Пирс Рид - Дочь профессора
13
— Это просто ни на что не похоже, — сказала Лилиан Луизе. Семья сидела за ужином, гостей не было. — Джин сказала мне, что Бенни предложил тебе пойти с ним к Напьерам на барбекью[22], а ты ответила, что предпочитаешь пойти одна.
— Ну и что, — сказала Луиза. — Да, предпочитаю.
Лаура рассмеялась.
— Я тоже.
— Просто не понимаю, что вы имеете против Бенни, — сказала Лилиан. — Он же нравился вам раньше.
— Он какой-то глупый, — сказала Лаура, улыбаясь безмятежной детской улыбкой, предназначавшейся всем и никому.
— Он совсем не глуп, — сказала Лилиан. — Как ты считаешь, Гарри?
— Да нет, — сказал Генри. — Не слишком.
— Только потому, — сказала Лилиан, — что он предпочитает говорить о «ред соксах»[23], а не о Жан-Поле Сартре…
— Да не потому, мама, — сказала Луиза. — Я вообще ничего не имею против глупых людей. Просто он даже не очень… хорошо воспитан.
— Как ты можешь так говорить! — воскликнула Лилиан, — когда он — сын близкого друга твоего отца? Или, может быть, ты считаешь, — саркастически добавила она, — что Билл тоже не очень хорошо воспитан?
— О нет, Билл в порядке, — сказала Луиза. — Но только он, конечно, реакционер.
На минуту за столом воцарилось молчание.
— Он что? — переспросила Лилиан.
— Реакционер.
— Что это значит, папа? — спросила Лаура.
— Спроси Луизу, — сказал Генри улыбаясь.
Лаура обратила взгляд широко открытых глаз на сестру.
— Что это значит — реакционер?
— Это значит… Это значит, что он старомоден, — в некотором замешательстве ответила Луиза.
— Хм, — произнесла Лилиан; количество выпитого виски помешало ей найти нужные слова для продолжения диспута с дочерью.
— Разве Билл старомоден? — спросила Лаура.
— Луиза хочет сказать, что он политически старомоден, — сказал Генри.
— А это правда, папочка? — спросила Лаура.
— Я бы этого не сказал, — ответил Генри, — но, по-видимому, я тоже должен быть причислен к реакционерам.
14
Ратлиджи возвратились в Кембридж после Дня труда, и новый учебный год начался, как обычно: для Генри — лекциями и семинарами, для Лилиан — зваными обедами и завтраками с приятельницами, для девочек — занятиями в школе. Но то, начало чему было положено летом, продолжало развиваться и дальше своим путем, скрытым от глаз, как неосознанное недомогание, отчего все непосредственные его проявления легко можно было приписать возрасту, иначе говоря, переходному периоду, через который любая девочка должна пройти. Если Лаура становилась молчаливее и замкнутее, то Луиза словно бы пошла в своем развитии вспять — она все меньше и меньше интересовалась мальчиками и нарядами, а ее дружба с Дэнни Глинкманом и другими скороспелыми подростками-интеллектуалами все крепла.
Живя в одном доме, родители и дети мало виделись друг с другом, и совместно проведенные каникулы в Вермонте, куда они отправились вместе с семейством Лафлинов покататься недельку на лыжах, превратились в тяжкое испытание для всех. Плохие отношения между Луизой и матерью уже стали нормой; в конце концов, сотни матерей и дочерей грызлись друг с другом. С отцом Луиза держалась настороженно, словно чувствуя, что ее дочерняя любовь отвергнута, тем более что в каком-то смысле так оно и получилось. Генри же вел себя крайне неуверенно, будто он и вправду едва не покусился на собственную дочь, и теперь холодно и отчужденно проявлял свой отцовский авторитет, как бы ограждая себя от возможности такого порыва. Благосклонно улыбаясь, он играл — и не без блеска — роль Отца и Профессора политической теории. Впрочем, ему отчасти повезло, так как реплики, подаваемые ему женой и дочерью, показывали, что они избрали себе роли из той же пьесы и ему не грозит, оказавшись в роли короля Лира, увидеть перед собой на сцене леди Уиндермиер. Так, например, когда Луиза спросила его про Вьетнам — что, как и почему? — в ее тоне сквозила скрытая враждебность, вполне в духе непокорной дочери, и это дало возможность Генри замаскировать уклончивую неполноценность своего ответа снисходительно-терпеливой миной обиженного отца, который хотя и молчит, но прекрасно понимает истинную подоплеку этих вопросов, порожденных необоснованной уверенностью в том, что логика, мол, на ее стороне.
