Юркй Емельянов - Сталин перед судом пигмеев
Правда, использование этих аргументов предполагало, что недостатки Сталина возникли задолго до появления его культа личности, но Хрущев, видимо, не замечал очевидной натяжки в своих рассуждениях. Натяжки допускал Хрущев и в своем комментировании ленинского «Письма». Если Ленин писал о том, что «Сталин слишком груб» и не уверен, что Сталин «всегда будет в состоянии использовать., власть с необходимой осторожностью», то Хрущев истолковывал их так: «Ленин указал, что Сталин является чрезвычайно жестоким человеком, что он… злоупотребляет властью». Таким же вольным образом были процитированы письма Крупской Каменеву с жалобой на Сталина и письмо Сталину от Ленина, когда последний узнал о жалобе Крупской.
Бывший сторонник троцкистской платформы Хрущев, как и оппозиционеры в 20-х годах, умалчивал об отрицательных характеристиках, которые дал Ленин другим партийным руководителям того времени, а также о том, что в это время Ленин был тяжело болен и болезненно реагировал на события в жизни партии. Хрущев ничего не говорил о том, что Политбюро ЦК поручило взять под контроль лечение Ленина Сталину, как наиболее близкому к нему человеку из партийного руководства. Хрущев умалчивал, что обвинения Сталина в грубости провоцировались Крупской, которая была измучена затяжным и серьезным недугом Ленина, с одной стороны, а с другой стороны, болезненно воспринимала любой контроль за лечением ее мужа» Хрущев вольно использовал отдельные цитаты из ленинских писем для того, чтобы утверждать, будто Ленин провидчески разглядел отвратительные черты характера Сталина и их усиление в будущем.
К этому времени споры вокруг «Письма к съезду» Ленина уже были забыты. Мало кто помнил, что сам Сталин цитировал наиболее обидные для него строки из этого письма в своем выступлении от 23 октября 1927 года. Хрущев же создавал впечатление о том, что он впервые знакомил своих слушателей с «завещанием» Ленина и что предложение Ленина об отставке Сталина с поста Генерального секретаря было скрыто. Не объяснял Хрущев и то обстоятельство, что в 1922 году, когда Ленин писал свое письмо, пост Генерального секретаря не считался главным постом в партии, а предлагавшаяся Лениным мера не означала опалы Сталина, а объяснялась лишь желанием Ленина предотвратить обострение разногласий в руководстве партии. Хрущев умалчивал и о том, что после ознакомления делегатов XIII съезда с ленинским «Письмом» Сталин подал в отставку, но она не была принята. Не говорил Хрущев и о других заявлениях Сталина с просьбами о своей отставке.
Лишь вскользь упомянув об острой борьбе, которая велась в 20-х годах в правящей партии между представителями различных политических направлений, Хрущев перешел к разбору особенностей характера И.В. Сталина. Описывая их, Хрущев утверждал, что Сталин «абсолютно не терпел коллективности в руководстве и в работе», «практиковал грубое насилие по отношению ко всему, что противоречило его мнению, но также и по отношению к тому, что, по мнению его капризного и деспотического характера, казалось, не соответствовало его взглядам». Хрущев уверял, что «Сталин действовал не методом убеждения, разъяснения и терпеливого сотрудничества с людьми, а путем насильственного внедрения своих идей и требования безусловного к себе подчинения. Тот, кто выступал против такого положения вещей или же пытался доказать правоту своих собственных взглядов, был обречен на удаление из числа руководящих работников, на последующее моральное и физическое уничтожение».
Как это часто бывает, Хрущев приписывал Сталину те недостатки, которые были в значительной степени характерны для него самого. Позже коллеги Хрущева, включая его союзника Микояна, подчеркивали в своих мемуарах «крайнюю подозрительность» Хрущева, его нетерпимость к чужим мнениям, идущим вразрез с его собственным, его «авторитарность», его «мстительность». Следует также учесть, что в то время воспоминаний очевидцев о Сталине почти не было. Лишь после отстранения Хрущева от власти были опубликованы мемуары, на основе которых можно было достаточно полно воссоздать наиболее типичные черты характера Сталина и стиль его деловой активности. Благодаря им стало ясно, что, вопреки словам Хрущева, Сталин стремился к обеспечению максимальной коллегиальности в работе, очень ценил оригинальные суждения, не терпел тех, кто поддакивал ему и, напротив, поощрял острые споры, чтобы в ходе их найти истину.
