Андрей Ходов - Утомленная фея – 2
Этническая история Эстонии в ХХ веке. В начале ХХ века Эстония находилась в симбиотическом сосуществовании с Российской Империей что, несомненно, было для нее достаточно выгодным. Вызванный революцией распад Империи отправил Эстонию в свободное плавание. Эстония впервые стала самостоятельным субъектом истории, что было вызвано не столько горячим стремлением к независимости, сколько желанием держаться подальше от кровавой революционной мясорубки. Что бы там не писали патриотически-настроенные эстонские историки, но годы первой независимости оставляют ощущение полного упадка. Разрыв связей с Россией привел к деградации промышленной базы, а продукция земледелия не находила сбыта. Статус «санитарного кордона» не принес ожидаемых дивидендов. Истощенной первой мировой войной и кризисом 30-х годов Европе было не до Эстонии. Поэтому возвращение в орбиту Империи, теперь уже Советской, большей частью эстонского народа было воспринято с пониманием.
Правда до начала Сталинских чисток. Следует понимать, что существует большая разница в восприятии подобных вещей. То, что во время восстания желтых повязок в Китае население Поднебесной за несколько лет сократилось с 50 миллионов человек до 7,5 миллионов, а потом быстро восстановилось до прежнего уровня, современные китайские историки рассматривают просто как исторический эпизод. Подобное там случалось неоднократно. И если для крупного этноса потеря нескольких миллионов человек отнюдь не является фатальной, то для маленького реликта, борющегося за свое выживание, потеря нескольких тысяч человек воспринимается очень болезненно.
По завершении второй мировой войны возникла новая проблема. Европейские области СССР сильно пострадали в ходе военных действий. Значительная часть промышленности и инфраструктуры была уничтожена. Начавшаяся холодная война диктовала необходимость немедленного восстановления промышленной базы. Логика экономики требовала начать в районах с наименее пострадавшей инфраструктурой. И Эстония была в их числе. Для проведения масштабных работ понадобилась дополнительная рабочая сила, притом квалифицированная. Тогдашние московские власти решали подобные проблемы при помощи оргнаборов. Так в Эстонии появилась крупная иноязычная община. Надо сказать, что основную часть этой общины составляли гармонические и пассионарные индивидуумы, они занимались нужной работой и не представляли опасности для Эстонского этноса, напротив, их появление было ему даже полезно.
Но далее ситуация изменилась к худшему. Советский Союз не жалел сил на обустройство своего западного фасада, а партийно-хозяйственная элита Эстонии добилась высокой степени мастерства в привлечении все новых и новых финансовых и материальных ресурсов. Это привело к невиданному доселе взлету эстонской культуры, но параллельно создало выраженный дисбаланс в уровне жизни населения Эстонии и пограничных ей российских областей. В поисках лучшей доли в Республику хлынул поток люмпенов-субпассионариев. Как и положено субпассионариям, они были крикливы, ротасты, жадны до материальных благ, но малопригодны для любой общественно-полезной деятельности. Обалдевшие от такого нашествия эстонские власти попытались обуздать его при помощи различных бюрократических рогаток. Мертвому припарки! Ведь перед рвущимися к заветной халяве субпассионариями пасовал даже сверхмощный аппарат американского миграционного ведомства.
Хочется, правда, заметить, что основной причиной данного катаклизма явился отказ эстонской элиты от завещанного прадедами принципа «нарочитой бедности». Быстрый рост русской общины был воспринят Эстонским этносом как прямая угроза своему дальнейшему существованию. Нарастало глухое недовольство. Именно это недовольство предопределило поведение Эстонии в момент распада Советского Союза. Непропорционально разбухшая на внешней ресурсной подкачке элита Эстонии, в значительной степени состоящая из пассионарных полукровок, приняла три важных решения:
– решение об окончательном отказе от всех составляющих защитного механизма «исторической невидимости»,
– решение о смене симбиотического партнера,
– решение о необходимости существенного сокращении русской общины в Эстонии.
В качестве нового симбиотического партнера был выбран Романо-Германский суперэтнос. Для решения проблемы с иноязычной общиной остановились на варианте максимально-возможного выдавливания, с последующей ассимиляцией оставшихся.