Минул год после каникул, проведенных в Африке, настало лето 1965 года, и Генри полностью забыл жаркую ночь в Момбасе. Аромат тела Луизы, который, словно кровь Дункана на руках Макбета, долго не оставлял его в покое, растворился в прошлом, смытый не высокой волной океанского курорта и не душистой мыльной пеной его кембриджской ванны, а упорным волевым решением выкинуть эти воспоминания из головы. И он снова почувствовал себя нравственным человеком, который имеет право говорить о вкладе Америки в дело созидания свободной жизни для всего человечества и учить Луизу, что политика умиротворения диктаторов — верный путь к новым и более жестоким войнам.
Часть третья
1
В 1965 году за два дня до рождества Луизе исполнилось восемнадцать лет. К этому времени она уже стала совсем взрослой и на редкость красивой девушкой ярко выраженного американского типа, с таким живым выразительным лицом, что это делало ее похожей на ирландку, с такой свежей кожей, какая бывает только у англичанок, и с такими длинными ногами, что лишь примесь немецкой крови да еще капля крови с Берега Слоновой Кости могли бы дать этому объяснение. Впрочем, нос у Луизы не был типично американским, так как вместо дерзко вздернутого комочка плоти неопределенных очертаний, который у большинства американских девушек символизирует собой слияние воедино различных национальностей, у Луизы нос был тонкий, с горбинкой и четким рисунком ноздрей.
Одевалась она теперь более тщательно, однако совсем не стремилась к элегантности и не захотела приглашать гостей на свой день рождения, ибо, сказала она, ее друзья не понравятся родителям, а родители, помолчав, добавила она, не понравятся ее друзьям. В ответ на это Лилиан фыркнула, а Генри улыбнулся и примирительно заметил, что никто не обязан находить удовольствие в обществе любого и каждого, а в свободном обществе все люди, благодарение небу, весьма различны. В этот вечер он пригласил Луизу к себе в кабинет, так как скоро она должна была поступить в колледж, и ему хотелось обсудить с ней этот шаг.
Разговор взволновал Луизу, и на какое-то время она даже стала вежливой. По правде говоря, сказала Луиза, ей хотелось бы поступить в Беркли. Генри кивнул: что ж, он вполне с ней согласен, вероятно, это недурная мысль — уехать из дому, хотя Рэдклифф тоже неплохой колледж. А подумала ли она о других колледжах на Востоке? О Саре Лоуренс или о Барнарде, о Суорзморе?
— Нет, папа. Я, право, очень хочу поступить в Беркли, очень. Не из-за самого колледжа, а потому что он в Калифорнии. Мне хочется поглядеть, как там. Я же была в Европе раз пять, а вот на Запад не совала носа дальше Олбени.
— Ты будешь далеко от дома, — сказал Генри.
— Да, конечно, — сказала Луиза, — конечно. — И это снова прозвучало колко. — Но мне кажется, мы не разоримся, если позволим себе летать самолетом!
После этого Луиза месяцев восемь бредила Калифорнией. Она смотрела фильмы и фотографии пляжей и виноградников; она прочла где-то, что Калифорния — это чрево Америки, и о такой жизни, как там, восточные штаты могут только мечтать лет этак через пятнадцать, а весь остальной земной шар — не раньше, чем в следующем поколении. Кембридж ей опротивел, Восточное побережье — тоже, быть дочерью профессора Ратлиджа — тоже, так же, как и обладать всеми этими респектабельно нажитыми деньгами и европейским стилем. Ее манило солнце, свобода, и Калифорния представлялась ей землей обетованной, где она освободится от засасывающей ее здесь повседневности. Она буквально вся светилась от волнения и восторга, когда заполняла карточки для компьютера (в январе) и когда услышала о том, что принята (в мае), и когда укладывала свои чемоданы (в сентябре). Она знала, что там у нее не будет ни единой знакомой души (Дэнни был уже принят со стипендией в Гарвард), но это нисколько ее не смущало. Она хотела жить сама по себе, совершенно одна, инкогнито, быть просто никому неизвестной Луизой Ратлидж и начать все с начала.
Конечно, совсем избежать новых знакомств будет не так-то легко.
— В аэропорту тебя встретят Волларды, — сказал Генри, когда отвозил ее на машине в Логанский аэропорт. — Они подыскали тебе комнату в одном доме, где будут еще девушки.
— Отлично, — сказала Луиза, — спасибо, папа.
— Я не слишком-то хорошо знаю Волларда, — задумчиво пробормотал Генри, — но он был в Принстоне тогда же, когда и мы. Месяца два назад он опубликовал вполне сносную статью о Чили в «Форин аффеарс». Можешь сказать ему, что я обратил на нее внимание.
