Анна Политковская - Путинская Россия
Как такая прослойка образовывалась? Тогда полагалось: девушка «из хорошей семьи» (а Таня была «из хорошей семьи» — единственная дочка уважаемых родителей) должна была непременно получить высшее образование. Если у девушки не определялось никаких особых склонностей и порывов к моменту окончания средней школы, то она поступала в какой-нибудь технический институт, которых было полно, и становилась инженером. Учитывая, что после института полагалось в обязательном порядке отработать по приобретенной бесплатно, за счет государства, специальности три года, то в стране существовала целая армия совершенно не удовлетворенных жизнью, как Таня, молодых специалистов (они же не мечтали быть именно инженерами), отсиживающих рабочее время в многочисленных научно-исследовательских институтах и не производящих ровным счетом ничего.
Таня была полноправным солдатом этой армии, имея профессию инженера по коммунальным службам на атомных электростанциях. Она целыми днями и без всякого энтузиазма чертила в своем НИИ проекты канализаций и водопроводных сетей, которые никто нигде не строил. Получала при этом крошечную зарплату, злилась от хронического безденежья, пыталась прилично прокормить и одеть-обуть свою семью, металась между двумя вечно болеющими маленькими детьми и мужем, странноватым типом по имени Андрей, молодым в те годы доцентом престижного технического университета в Москве, но опять же с крошечной советской зарплатой за плечами.
На почве такой жизни Таня была типичной неврастеничкой. Она постоянно мучила и себя, и Андрея, и детей своим плохим настроением, истериками, депрессиями, перманентной неудовлетворенностью судьбой и жизнью…
Еще Таня была девушкой из южного города Ростова-на-Дону и появилась в Москве, не приветливой к иногородним «лимитчицам» (так их тогда называли), в середине 70-х, выйдя замуж за Андрея, которого встретила на черноморском пляже. Таких женщин-«инженеров» из провинции замужем за москвичами в ту пору в столице было очень много. Нищая провинция не имела никакой ценности, и «девушки из хороших семей» стремились в Москву.
Тут, впрочем, Таня была несчастна — она не знала, что же хочет. Но отлично знала, чего не хочет: она не хотела работать инженером и не хотела быть нищей вместе с нищим Андреем. Мы это много обсуждали: Таня злились именно от того, что выхода у нее не было — предстояло жить с Андреем и оставаться инженером с крошечной зарплатой.
…Когда наступили новые времена, именно женщины стали их движущей силой, ушли в бизнес, поразводились с мужьями, мужья ушли в бандиты, и многие погибли в перестрелках первых лет ельцинского времени… Так произошло именно потому, что многие из наших женщин накануне перестройки думали, как Таня, — что никогда не смогут изменить свою жизнь, — и вдруг такой шанс…
Однако вернемся в середину 80-х. В их доме часто бывали скандалы. По советской традиции, Таня, не имеющая своего жилья в Москве, должна была жить у Андрея, в его квартире. Но у него тоже не было своего угла, и все это получалось так — они жили в одной большой квартире с родителями Андрея и двумя его старшими братьями, каждый из которых также имел семью и по двое детей.
В общем, типичный советский коммунальный улей — бесперспективный к отделению и самостоятельности. Андрей при этом был не простой человек, а происходил из старинной московской дворянской семьи, членами которой были замечательные люди. Например, знаменитый профессор — скрипичный педагог Московской государственной консерватории. Он был вторым мужем Андреевой бабушки, тоже профессора Московской консерватории по скрипке. Бабушка давно умерла, а муж ее остался в «улье» — ему тоже некуда было идти, как и Тане.
Родители Андрея были профессорами физики и математики. Старший брат — профессором химии, делавший открытие за открытием в Московском университете, что также мало меняло его жизнь в материальном плане.
Все это Таню злило… Она считала семейство Андрея неудачниками и неумехами, несмотря на десятки научных званий, которыми они обладали, и семья Андрея отвечала ей взаимностью, не любя и вечно придираясь к Тане.
Таня, напомню, была девушкой из Ростова-на-Дону, с российского Юга, где даже в советские времена все, кто мог, торговали всем, чем могли. Там процветали подпольные цеха по производству нелегальной продукции, а многие богатые мужчины коротали время между свободой и тюрьмой, и это не считалось позорным. Хоть их и называли в газетах «спекулянтами» и «цеховиками», но ростовские барышни с удовольствием выходили за них замуж.