Отказ от режима «невидимости» привел к тому, что эстонцы стали восприниматься в качестве самостоятельного игрока на поле истории. Для небольшого реликтового этноса обладающего незначительной пассионарностью, такая позиция крайне уязвима. Этим и объяснялось горячее желание быстрее раствориться среди европейских структур и НАТО. Но следовало бы делать это помягче и поосмотрительнее. В результате излишней поспешности на протяжении одного-двух поколений, с точки зрения пограничного Великороссийского суперэтноса, на Эстонии будет висеть ярлык «врага» и «предателя». Причем степень этой неприязни будет на порядок больше чем даже к исконным членам североатлантического альянса.
Решение о смене симбиотического партнера тоже таило в себе определенные осложнения. Великороссийский суперэтнос находится в начале инерциальной (цивилизованной) фазы своего развития, а Романо-Германский переходил из инерциальной в фазу обскурации (упадка). Его дальнейшая мировая гегемония представлялась крайне шаткой. Безусловное доминирование Запада тогда отнюдь не гарантировало, что это будет продолжаться вечно. Прошедший век дал немало примеров того, как конструкции, казавшиеся современникам абсолютно незыблемыми, рассыпались в прах. Ожидающим обильного долларового дождя следовало помнить, что Запад и в свои лучшие времена не отличался склонностью к излишней благотворительности. Это просто противоречило его базовым этническим стереотипам, подтвержденным многовековым опытом грабежа колоний. Предложением о размещении в Эстонии баз НАТО, Запад, разумеется, воспользовался. Поступить иначе было бы просто глупо. Но ждать, что он расплатится за это в полной мере, было еще глупее. Ведь чтобы удержаться от сползания в неизбежный обскурационный кризис Западу самому нужны были все ресурсы, до которых он только мог дотянуться.
Теперь о необходимости существенного сокращения русской общины в Эстонии. Опыт истории учит, что единственным эффективным вариантом решения подобных проблем является жесткая и быстрая этническая чистка. Но если на Балканах где еще сказываются последствия пассионарного толчка создавшего Великую Порту такие варианты и проходили, то эстонцам на это явно не хватало энергии.
Разрыв симбиотических связей с Россией привел к тому, что оказалась подорванной экономическая база системы апартеида (раздельного существования общин), которая реально имела место в Советской Эстонии. Общины были обособленны как экономически, так и территориально. Русские тяготели к тяжелой, электронной, химической промышленности и транспорту. Все эти отрасли были интегрированы в экономику Союза ССР. Эстонцы, что вообще характерно для представителей реликтовых этносов, предпочитали сельское хозяйство, пищевую промышленность и обработку естественных материалов. Намеренное разрушение этой системы привело к тому, что обе общины вступили в конкуренцию на всем оставшемся экономическом поле, это, естественно, увеличило количество контактов и конфликтов между их представителями. Понятно, что эстонская община оказалась в более выигрышном положении. Ее экономический базис пострадал в меньшей степени, да и от власти были получены существенные преференции. По замыслу авторов такого сценария развития событий, намеренно созданные новые экономические реалии, подкрепленные правовыми ограничениями и культурно-языковым давлением, должны были подвигнуть значительную часть русской общины максимально быстро покинуть пределы Эстонии. Оставшихся предполагалось ассимилировать.
Попробуем оценить возможные последствия реализации данного проекта. Надо думать, что при достаточно серьезном и продолжительном давлении гармоничная и пассионарная части русской общины могли покинуть Эстонию. То, что они не ассимилировались бы – это ясно и ребенку. Насколько это было выгодно Эстонии? Что же касается субпассионарной составляющей русской общины, то от нее избавиться значительно труднее. Разве что уровень жизни в России станет выше, чем в Эстонии. Эти люди морально были готовы к ассимиляции. Ирония заключается в том, что восприятие такого количества субпассионарных генов и сопутствующих им разрушительных стереотипов поведения быстрее покончило бы с Эстонским этносом, чем любые депортации. О численности субпассионарной части русской общины можно судить по суммарному количеству полученных русскими синих паспортов Эстонской Республики и серых паспортов апатридов. Нет сомнения, что основной причиной такого их решения был страх перед возможным ущемлением их экономических интересов. Такое проявление лояльности, пусть даже в ущерб собственной национальной идентификации, вообще, довольно характерно для субпассионариев. Вторая часть общины осознанно выбрала российские паспорта.
