Борис Кагарлицкий - Периферийная империя: циклы русской истории
Вообще, нигде в истории торговые республики не были «собирателями земель» – в Италии и Германии, где торговые республики были сильны, объединение в XV-XVII веках просто не состоялось. Ганзейские города тоже были заинтересованы не в единстве Германии, а в развитии балтийской торговли, опираясь при этом больше на королей Швеции и Дании, чем на «собственных» немецких князей или императора. В этом смысле «предательское» поведение новгородских элит в XIV-XV веках, часто идущих на союз с Литвой против Москвы, вписывается в общую норму поведения феодальных торговых республик. Франция, Испания, Англия были объединены королями при поддержке городской буржуазии, но при этом им неоднократно приходилось подавлять не только мятежи баронов, но и сепаратизм традиционных городских элит, нередко призывавших «иностранных» королей на свою защиту. Успех королевской власти в этих странах был предопределен именно тем, что города были слишком слабы, чтобы действовать самостоятельно.
Борьба за обеспечение безопасных торговых путей ведется именно Москвой, причем в значительной мере – против новгородцев. Преимущество Москвы над Новгородом состояло в том, что благополучие московского князя основывалось не только на торговле, но и на мощной налоговой базе, обеспеченной для него татарами, а также благодаря господству над многочисленным населением. В то же время Москва была не меньше Новгорода заинтересована в торговле, причем именно на внутреннем русском рынке. Для Москвы развитие торговли было тесно связано с поддержанием на собственной территории аграрного и ремесленного производства, без чего не было бы стабильной налоговой базы.
Иное дело – Новгород. Покровский отмечает, что Новгород «был городом не ремесленников, а купцов» [176]. Археологические исследования доказывают, что ремесло здесь было достаточно развито. И все же нет оснований не соглашаться с Покровским. Именно торговля, а не ремесло и уж тем более не сельское хозяйство, была источником богатства республики. И что еще важнее, это была преимущественно торговля транзитная. Новгород лишь в незначительной степени торговал собственной продукцией. Если не считать меховых шуб, он мало что производил на экспорт. А меха поступали в город благодаря сбору дани с северных территорий. Иными словами, меховая торговля отнюдь не способствовала росту предпринимательской культуры, развитию буржуазных отношений. То же можно сказать и о «закамском» серебре, поступавшем в Новгород с восточной (уральской) границы его владений. Огромный запас драгоценного металла образовался у местных племен за счет торговли мехами с южными землями. Здесь не редкостью были арабские и византийские монеты, персидские серебряные блюда эпохи Сасанидов. Большое количество подобных изделий попало позднее в коллекцию петербургского Эрмитажа. По словам исследователей русского Севера, «серебро закамьское» это «запасы серебряной, прежде всего древнеиранской посуды и монет, которые на протяжении многих столетий копились на святилищах уральских народов» [177] [Среди историков до сих пор нет полной ясности относительно того, каким образом «закамское» серебро поступало в Новгород. Если одни авторы говорят про сбор дани и даже прямой грабеж, то другие исследователи предполагают наличие какой-то меновой торговли между новгородцами и «закамскими» племенами. Вятские историки А.Пономарев и Е.Турова даже утверждают, что серебро выменивалось на алкоголь. Иными словами, имела место распространенная в более поздние времена практика спаивания туземцев]. Дань, торг, а порой и прямой грабеж – все эти способы применялись Господином Великим Новгородом, чтобы повысить ликвидность своей экономики.
Продовольствие поступало в республику из приволжских земель, называвшихся у новгородцев «низом», поскольку Волга течет с севера на юг, «вниз». Именно здесь находился и самый большой рынок для «немецких» товаров, поставлявшихся новгородскими купцами.
