Роман Русаков - Дыхание драконов (Россия, Китай и евреи)
К счастью, есть свидетельства и иного порядка. Так, маршал Чжан Цзолинь с попавшими в его владения русскими беженцами «вел себя по-джентльменски, проявляя к тем, кто волею судьбы оказался у него в руках, не только вежливость, но и сочувствие». Десять тысяч забайкальских казаков получили от него в подарок обширную территорию вдоль реки Аргунь в Северной Маньчжурии. Тысячи русских работали в его правительственных учреждениях, армии и полиции, причем им часто отдавалось предпочтение перед китайцами.[286]
Таким образом, в целом, казалось бы, все складывалось для Китая как нельзя лучше. Но одновременно «пошел» еще один процесс, весьма отличный по результатам от того, что описывался выше. Международный сионизм со своей базы в Москве повел дело к тому, чтобы и Китай вслед за Россией превратить в горючее для разжигания «пожара мировой революции». Это, наряду с империалистическим вмешательством в китайские дела, принесло китайскому народу неисчислимые бедствия. В те годы деятельность многих представителей Коминтерна и СССР в Китае была направлена на дальнейшее обострение, в ряде случаев искусственное, классовых и национальных противоречий, а также провоцировала их разрешение вооруженным путем. Достаточно напомнить в этой связи о революции в Китае 1925-27 гг. Известно, что в тот период вооруженными отрядами «прогрессивных сил» широко практиковались убийства (иногда по клановому принципу вырезались целые деревни), поджоги, экспроприация имущества. В ряде районов Китая крестьяне по этой причине враждебно смотрели на действия партизанских отрядов, считая их разрушительной силой и приравнивая к бандитским шайкам.[287]
Кто же конкретно в Москве планировал и проводил в жизнь «ленинскую внешнюю политику в отношении Китая»? Выяснить это тем более важно, что в советском китаеведении почему-то сложилась традиция, в соответствии с которой явно недостаточно анализируется деятельность конкретных лиц. Она, и не в последнюю очередь это относится к рассматриваемому периоду, как правило, остается «за строкой документа». В Советском Союзе было опубликовано немало научных изданий такого рода. Возьмем в качестве примера сборник документов «Коммунистический интернационал и китайская революция» (М., 1986), где собрана масса интересных, но полностью обезличенных документов. Вряд ли это можно объяснить простой случайностью или особенностями научной методологии. Все же в китаеведческой литературе разбросано немало сведений, помогающих при желании восполнить этот пробел. Попытаемся начать эту работу.
Итак, первое место в разработке политики в отношении Китая принадлежит Л.Д. Троцкому. Второе следует, видимо, отдать Зиновьеву (Апфельбауму) — возглавлявшийся им Исполком Коминтерна в 20-е годы играл в китайских делах важнейшую роль. Кстати, когда 5 декабря 1922 года Конгресс Коминтерна принял резолюцию о несовместимости членства в коммунистической партии с участием в масонских ложах, председатель Исполкома Коминтерна «товарищ Зиновьев» при голосовании по этой резолюции воздержался.[288]
Кто же реализовывал политические установки этих деятелей на местах? Три делегации, направленные Советским правительством в Пекин на переговоры с правительством Северного Китая в 1921–1923 гг., возглавлялись соответственно А.К. Пайкесом, А.А. Иоффе[289] и Л.М. Караханом.[290] В тот же период на юге Китая политическим советником «великого революционного демократа и большого друга советского народа», как его называл Ленин, Сунь Ятсена был Михаил Маркович Бородин (Грузенберг). Жена Бородина Фаня Семеновна собирала в те годы в своем «салоне» жен руководящих деятелей гоминьдана. В частности, у нее бывали Сун Цинлин и Сун Мэйлин, о которых уже говорилось выше.[291]
Что касается самого Бородина-Грузенберга, то уже в конце 20-х годов он был отстранен от участия в китайских делах и работал в последующем главным редактором газеты «Московские новости». Газета была закрыта по решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 20 января 1949 года, которое было подписано И.В. Сталиным. Обосновывая необходимость такого решения, годом раньше в письме на имя А.А. Жданова Д.Т. Шепилов указывал, в частности, что «национальный состав работников редакции характеризуется следующими данными: русских — один человек, армян — один человек, евреев — 23 человека и прочих — три человека». Вскоре после закрытия газеты Бородин-Грузенберг был арестован органами государственной безопасности. В числе предъявленных ему обвинений были предательство интересов китайской революции и вражеская деятельность против Советского Союза. Он умер в тюрьме в возрасте 65 лет.[292]
Активное участие в подготовке к созданию компартии Китая приняла группа членов РКП(б) во главе с Г.Н. Войтинским, направленная в Китай «по согласованию» с Коминтерном.[293] В I съезде КПК (1921 г.) приняли участие представители Исполкома Коминтерна голландский еврей Г.Маринг (Снефлит) и уполномоченный Дальневосточного секретариата ИККИ Никольский.[294] Маринг в 1927 году порвал с Коминтерном и примкнул к троцкистам.[295] Ранее Бородин заменил Маринга на посту представителя Коминтерна в Китае. Представителем Дальневосточного секретариата Коминтерна в Маньчжурии был М.М. Абрамсон.
