Алексей Кузнецов - Тайная власть Британской короны. Англобализация
При этом именно США фактически финансируют глобализацию. Военный бюджет США в 13,5 раза больше британского. Именно американцы несут основные расходы по разрешению международных вооруженных конфликтов, в том числе и основные человеческие потери в миротворческих операциях. Воинская повинность вызывает открытое раздражение в стране, которая так дорожит своей независимостью. Британия была владычицей морей, но отнюдь не суши. Её сухопутные войска были настолько немногочисленны, что Отто фон Бисмарк как-то сострил: если британская армия вторгнется в Германию, он прикажет местной полиции её арестовать. По численности вооруженных сил Британия занимает скромную 26 позицию в мировом рейтинге. Американские вооружённые силы, напротив, занимают первое место в мире во всех сферах, – на суше, море, в воздухе и космосе – а военный бюджет США превышает совокупные оборонные расходы 14 других наиболее мощных держав, и составляет почти 50 % общемировых расходов на эти цели. Кроме того, в НИОКР военного назначения Вашингтон вкладывает больше средств, чем все другие страны мира вместе взятые[177].
Как отмечает Э. Робертс, когда Британия и США действуют заодно – они добиваются успеха. По мнению английского историка, примером сказанному служат согласованные действия США и Великобритании во время освобождения Европы в 1944–1945 гг., в Корейской и Фолклендской войнах, в разрушении СССР, войне в Персидском заливе, освобождении Косово и свержении режима Саддама Хусейна. Несогласованность действий сулят неудачи: Пёрл-Харбор, Суэцкий кризис, Вьетнамская война[178]. В этот список можно добавить неудачи разрозненных действий англосаксов в Сирии, Южной Осетии и на Украине.
Экспансионистские устремления Британии на международной арене подтверждаются и целями её внешней политики. После Второй мировой войны британская внешняя политика реализовывалась через теорию «трёх окружностей», провозглашённую У. Черчиллем на ежегодной конференции консервативной партии в Лландидно в октябре 1948 г. Эта концепция предусматривала роль Англии в качестве главного партнера США, лидера Содружества наций и главной западноевропейской державы[179]. Амбиции Лондона на закрепление руководящей роли в Западной Европе почти на двадцать лет отдалили вступление Британии в ЕЭС. Но и сегодня основные цели стратегии британского внешнеполитического ведомства касаются расширения глобальной роли Британии, включая усиление значения этой страны в процессах управления Евросоюзом и стран Содружества наций.
Следует отметить, что в ходе географического расширения зоны влияния Британской империи Лондон (находящийся на нулевом меридиане) превратился в эпицентр международной деловой активности. Этому во многом способствовало как проведение сбалансированной государственной политики, направленной на создание в Британии наиболее благоприятного налогового режима для иностранных компаний и имущих индивидуумов, так и поддержание имиджа британской столицы в качестве поликультурного, многонационального и межконфессионального глобального центра.
На «квадратной миле» лондонского Сити в буквальном смысле слова обслуживается от одной трети до двух пятых всех сделок, заключаемых на международных финансовых рынках. По некоторым данным, в Лондоне проживает также наибольшее количество фунтовых миллиардеров в мире[180].
После распада СССР именно Лондон превратился в главного оператора финансовых потоков на евразийском континенте, а финансовая открытость Британии (определяемая как суммарные потоки прямых и портфельных инвестиций) увеличилась в период 1990–2010 гг. в 37 раз и составляет более 1300 % от ВВП, тогда как соответствующий показатель в США возрос за это время только в три с половиной раза и составляет около 300 % от ВВП[181].
Мнение об особой наднациональной роле лондонского Сити является предметом повышенного интереса мировой общественности и не оставляет равнодушных среди тех, кому случалось предметно заниматься изучением данного вопроса. В этой связи представляется интересной точка зрения Линдона Ларуша, известного американского экономиста и политического активиста, высказанная им в августе 2009 г. «Вся Европа – отмечает Ларуш, – со времен Пелопоннесской войны была под контролем денежных систем, которые выступают международными финансовыми системами. Британская империя не представляет собой империи, включающей в себя другие народы. Британская империя является наследницей монетарной империи, непрерывно существующей в рамках Европейской цивилизации со времен Пелопонесской войны до сегодняшнего дня. Смысл империи заключается в том, что синдикат заинтересованных частных банков контролирует мировую финансовую систему. Лондон не принадлежит британскому народу, а выступает штаб-квартирой этой империи. США – это единственная мировая сверхдержава, которая своей финансовой мощью все еще способна бросить вызов Британской империи, как это однажды сделал Ф. Рузвельт»[182].