Новгородское боярство обуржуазивалось, вкладывая деньги в торговые предприятия, а купечество, покупая землю, феодализировалось. В итоге, Новгород, подобно итальянским торговым республикам XV-XVI веков, развивался не от феодализма к капитализму, а наоборот. Рост богатства, отмечает Покровский, ведет в Новгороде к феодализации, а не демократизации, «феодализм, внешним образом надвигавшийся на Новгород из Москвы, подготовлялся изнутри эволюцией самого новгородского общества» [178]. В свою очередь, народное представительство – вече – неизбежно вырождалось. Вече послужило «лишь тараном, при помощи которого буржуазия торгового капитала сокрушала родовую знать» [179]. После того, как эта цель была достигнута, и в республике сформировался новый «компромисс элит», демократические институты утрачивают прежнее значение, что, в свою очередь, позволило впоследствии московским князьям окончательно ликвидировать вечевую демократию. Причем показательно, что в XV веке, когда Москва покончила с демократическими свободами новгородцев, большинство граждан города не слишком сопротивлялось.
«Независимость Новгорода, – отмечает Покровский, – главным образом отстаивало новгородское боярство, опиравшееся на низы городского населения, новгородское же купечество было заинтересовано в том, чтобы поддерживать хорошие отношения с «низом». После победы Москва не ликвидировала новгородское купечество, а перевела «головные конторы» новгородских торговых домов «на низ». На место глав старых купеческих родов прислали московских представителей. Что, в общем, соответствовало и устремлениям самого новгородского торгового капитала» [K.H. Бестужев-Рюмин в своей «Русской истории» отмечает, что Московское правительство закрыло в Новгороде также Ганзейскую контору – «Немецкий двор». Но, напоминает он, нельзя забывать, что Москва в этом отношении была не одинока, аналогичные решения принимались и западными правительствами, стремившимися установить контроль над торговлей. Надо помнить, что «борьба с Ганзою была весьма выдающимся явлением в истории всех северных государств и что закрытие ганзейских дворов совершилось не в одной России»[180]].
Конец новгородского вече вовсе не означал ликвидации любых форм самоуправления в русских землях. Говорить о царском единовластии в Московской Руси не приходится. Важную политическую роль играет Боярская дума. Опричнина и террор Ивана Грозного были необходимы именно для того, чтобы сломать сложившиеся институты управления и уничтожить все, что ограничивало царскую волю. Однако эта цель в полной мере достигнута не была. Вплоть до середины XVII века московская власть периодически привлекает «выборных» людей для решения различных вопросов [Значение и политический вес сословного представительства были различными в разных странах. Если в Англии парламенты приобрели серьезное политическое влияние, то Генеральные штаты в средневековой Франции играли незначительную роль, хотя время от времени пытались добиться более широких прав, пользуясь затруднениями монархии. В этом смысле русские сословные соборы вполне вписываются в общеевропейскую картину, а Земский собор 1613 года обладал такой властью " полномочиями, каких не было ни у одного английского парламента вплоть до начала революции]. Сам Иван Грозный для утверждения дополнительных налогов принужден был обращаться к земскому собору. Возведение на царство Михаила Романова земским собором 1613 года стало возможно именно потому, что традиция сословного представительства в стране сохранялась. Это сословное представительство по тогдашним меркам было достаточно демократичным. В соборах XVII века неоднократно участвовали не только дворяне и купечество, но и представители «черных» (то есть свободных) крестьян. Поражение Новгородской республики отнюдь не было поражением «европейского», или «западного», начала в русской истории. Напротив, оно свидетельствует, что российское государство развивалось по той же общей логике, что и остальная Европа, где абсолютная монархия тоже не могла объединить и упорядочить страну, не покончив с остатками средневековых вольностей.
История расцвета и упадка русских торговых городов поразительным образом напоминает историю Италии. И совпадение это не случайно. Новгород XIV-XV веков похож на Венецию XVI века. Он все еще богатеет, но перспектив торговой экспансии у него нет. Он развивается «лицом к морю» и «спиной к стране». Расцвет искусства, строительство новых храмов и теремов скрывают упадок государства. Именно потому новгородцы становятся «изнеженными». Не татарское иго, а упадок средиземноморской торговли сыграл роковую роль в истории России. Причины упадка Новгорода и Венеции не просто схожи, а едины.
