Ноам Хомский - Новый военный гуманизм: уроки Косова
Мы можем пока оставить на будущее аргумент (предлагаемый Гавелом, повторяемый Льюисом и его подпевалами), согласно которому благородство этого дела доказывается тем фактом, что НАТО не имело на Балканах ни «территориальных помыслов», ни интереса к их природным ресурсам, — аргумент, который является поистине «ошеломляющим свидетельством» неспособности тех, кто его лелеет, понять подлинные причины военных вмешательств, как прошлых, так и настоящих.
В этот список входят и другие моральные лидеры, и среди них Элайя Уайсел, которому было поручено посетить лагеря беженцев в Македонии, — как сказали представители администрации Клинтона, для того, «чтобы сосредоточить внимание на нравственном аргументе, который считается лежащим в основе натовской кампании бомбардировок». Представитель американского посольства объяснил это следующим образом: «Если вы хотите, чтобы ваша моральная философия не пошатнулась, вам нужен такой человек, как Уайсел». В Косове идет «нравственная война», утверждал Уайсел: «Когда дьявол показывает свое лицо, вы не можете ждать, пока он станет еще сильнее. Вы должны вмешаться»17.
По крайней мере, в некоторых случаях Уайсел остался верен своему руководящему принципу, согласно которому даже перед лицом реально творящихся жестокостей, каковы бы ни были их масштабы, необходимо хранить молчание, если на них дается добро свыше. В этом он был абсолютно последователен. В частности, он сообщил израильской прессе, что его коллега, нобелевский лауреат, предоставил ему материалы (из той же израильской прессы) о решающей роли Израиля в совершении диких жестокостей в Гватемале в качестве поверенного США, поскольку прямое участие США в судьбе этой страны в тот момент было затруднено из-за контроля со стороны Конгресса и общественного мнения. Передавая данные материалы, коллега высказал предположение о том, что Уайсел мог бы использовать свой престиж и связи с тем, чтобы не дать «дьяволу стать еще сильнее» и творить уже самый настоящий геноцид. В ходе интервью в Израиле, отвечая на вопрос об этой встрече, Уайсел, как пишет корреспондент, «вздохнул» и сказал: «Обычно я отвечаю сразу, но что я мог ответить ему?». Дело не в том, что эти материалы могут оказаться сомнительными, — поскольку он сам признал, что это не так, а в том, что даже личная связь может выходить за границы субординации государственной власти и насилия, в которых предписано действовать «пророку из Нью-Йорка»18.
Верность закону молчания Уайсел хранил и ранее. Так, в 1982 году он отказался от поста председательствующего на Тель-Авивской (неправительственной) конференции по геноциду — по просьбе правительства, которое боялось рассердить своего турецкого союзника, включив в исторический обзор геноцид армян. Широко известный историк Холокоста Иегуда Бауэр впоследствии сообщил прессе, что он покинул конференцию, — этот шаг, как он впоследствии осознал, явился «очень серьезной ошибкой», — под давлением со стороны израильского министерства иностранных дел и после «телефонного звонка из Нью-Йорка от Элайи Уайсела, который настаивал, чтобы я не участвовал в ней»19. Так что теперь понятно, почему, когда началась война, «в Белый Дом была приглашена небольшая группа гостей, чтобы вместе с Элайей Уайселом, — [человеком, пережившим Холокост, и лауреатом Нобелевской премии, — обсудить первостепенные проблемы нового тысячелетия. Здесь, в этих стенах, где Когда-то дети Теодора Рузвельта весело резвились на своих пони, Клинтон слушал ученого из Бостонского Университета, который делал сообщение под названием „Опасности безразличия“, а затем вел разговор о связи нравственности и политики»20, — также, как в Гватемале, Ливане и на оккупированных территориях, то есть поистине повсюду, где в свете ранее рассмотренных нами прописных истин морали особенно четко проступают опасности безразличия. Нетрудно догадаться, что эти факты не стали главным предметом дискуссии, и все, что о них говорилось, не вышло за рамки того искусства, которое с большим мастерством практикуют одобренные «наверху» моралисты, чему есть масса готовых примеров.
Мы вспомнили о Теодоре Рузвельте, потому что «Клинтон возродил нравственную мощь, которая восхищала его» в выдающемся предшественнике, не без помощи мудрых и принципиальных наставлений Уайсела. В оценках личности Клинтона часто приводится пример Теодора Рузвельта, взять хотя бы вдохновенные слова министра обороны Уильяма Когена, который представлял президента на базе морской авиации в Норфолке перед его первым официальным обращением, состоявшимся через неделю после начала бомбардировок. Коген открыл свое выступление словами Теодора Рузвельта, произнесенными «на заре этого века, когда Америка пробуждалась, чтобы занять новое место в мире». Вот что сказал тогда Теодор Рузвельт: «Если вы окажетесь не готовыми сражаться за великие идеалы, то эти идеалы погибнут». И «сегодня, на заре нового столетия, нас объединяет президент Билл Клинтон», который так же, как и его кумир, понимает, что «стоять в стороне… и быть свидетелем невыразимого кошмара, который должен был вот-вот начаться [в Косове] и реально затронул бы интересы мира и стабильность НАТО, для нас является просто неприемлемым»21.