А вот состав комсомольской группы Дальневосточного секретариата Коминтерна (1921 г.): В. Орловская, Д. Шумяцкий, Е. Лютомская, Л. Рудницкая, С. Далин, И. Райгородский, М. Добисов.[296]
Для подготовки «революционных кадров» в Москве был открыт «университет им. Сунь Ятсена», первым ректором которого был К. Радек (Собельсон).
Наконец, восточным отделом Коминтерна некоторое время руководил Ф. Раскольников (Бриллиант), муж комиссарши Л. Рейснер и, по некоторым сведениям, с 1919 г. — агент британской разведки.[297] «Сам» Лев Давидович оценил «успехи» Раскольникова на этом поприще следующим образом: «Злополучное руководство его… становится источником величайших бедствий и жертв».[298]
То же самое можно с уверенностью сказать и о других деятелях, названных выше.
Все эти и многие другие люди щедро тратили русские деньги на тайную транспортировку в Китай оружия и пропагандистских материалов, финансирование политических группировок и подобную деятельность. Пример такого рода мы находим в книжке бывшего высокопоставленного сотрудника ОГПУ Агабекова, где он воспроизводит состоявшийся в его присутствии разговор начальника иностранного отдела ОГПУ Михаила Абрамовича Трилиссера с начальником дальневосточного сектора этой организации:
— Михаил Абрамович, харбинская резидентура сообщает, что у них вышел весь запас взрывчатых веществ. Нужно послать туда денег на приобретение новых запасов. Кроме того, резидент просит денег на приобретение электростанции… (Так в тексте. Видимо, речь шла о радиостанции. — P.P.).
— Странно, а зачем ему там покупать все это? Разве у нас не найдется динамита и радиостанции? — удивленно спросил Трилиссер.
— Есть, конечно, но с переброской получится возня…
— Так ведь это же пустяки — перебросить четыре чемодана. Зато мы сэкономим пять тысяч долларов валюты…, — закончил Трилиссер….[299]
Таким образом, в результате Китай в 20-е годы и позднее оказался в положении, которое лучше всего характеризуется русской поговоркой: «Не рой другому яму, сам в нее попадешь». К сожалению, современные события показывают, что урок этот пока не пошел китайцам впрок.
Параллели
Важным элементом идеологии борцов за «светлое будущее» России и Китая стало презрение к традициям, культуре и простым людям своей страны. Например, в 1923 году один из идеологов «Пролеткульта», известный под фамилией Плетнев, писал о человеческой индивидуальности как «винтике в системе грандиозной машины СССР». А в шестидесятые годы китайская пропаганда начала восхвалять солдата по имени Лэй Фэн, после смерти которого был якобы найден дневник, в котором он называл себя «нержавеющим винтиком председателя Мао».
И.Р. Шафаревич, впервые указавший на это весьма примечательное «единство взглядов»,[300] объясняет его «духом командной системы». Что это за дух и откуда им несет — этот вопрос остается из его работы неясным. Приведем еще два-три примера, которые, возможно, помогут дать более, выражаясь современным языком, «адресное» объяснение этому феномену.
Итак, известный писатель и крупный сионист Лион Фейхтвангер пишет о русских крестьянах: «Они не умели ни читать, ни писать, весь их умственный багаж состоял из убогого запаса слов, служивших для обозначения окружающих их предметов, плюс немного сведений из мифологии, которые они получили от попа».[301] А примерно в те же годы журналистка Агнес Смэдли из еврокоминтерновского окружения руководства КПК заявляет: «Полагаю, что запас слов, которыми пользуются китайские крестьяне, не достигает и сотни». Не слишком ли много совпадений? Но это еще далеко не все. Когда наша страна проходила в 20-30-е годы через один из самых тяжелых и кровавых этапов своей истории, действия советского руководства не подвергались «демократами» и «либералами» Запада сколько-нибудь серьезной критике. Вот какие отзывы были получены, например, в 1923 году на рукопись книги, составленной из писем заключенных Соловецкого концлагеря: Э. Синклер: «Я надеюсь, что правительство рабочей России утвердит уровень гуманности более высокий, чем то капиталистическое государство, в котором я живу». К. Чапек: «Я не позволю себе быть несправедливым ни к жертвам, ни к гонителям…» Ромен Роллан: «Я не буду писать предисловия, о котором Вы просите. Оно стало бы оружием в руках одной партии против другой… Я обвиняю не систему, а человека».
