Алексей Никольский - Герои и антигерои русской революции
Во время того же представления моего бывшему императору я также доложил о моем решении не вводить, впредь до выяснения окончательного положения дел, в Петроград направляемые туда из армии части войск, дабы не обострить еще более положения дел и не породить междоусобицы. Николай II одобрил это решение.
Затем по моему краткому напоминанию о необходимости мер для удовлетворения народа, о чем мною объяснено подробнее в начале сего письма, краткий ответ Николая II утвердил меня в том, что он решил перейти к системе управления через министерство общественного доверия.
Поэтому, отправляясь 28 февраля в Петроградский военный округ, я был убежден в осуществлении этой реформы, в чем меня еще более убедило содержание упомянутой выше шифрованной телеграммы генерала Алексеева 1 марта о предстоящих в г. Пскове переговорах, полученной мною в царском Селе в ночь с 1 на 2 марта.
Что касается вопроса ориентировки меня о ходе событий, то сведений о положении дел в Петрограде и о деятельности Государственной думы и распоряжений из Ставки за все время поездки я не получал вовсе, за исключением лишь одной полученной в ночь с 1 на 2 марта и указанной выше телеграммы Алексеева о наступившем, по частным сведениям, в Петрограде успокоении и об ожидавшихся во Пскове переговорах.
Хотя я и рассчитывал 2 марта получить некоторые сведения при свидании с вами, по сделанному вами вызову, но, имея в виду что встреча с вами может состояться не ранее поздней ночи со 2 на 3 марта, я для скорейшего получения сведений командировал в Царское Село 2 марта на паровозе подполковника Тилли, который должен был собрать там и получить по телефону сведения о положении дел в Петрограде, а также отправить по прямому проводу в Ставку мои донесения. Но подполковник Тилли, имеющий пропуск от Государственной думы на свободный проезд, не вернулся, а утром доложил по телефону, что он в Царском Селе был задержан местными властями, почему не мог исполнить поручения. В это время я, согласно полученной от председателя Государственной думы телеграмме, уже готовился отправиться обратно в Ставку.
Об отречении Николая II от престола я впервые узнал на обратном пути в Ставку ночью с 3 на 4 марта на ст. Дно от ее коменданта, доложившего мне со слухов от пассажиров, проезжавших из Пскова, о том, что член Государственной думы Шульгин объявил на ст. Псков об отречении Николая II от престола в пользу сына последнего, Алексея Николаевича.
Из изложенного усматривается, в каких исключительно тяжких условиях я находился по части осведомления о положении дел во время моей поездки в Петроград.
Наконец, ввиду тех упреков в царизме, которые делаются мне за последнее время, считаю себя вынужденным высказаться откровенно о том, что кроме разделяемого и мною общего недовольства делами царствования Николая II я имею некоторые особые причины к тому в отношении последних одиннадцати месяцев.
В зиму 1915–1916 гг. бывший генерал-квартирмейстер штаба Юго-Западного фронта генерал-майор Дитерихс, в бытность мою главнокомандующим армиями сего фронта, дважды, основываясь на достоверных сведениях из Петрограда, в частном порядке сообщал мне, что мои воззрения или моя деятельность вообще возбуждают большое неудовольствие какой-то сильной в Петрограде немецкой партии, стремящейся к заключению сепаративного (sic!) мира. О составе партии этой я ничего не знал и не знаю.
31 марта 1916 г., прибыв в Ставку, по отчислении меня от должности главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта, чем я был крайне огорчен, от бывшего начальника Штаба Верховного главнокомандующего генерала М. В. Алексеева я услышал категорическое сообщение, что причиною моего отчисления от названной должности была „большая интрига“ группы лиц с Распутиным в центре. Распутина я никогда не видел и до того о нем вообще слышал сравнительно мало, но сообщение генерала Алексеева произвело на меня крайне тяжкое впечатление, породило чрезвычайно тяжелое чувство по отношению к бывшему царю и его супруге.
Следовавшее затем мое пребывание при особе бывшего царя в течение 11 месяцев, из коих около 300mm 0.00mm 0.00mm 0.00mm; ,,> {1}
Все изложенное, не касаясь даже того совершенно изолированного положения, в котором я находился в Ставке, достаточно уясняет, что царизмом я заражен быть не мог и не был. А потому, отправляясь 28 февраля к должности главнокомандующего войсками Петроградского военного округа, я не мог быть и руководим заботою о каких-либо личных или фамильных интересах царя, а горячо желал послужить с пользою дорогому отечеству в тяжелую переживаемую им пору, приложив все силы к тому, чтобы честно исполнить свой долг, избежав кровопролития или междоусобицы.
