крайности, переходящие друг в Друга. Это закреплено даже в терминах «нелинейного» стиля мышления: «динамический хаос» и «хаотические структуры».
Но вот общественные науки в основном и сегодня застряли на детерминистском уровне, что очень сильно тормозит их развитие. И сталкиваясь с ситуациями, когда требуется применение статистических законов, объясняют эту необходимость в чисто детерминистском смысле. А именно считают, что вероятностное описание возникает лишь потому, что мы чего-то не знаем, либо не в состоянии в данный момент охватить умом все многообразие факторов, влияющих на то или иное явление.
В 1839 году вышел третий том работы Огюста Конта (1798–1857) «Курс позитивной философии», где он впервые использовал термин «социология» и выдвинул задачу изучения общества на научной основе, на основе специализации и кооперации общественных наук и развития эмпирических социальных исследований., Огюст Конт считал, что претензии на раскрытие причин и сущностей должны быть удалены из науки. Она должна не объяснять, а лишь описывать явления и отвечать на вопрос «как», а не на вопрос «почему». С желания этого философа поставить учение об обществе на научную основу началась социология. Но развитие общества все же представлялось социологам-позитивистам в виде более или менее прямолинейной эволюции, а структура его сводилась к механическому соподчинению различных «факторов».