Уже на закате своих дней Микоян, поддержавший Хрущева в его нападках на Сталина, да и сам Хрущев фактически признали абсурдность обвинений Сталина в нетерпимости к иным мнениям. Вспоминая свое участие в заседаниях со Сталиным, Микоян писал: «Каждый из нас имел полную возможность высказать и защитить свое мнение или предложение. Мы откровенно обсуждали самые сложные и спорные вопросы… встречая со стороны Сталина в большинстве случаев понимание, разумное и терпимое отношение даже тогда, когда наши высказывания были явно ему не по душе. Сталин прислушивался к тому, что ему говорили и советовали, с интересом слушал споры, умело извлекая из них ту самую истину, которая помогала ему потом формулировать окончательные, наиболее целесообразные решения, рождаемые, таким образом, в результате коллективного обсуждения. Более того, нередко бывало, когда, убежденный нашими доводами, Сталин меняя свою первоначальную точку зрения по тому или иному вопросу».
Было известно, что Хрущев, в отличие от Микояна, избегал вступать в споры со Сталиным, и поэтому его заявление о нетерпимости Сталина к чужим мнениям могло прикрывать его склонность постоянно поддакивать Сталину. И все-таки даже он в своих воспоминаниях признал, что, когда доказывал Сталину «свою правоту и если при этом дашь ему здоровые факты, он в конце концов поймет, что человек отстаивает полезное дело и поддержит… Бывали такие случаи, когда настойчиво возражаешь ему, и если он убедится в твоей правоте, то отступит от своей точки зрения и примет точку зрения собеседника. Это, конечно, положительное качество». Однако в своем докладе Хрущёв утверждал прямо противоположное.
Не замечая, что его доклад, в котором осуждался культ личности, должен был исходить из Того, что движущей силой исторического развития являются общественные силы, а не отдельная личность, Хрущев сваливал вину за события обществе иного масштаба исключительно на Сталина. «В чем же причина, что массовые репрессии против активистов начали принимать все большие и большие размеры после XVII партийного съезда? — спрашивал Хрущев и отвечал: — В том, что в это время Сталин настолько возвысил себя над партией и пародом, что перестал считаться и с Центральным комитетом и с партией… Сталин думал, что теперь он может решать все один, и все, кто ему еще были нужны — это статисты; со всеми остальными он обходился так, что им только оставалось слушаться и восхвалять его».
Хрущев утверждал, что для обосновании своих злых дел «Сталин создал концепцию «врага народа». Осуждая эту «концепцию», Хрущев забывал, что всего 11 дней назад он использовал ее в отчетном докладе. Тогда он говорил: «Троцкисты, бухаринцы, буржуазные националисты и прочие злейшие враги народа (подчеркнуто мной. — Прим. авт.), поборники реставрации капитализма делали отчаянные попытки подорвать изнутри ленинское единство партийных рядов — и все они разбили себе головы об это единство». Это лишь свидетельствовало о том, что многие хрущевские оценки Сталина были сделаны наспех после 19 февраля, когда он спешно диктовал свой доклад стенографисткам.
Оправдывая разгром оппозиционеров, Хрущев в то же время предупреждал, что необходимости в применении суровых репрессий по отношению к ним не было, поскольку они «до этого были политически разгромлены партией». Сообщая, что «массовые репрессии происходили под лозунгом борьбы с троцкистами», Хрущев вопрошал: «Но разве троцкисты действительно представляли собой в это время такую опасность? Надо вспомнить, что в 1927 году, накануне XV партийного съезда, только около 4000 голосов было подано за троцкистко-зиновьевскую оппозицию, в то время как за генеральную линию голосовало 724 000. В течение 10 лет, прошедших с XV партийного съезда до февральско-мартовского Пленума ЦК, троцкизм был полностью обезоружен». Эти сведения Хрущев приводил для того, чтобы посрамить Сталина. Однако достаточно взять доклад Сталина на февральско-мартовском (1937 г.) Пленуме ЦК, чтобы убедиться в том, что Хрущев почти буквально повторил слова Сталина. Тогда Сталин говорил: «Сами по себе троцкисты никогда не представляли большой силы в нашей партии. Вспомните последнюю дискуссию в нашей партии в 1927 году… Из 854 тысяч членов партии голосовало тогда 730 тысяч членов партии. Из них за большевиков, за Центральный комитет партии, против троцкистов голосовало 724 тысячи членов партии, за троцкистов — 4 тысячи… Добавьте к этому то обстоятельство, что многие из этого числа разочаровались в троцкизме и отошли от него, и вы получите представление о ничтожности троцкистских сил».