Части, бывшие со мною, не имели никаких столкновений ни с войсками, ни с населением и не пролили ни капли своей или братской крови.
Солдата и простолюдина я люблю с первых лет моей офицерской службы, они мне дороги и близки.
Твердо верю, что могу еще с пользою послужить отечеству и его Временному правительству.
Убедительно прошу Вашего ходатайства пред Временным правительством о скорейшем расследовании моего дела, о восстановлении моего доброго имени и о предоставлении мне возможности еще послужить на пользу и славу дорогой родины и ее Временного правительства.
Прошу принять уверение в глубочайшем почтении и полной преданности. Ваш покорный слуга Н. Иванов».
Опубликовано: Красный архив. 1926. Т. 4 (17). С. 225–232. Цит. по: Февральская революция 1917 года: Сборник документов и материалов. М., РГГУ, 1996. С. 327–333.Приложение 4. Приказ № 1
.
Приложение 5. Речь П. Н. Милюкова на заседании Государственной думы 1 ноября 1916 года
Господа члены Государственной Думы. С тяжелым чувством я вхожу сегодня на эту трибуну. Вы помните те обстоятельства, при которых Дума собралась больше года тому назад, 10 июля 1915 г. Дума была под впечатлением наших военных неудач. Она нашла причину этих неудач в недостатках военных припасов и указала причину недостатка в поведении военного министра Сухомлинова.
Вы помните, что страна в тот момент под впечатлением грозной опасности, ставшей для всех очевидной, требовала объединения народных сил и создания министерства из лиц, к которым страна могла бы относиться с доверием. И вы помните, что тогда с этой кафедры даже министр Горемыкин признал «что ход войны требует огромного, чрезвычайного подъема духа и сил». Вы помните, что власть пошла тогда на уступки. Ненавистные обществу министры были тогда удалены до созыва Думы. Был удален Сухомлинов, которого страна считала изменником (голос слева: «Он и есть»). И в ответ на требования народных представителей в заседании 28 июля Поливанов объявил нам, при общих рукоплесканиях, как вы помните, что создана следственная комиссия и положено начало отдаче под суд бывшего военного министра.
И, господа, общественный подъем тогда не прошел даром: наша армия получила то, что ей было нужно, и во второй год войны страна перешла с тем же подъемом, как и в первый. Какая, господа, разница, теперь, на 27-м месяце войны, разница, которую особенно замечаю я, проведший несколько месяцев этого времени за границей. Мы теперь перед новыми трудностями, и трудности эти не менее сложны и серьезны, не менее глубоки, чем те, перед которыми мы стояли весной прошлого года. Правительству понадобились героические средства для того, чтобы бороться с общим расстройством народного хозяйства. Мы сами те же, что прежде. Мы те же на 27-м месяце войны, какими были на 10-м и какими были на первом. Мы по-прежнему стремимся к полной победе, по-прежнему готовы нести необходимые жертвы и по-прежнему хотим поддерживать национальное единение. Но я скажу открыто: есть разница в положении.
Мы потеряли веру в то, что эта власть может нас привести к победе… (голоса: «Верно»), ибо по отношению к этой власти и попытки исправления, и попытки улучшения, которые мы тут предпринимали, не оказались удачными. Все союзные государства призвали в ряды власти самых лучших людей из всех партий. Они собрали кругом глав своих правительств все то доверие, все те элементы организации, которые были налицо в их странах, более организованных, чем наша. Что сделало наше правительство? Наша декларация это сказала. С тех пор, как выявилось в Четвертой Государственной Думе то большинство, которого ей раньше не доставало, большинство, готовое дать доверие кабинету, достойному этого доверия, с этих самых пор все почти члены кабинета, которые сколько-нибудь могли рассчитывать на доверие, все они один за другим систематически должны были покинуть кабинет. И если мы говорили, что у нашей власти нет ни знаний, ни талантов, необходимых для настоящей минуты, то, господа, теперь эта власть опустилась ниже того уровня, на каком она стояла в нормальное время нашей русской жизни (голоса слева: «Верно, правильно»), и пропасть между нами и ею расширилась и стала непроходимою. Господа, тогда, год тому назад, был отдан под следствие Сухомлинов, теперь он освобожден (голоса слева: «Позор»). Тогда ненавистные министры были удалены до открытия сессии, теперь число их увеличилось новым членом (голоса слева: «Верно», голоса справа: «Протопопов»). Не обращаясь к уму и знаниям власти, мы обращались тогда к ее патриотизму и к ее добросовестности. Можем ли мы это сделать теперь? (голоса слева: «Конечно нет»).
