Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №50 от 10.12.2013
Наконец, вы услышите, как сам юбиляр прочитает замечательные стихи. У него есть и о страданиях родины, и о бездарности власти – у него всё есть! Как можно без запаса на черный день? Например:
В беде моя Россия много лет.
Ведь к власти бездари приходят.
И нет уже доверия в народе
Ни к тем, кто лыс, ни к тем, кто сед.
Верно! Только хорошо бы назвать хоть одного лысенького или седенького. Низзя!..
В другой раз межу двумя фейерверками у поэта вырвалось:
Пришли крутые времена...
Авторитет России продан...
Идёт холодная война
Между властями и народом.
Тоже в принципе верно. Только, надо бы пояснить, кем продан авторитет страны сперва на Мальте (это, мол, мой друг Горбачёв), а потом в Беловежской пуще (это, мол, тот, кого я просил раздавить гадину). А кроме того, какая же это «холодная война», если двадцать лет народ гибнет и гибнет в бесчисленных катастрофах, авариях, пожарах, наводнениях, а власть сидит и сидит? И пока не думает сматывать удочки.
Если пойдёте на концерт, то попросите Демнтьева прочитать ещё стихотворение «Как важно вовремя уйти», написанное десять лет тому назад, но не потерявшее своей поэтической свежести и актуальности до сих пор…
Да ведь Дементьев вообще интересная, даже уникальная поэтическая единица. Его стихи дают богатую пищу для размышлений. У него, например, довольно часты переклички с другими поэтами. Их интересно проследить. Вот, скажем, строки Константина Ваншенкина:
Видя в небе некий знак,
В поздние писали годы –
Первым делом это Гёте,
Тютчев, Фет и Пастернак.
А почему писали? Известное дело – «женщина причина». И я, говорит, поэтому пишу. Прекрасно! Тем более, что, когда писал это, он был уже лет на пятнадцать старше трёх последних. Молодец!
Вот и Дементьев:
В мои года уже стихи не пишут.
Но Гёте был постарше, а писал.
Ну, теперь-то уже не постарше. А главное, ничего гётевского, к сожалению, мне обнаружить не удалось.
Не беда, обнаружат другие.
Ваншенкин писал:
Я люблю тебя, жизнь,
И надеюсь, что это взаимно.
Дементьев тоже любит жизнь и взаимность:
Было всё в моей жизни взаимно…
Например?
Люблю Иерусалим.
И чувствую взаимность.
Что ж, взаимность это во многих ситуациях хорошо, хотя и невозможно представить, чтобы и Пушкин написал о Петербурге хотя бы так:
Люблю тебя, Петра творенье,
И надеюсь, что ты уважаешь меня.
И не в силах я вообразить, чтобы, допустим, Лермонтов, воскликнув
Люблю отчизну я,
тут же присовокупил бы -
И надеюсь, что это взаимно.
Но – кто без греха! Нельзя же требовать ото всех мастеров поэзии пушкинского понимания.
Как уже сказано, Дементьев не только непременный участник разных увеселений, но ещё и ужасно любит ходить по гостям. В этом он последовательно продолжает линию Павла Ивановича Чичикова, а может, Винни Пуха с Пятачком. Помните?
Кто ходит в гости по утрам,
Тот поступает мудро!
Но они, как и Чичиков, ходили к друзьям своего круга и уровня, к братцу Кролику, например. У Дементьева потребность иного уровня: «Я приехал в гости к Тютчеву». Потом заваливается к Пушкину, вломился к Лермонтову, ворвался к Толстому… И так вплоть до Мандельштама. А они его приглашали? Никто! И как только не страшно! Даже если начал бы свои визиты с того, кто ближе по времени – с Осипа Эмильевича. Ведь тот наверняка сразу сказал бы:
– Андрей Дмитриевич, вы написали:
Господь одарил
Мандельштама
Талантом влиять на слова…
- Что вы имеете в виду? Назовите хоть одно слово, на которое я повлиял. В какую сторону? И что с ним стало? Голубчик, совсем не то: я пытался влиять не на слова, а на людей – словами.А вы ещё пишете, будто при этом я хотел,
Чтоб скучные млели от шарма,
А злые теряли права.
- Кто это – скучные и злые? Откуда вы их взяли? Соседи по квартире? А что ещё за шарм? Вы хоть понимаете, что означает это слово? Почему от него млеют и именно скучные? А какие права почему-то теряют из-за этого шарма злые – избирательные, родительские, водительские? В таком духе у вас и дальше:
Господь одарил
Мандельштама
Талантом
предчувствовать речь…
- Какую речь? Чью? Товарища Сталина, что ли?