Когда мы познакомились, в самом начале 80-х, Таня уже полагала, что оплошала тем, что вышла за Андрея, и даже не важно, что по любви. Она признавалась, что просто «клюнула на Москву» — то есть выйти замуж за москвича было престижно в провинции, по-другому же в столицу было не перебраться. Но, клюнув, Таня жила бедно и очень страдала. Расцветала же она, только когда приносила неизвестно где взятые красивые вещи, предлагая купить их. Она, безусловно, обладала особым даром торгового убеждения — могла втридорога продать тебе кофту отвратительного качества, уверяя, что «это носят в Европе», а когда выяснялся обман, умела ничуть не стесняться и нимало не краснеть. Традиционная, интеллигентная семья Андрея считала Таню за эту тягу к спекулятивному торгашеству совершенно чужеродным элементом и не была к ней добра — презирала…
И вот 2002-й. Позвонив, Таня пригласила меня к себе — и это оказалось все той же большой квартирой в самом центре Москвы, почти под стенами Кремля.
В квартире — пустынно и все по-другому, чем раньше. Произведен великолепный ремонт, все перестроено, дом набит современной бытовой техникой, искусными репродукциями знаменитых картин, мебелью в старинном стиле — хорошими подделками под старину. Тане — почти пятьдесят лет, кожа ее молода и здорова, одежда ярка, сама она говорит громко, уверенно, откровенно и много смеется, от чего морщин на лице не появляется, — значит, понимаю, сделала пластическую операцию. Значит, продолжаю понимать про себя: выплыла, богата, бедные у нас пластических операций не делают, слишком дорого, и поэтому у бедной женщины сразу виден возраст.
«Андрей разбогател?» — продолжаю оценивать про себя. Таня ходит по комнатам свободно — раньше, десять лет назад, она предпочитала тут шептать и сидеть в углу одной из комнат, не встречаясь с родственниками.
— А где все «ваши»?
— Сейчас расскажу, только не падай — теперь это все мое.
— Твое? Поздравляю. А они-то где живут?
— Сейчас-сейчас… Все по порядку.
В комнату тихо входит молодой красавец возраста Таниных сыновей, как я предполагаю. В последний раз ее мальчиков я видела еще мальчиками, и поэтому у меня вырывается:
Неужели? Это?… Игорь? Ты?
Игорь — старший сын Тани и Андрея, ему теперь должно быть 24-25…
Таня хохочет от души. Заливисто, задиристо, звонко. Не по-Таниному.
— Меня зовут Давид, — томно произносит темнокудрый и волоокий красавец и, поцеловав ухоженную Танину руку — а я-то помню другие ее руки, изнуренные многочасовыми стирками на большую семью при полном отсутствии стиральной машины, руки, которыми Таня вытирала плачущее лицо на моей кухне, — Давид медленно удаляется куда-то в глубь квартиры. — Ну, не буду вам мешать, девчонки…
На «девчонок» мы меньше всего похожи.
— Ладно, говори, наконец! Раскрывай свои секреты молодости и благополучия, — прошу свою старую подругу. — Где все твои?
— Они больше не мои.
— А Андрей?
— Мы разошлись, кончилась моя каторга.
— Ты вышла замуж? За этого? За Давида?
— Давид — мой любовник, ненадолго, так, для здоровья. Я его содержу. Сколько хочу, столько и содержу.
— Господи… Кем же ты работаешь?
— Я никем не работаю, я работаю на себя, — отвечает Таня жестко и таким металлическим тоном, что это никак не вяжется с образом сидящей напротив, чуть праздной, ухоженной женщины с молодым любовникам,
…Таня — счастливый продукт новой жизни. В 1992 году, летом, когда в большинстве домов Москвы нечего было есть, — это называлось «шоковой терапией» или рыночными реформами тогдашнего премьер-министра Егора Гайдара — Таня вместе с детьми и всей остальной профессорской семьей, жила за городом, на старинной, потомственной даче их семейства.
Все москвичи, у кого была дача, в то страшное голодное лето сидели по своим загородным деревянным халупкам и выращивали на зиму овощи, чтобы было чем прокормиться. Научно-исследовательский институт, где Таня работала, на лето закрылся — все равно зарплату там никому давно не платили, и работы никакой не было, и все сотрудники, городские жители, уехали полоть свои огороды или пошли торговать на рынки, в большом количестве появившиеся тогда на улицах голодающей Москвы. Таня занималась тем, что тоже полола огород и смотрела за детьми. Андрей часто оставался в городе, не приезжал на ночь на дачу, потому что его технический университет не закрылся, как большинство научно-исследовательских, студенты продолжали учиться, сдавать экзамены, педагоги продолжали ходить на работу, держась на энтузиазме и осознании чувства долга, несмотря на то, что у преподавателей тоже не было никакого жалованья.