Любопытно было бы узнать, что должно твориться в голове человека, взывающего к духу этого знаменитого фанатика расизма и маниакального патриота как к примеру «нравственной мощи» и «американских ценностей», — достаточно вспомнить всего одно его деяние, проиллюстрировавшее милые его сердцу «великие идеалы» сразу по выходе громкой декларации, которую цитирует Коген: убийство сотен тысяч филиппинцев, стремившихся к освобождению из-под власти Испании, которое последовало вскоре после того, как Рузвельт лично постарался удержать от достижения аналогичной цели кубинцев.
Еще один распространенный аргумент заключается в том, что, хотя мы «должны разумными способами содействовать защите человеческих прав всякого народа, который этого добивается, при этом, конечно, не ухудшая его положения», в Косове мы должны действовать резко противоположным образом, а именно творить насилие в его чрезвычайных формах (на минуточку, очень сильно «ухудшая положение» косоваров), — «потому что это происходит в Европе — Европе, уже целых пятьдесят лет, по сути, оккупированной односторонне нашим, собственным органом безопасности — НАТО. События в Косове разворачиваются, так сказать, под нашим надзором»22. При всех своих достоинствах, данный аргумент a fortiori является аргументом в пользу тех бесчинств, которые совершаются внутри самого НАТО и формально под юрисдикцией Совета Европы и Европейского Суда по правам человека, который, как уже отмечалось, продолжает выносить свои приговоры тем, кто ответственен за ужасные преступления, — т. е. местной же ответственной стороне, а не «защитнику свободы», который направляет просвещенные государства, в данном случае совершая жестокости издалека. Этнические чистки и зверства в Турции, творимые при поддержке США, совершенно определенно находятся «под нашим надзором» и должны быть объектом основного внимания в куда большей мере, чем бесчинства в регионах, которые вовсе не являются частью НАТО, по самым элементарным соображениям, уже приведенным ранее: из-за нашей ответственности за них и вытекающей отсюда нашей власти смягчить или вовсе остановить эти жестокости.
Другая попытка уйти от обвинений выражается в рассуждениях о том, что Милошевича никто не принуждал отвечать на натовские бомбардировки массированными зверствами. Это абсолютная правда. По той же логике, мы не несем никакой ответственности за последствия, когда вкладываем оружие в руки отъявленных убийц, а затем бьем их до полусмерти, угрожая еще худшим, провоцируя на убийства, которые мы предвидели. В конце концов, они могли бы и поблагодарить нас за доброту.
Вероятно, существуют и другие аргументы, но, если так, то значит, я просто не смог вычленить их из стремительного потока слов, которые сопровождали решение о бомбардировках. Возможно, эти события действительно являются «рубежом в международных отношениях». Странно, что использование силы опирается на столь слабые аргументы.
Можно предположить, что сторонники эскалации жестокости в Косове на каком-то этапе были вынуждены признать, что выдумывание обоснований ставит перед ними ряд непростых проблем. Этим, наверное, следует объяснить вспышки злобного расизма и шовинизма — феномен, с которым я ни разу в жизни не сталкивался со времен истерии, раздутой по поводу «япошек» во время второй мировой войны — паразитов, которых надо давить, в отличие от немцев — всего лишь заблудших наших собратьев.
С самого начала Вашингтон понимал, что «для поддержки воздушных атак необходима демонизация образа Милошевича»23. В соответствии с этим тезисом, удары по гражданским объектам толковались как «налеты на собственность сербской элиты». Как например, удары, разрушившие автомобильный завод «Застава»: его директором был соратник Милошевича, министр приватизации, который, как мы узнаем из зарубежной деловой прессы, являлся «беспартийным предпринимателем, привлекательным для западных правительств как главный реформист среди всех представителей сербских властей и излюбленный гость на званых дипломатических ужинах». «Наша цель в том», сказал один из высших военных чинов США, «чтобы внушать страх всем, чьё экономическое положение зависит от мистера Милошевича». Но случилось так, что разрушенные заводы давали средства к существованию и тысячам рабочих, как, например, завод «Застава», — тех рабочих, которые провели самую мощную забастовку в стране с антиправительственным подтекстом. Но этот факт был подан как случайный, а действия НАТО — как борьба против демонического Милошевича24.