Где даже нежданная драма
Старалась надежду сберечь.
- Вы можете объяснить, что означает этот словесный конгломерат?
И рушился мир Мандельштама
Сквозь боль и растерянный взгляд.
- Так-таки именно сквозь взгляд и рушился?.. Знаете, любезный, позвольте вам выйти вон.
Я не исключаю такого разговора двух поэтов и с таким финалом.
А потом Дементьев нагрянул, допустим, к Фету.
– Да, – сказал бы Афанасий Афанасьевич, – прочитал я четыре полосы ваших стихов в «Литературке» за недолгое время. Отменно!.. А вы, между прочим, не из дворян?
Это пунктик у Афанасия Афанасьевича. Его отец А.П. Шеншин, дворянин, женился за границей на католичке Каролине Фет, православный обряд венчания не был исполнен, и потому в России брак и родившегося сына не признали законными. Поэт долгие годы потратил на то, чтобы стать Шеншиным и дворянином. А когда, наконец, стал, Тургенев написал ему: «Ну вот, у вас было имя – Фет, а теперь вместо него вы получили фамилию Шеншин».
Дементьев удивился бы вопросу, но у него был заранее приготовленный ответ:
Теперь все хвалятся дворянством.
Мой предок был из крепостных!
– Если из крепостных, а еще уверяете, что батрак, то почему так плохо русский язык знаете? – спросил бы Фет. – Ведь гены должны тут подсказывать и на язык работать, а они у вас почему-то работают на Израиль, как сами признаётесь. А как пишете о любви!
Я с любовью навеки повенчан…
Велик запас моей любви…
- Сказали бы ещё «велик ресурс». В другом вашем стихотворении я прочитал:
Золотого запаса
Мне время не намыло…
- Вон вы о чём – о золотом запасе! Коллега Маяковский писал: «Мне и рубля не накопили строчки». Подумайте только: он о рубле, а вы – о золотом запасе, как председатель Госбанка Эльвира Набиуллина… Дальше у Маяковского:
И кроме свежевымытой сорочки,
Скажу по совести, мне ничего не надо.
Вот – истинный поэт! А вы тоскуете о персональном золотом запасе. Стыдно, батенька. Стыдно!
А представьте себе Дементьева в гостях у Пушкина. Тот наверняка сказал бы:
– Вот прочитал у вас:
Поэзия превыше суеты…
Верно. Только ведь я ещё когда сказал:
Служенье муз не терпит суеты….
С тех пор это стало общим местом. А у вас и дальше тот же пошиб:
Поэзия с небес нисходит в души.
Она – то «гений чистой красоты»,
То отзвук бед…
- Ну, сколько можно мурыжить моего «гения красоты»! Да и не мой он, я его у Василия Андреевича позаимствовал. Один-то разочек по дружбе можно было. А вы? На вас Жуковский подал бы в суд.
- Банальностей у вас невпроворот! Кроме моих, тут и замусоленные строки то Лермонтова об «одиноком парусе», то Тютчева о России, уме и аршине; тут и заезженная «дорога в храм», по которой, мол, надо непременно шествовать; и эксгумированный ныне Нострадамус; и вдруг нахлынувшие в русскую поэзию обитатели Небес – сам Создатель, и Христос, и бесчисленные ангелы порхают… Но сколько бы вы ни писали о Небесах, сударь мой, всё равно видно же, что в прошлом вы были завотделом агитации и пропаганды ЦК ВЛКСМ, и, конечно, занимались там антирелигиозной деятельностью.
Тут Дементьев, надо думать, изумится: откуда, мол, знаете?
– Да это же не только пророкам видно, – ответит Александр Сергеевич.– Вот вы пишете:
В то утро Богу было недосуг…
- Как это недосуг? Вы что? Бог всеведущ. Неужели это не знали в ЦК комсомола? А дальше просто кошмар:
В небе мерцают искры,
Словно там курит Бог.
- Это уж прямое богохульство! Творец с «беломорканалом» в зубах. Или с трубкой? Неужели от советских людей скрывали и то, что Бог некурящий? Он, может, когда и баловался – ведь и табак дело его рук, интересно попробовать, что получилось, но это было ещё до Ноева потопа. А потом Бог решительно завязал.
- А это что за чушь? –