Заметим, что финансовая система США оказалась под контролем иностранных банкиров (преимущественно английского происхождения) с самого начала становления США как независимого государства. Это произошло в результате следующих событий. После окончания войны за независимость правительство президента Дж. Вашингтона столкнулось с большими финансовыми трудностями. Финансовая система страны оказалась в хаотическом состоянии. В обращении находилась масса обесцененных долговых обязательств федеральных властей и штатов, выпущенных во время войны. Министр финансов А. Гамильтон предложил выплатить все долги по номинальной стоимости обязательств, чтобы продемонстрировать «должное уважение к собственности», что было выгодно кредиторам государства. План Гамильтона хранился в тайне, но «через каналы, оставшиеся неизвестными, спекулянты были проинформированы заблаговременно», что дало им возможность скупить обязательства за 10–15 % их стоимости у мелких собственников, которые потеряли надежду вернуть свои деньги. В результате проведения плана Гамильтона в карманы спекулянтов перекочевало 40 млн. долл. Вслед за этими событиями в 1791 г. конгресс учредил Банк Соединённых Штатов, получивший полномочия права эмиссии и предоставления займов. Главными акционерами Банка США стали англичане, которым, наряду с другими иностранцами, принадлежало 72 % капитала банка[183].
Небезинтересными являются также взаимосвязи между Банком Англии и Федеральной резервной системой, создание которой стало ключевым фактором в закреплении англосаксонских позиций в системе мировых финансов в начале XX века. Ведущую роль в планировании, разработке законодательства и агитации за создание Федеральной резервной системы сыграл «Хаус оф Морган», который выступил главным связующим звеном между Федеральным резервом и Банком Англии. Американский экономист М. Ротбард пишет: «У “Хаус оф Морган” всегда были сильные связи с Англией. Джуниус, отец Пирпонта Моргана и первый банкир в роду, был банкиром в Англии; лондонский филиал банка «Морган, Гренфел энд компании» возглавлялся влиятельным Эдвардом «Тедди» Гренфеллом (позднее лорд Сент-Джаст»). И дед, и отец Гренфелла были директорами Банка Англии и членами парламента, а сам Гренфелл стал директором Банка Англии в 1904 г. В «Морган, Гренфелл энд компании» ведущим партнером Гренфелла был кузен Тедди, Вивиан Хью Смит, позднее лорд Бистер, личный друг Дж. П. Моргана-мл. Отец Смита был не только Управляющим Банка Англии, но и происходил из семьи так называемых «Смитов из Сити», самой плодовитой банковской семьи в английской истории, родоначальник которой стал банкиром еще в XVII ст.»[184].
Благодаря родственным связям в самых верхах Лондонского Сити банкирский «Дом Морганов» перед началом первой мировой войны получил статус фискального агента министерства финансов Великобритании и Банка Англии, а также подряд на закупку в США всего необходимого для введения войны. Для оплаты военных поставок Великобритания была вынуждена выпускать огромные облигационные займы, монополию на размещение которых получили Морганы. Таким образом, Морганы сыграли ключевую роль в налаживании стратегического партнерства между США и Британией в финансовой сфере. Управляющий Федеральным резервным банком Нью-Йорка (и фактический глава Федерального резерва в 1914–1928 гг.) Бенджамин Стронг благодаря содействию семьи Морганов установил тесные связи с Монтегю Норманом, управляющим Банка Англии в 1920–1944 гг. М. Норман «будучи империалистом до мозга костей хотел сохранить за Лондоном положение финансового центра, а за Банком Англии – арбитра мировой валютной системы». В этом большую поддержку Британии оказывал Федеральный резервный банк Нью-Йорка. Для восстановления довоенного завышенного паритета фунта стерлингов к доллару (4,86 долл, за 1 фунт) последний сознательно проводил политику дешевых и инфляционных денег, оказывая тем самым поддержку Британии в установлении и подчинении Европы золотодевизному стандарту. Главным инструментом его внедрения стала Генуэзская финансовая конференция, созданная весной 1922 г. Лигой наций, а в ней – Женевский комитет по финансовым и экономическим вопросам, в котором с самого начала доминировал М.Норман. В своем дневнике Эмиль Монро, управляющий Банка Франции, так охарактеризовал британскую валютную политику: «В каждой стране провоцировались финансовые проблемы, чтобы та была вынуждена обратиться в контролируемый британцами Женевский комитет. Метод разрешения проблем всегда был одинаковым: в центральный банк назначался иностранный контроллер – британец или по рекомендации Банка Англии, часть резервов центрального банка размещалась в Банке Англии, что обеспечивало одновременно укрепление фунта и британского влияния. Чтобы предотвратить возможные неудачи, они заручались сотрудничеством Федерального резервного банка Нью-Йорка. Кроме того, на Америку возложили обязанность предоставлять иностранные займы, если их сумма неподъемна [для англичан], но политические выгоды от этих операций неизменно достаются британцам»[185].
