Валентин Сапунов - Враги России
Что такое «Великое посольство Петра Первого» и как оно аукнулось в ХХ веке
Новый виток столкновения российских и германских интересов имел место при Петре Первом. В 1697–1698 гг. состоялось так называемое «Великое посольство» – отъезд императора с огромной делегацией (250 человек) в Амстердам с посещением некоторых других городов Голландии и соседних стран.
Многие современные историки убеждены, что трактовка этих событий нуждается в пересмотре, хотя сами события, безусловно, имели место. Руководители государств редко отлучаются надолго, понимая меру ответственности за страну и боясь переворота. Петр был в некотором роде исключением. Он любил командировки и обычно оставлял за себя и. о. царя Александра Меншикова, которому вполне доверял.
Сложнее складывались отношения с князем Ф. Ю. Ромодановским, известным под символической кличкой «цезарь». Князь возглавлял спецслужбы и был при Петре чем-то вроде Скуратова при Иване Грозном или Берии при Сталине.
Приведу такой исторический анекдот: контролируя силовые структуры, князь имел огромную власть и в ходе «очередной командировки» молодого царя прибрал к своим рукам почти всю полноту власти. По возвращении царя князь поступил с ним как нередко поступают с полуопальными политиками высшего ранга – направил послом в Голландию, а вслед за ним и всех его сторонников, раздув до неприличия (250 дипломатов) штат посольства в Амстердаме. Реальность такого поворота событий отчасти подтверждает такой бесспорный авторитет в области литературы и истории, как Александр Сергеевич Пушкин. В своем исследовании «История Петра», в главе «1697 год», он пишет: «Князю Ромодановскому дан титул кесаря и величества, и Петр относился к нему как подданный к государю». С возвращением Великого посольства князь-цезарь не торопил и даже сократил бюджет посольства. Дело дошло до того, что Петр, чтобы прокормить себя и голодных посланников-дармоедов, вынужден был подхалтуривать плотником на амстердамской верфи. Из чувства стыда за свое нелепое положение он оформился под именем «дворянина, урядника Преображенского полка Петра Михайлова», хотя инкогнито, особенно при его росте, было соблюдать мудрено. Впоследствии придворные историки-борзописцы как могли разукрасили этот нелепый эпизод биографии царя. А на сложившейся ситуации сыграли спецслужбы Германии. Их представители пришли к опальному императору и повели примерно такую речь: «Мы хорошо знаем вас как авторитетного политика и понимаем нелепость сложившегося положения. Мы можем помочь вам вернуться в Россию и вновь взять в полной мере бразды правления в свои могучие руки. Мы выделим для этого необходимые материальные и людские ресурсы».
И после этого Петру предложили подписать ряд документов, направленных, по сути, на превращение России в вассала Германии. Дальнейшее известно. Петр, который, кстати, в детстве воспитывался в немецкой слободе и любил Германию больше, чем Россию, начал действовать по заказу своих «спонсоров».
На руководящие посты в России, особенно в ее новой столице Санкт-Петербурге, стали ставить по преимуществу немцев. Даже название самой столицы и ее пригородов (Шлиссельбург, Кронштадт, Ораниенбаум) были немецкими, а не русскими, что уже само по себе выглядит достаточно нелепо. Весь состав первой Императорской академии наук был сплошь немецким. Большинство этих приглашенных академиков на родине отнюдь не были Леонардами Эйлерами, а трудились лаборантами.
В барских усадьбах до ХХ в. было правилом, что управляющим при помещике работали немцы. Впрочем, многие их этих чужаков прочно осели в России и вписались в русскую культуру. Достаточно вспомнить такие значимые имена, как архитектор А. Штакеншнейдер, ученый-биолог К. Бэр и другие. Трения, разумеется, были (вспомним, например, гневные выступления и даже хулиганские выходки М. Ломоносова против засилья немцев в Академии наук). И все же до ХХ в. гармония отношений существовала.
По свидетельствам участников Первой мировой войны, доживших до конца ХХ в., на германском фронте не было взаимной озлобленности солдат. Великая Отечественная война такую озлобленность, увы, породила. Здесь интересно привести мнение А. Гитлера, изложенное в его основном труде – «Моя борьба» («Mein Kampf»). Вот что он пишет в главе 14: «Русский человек туп и ленив, но под руководством немцев он может работать… Не государственные дарования славянства дали силу и крепость Русскому государству. Всем этим Россия обязана была германским элементам – превосходнейший пример той громадной государственной роли, которую способны играть германские элементы, действуя внутри более низкой расы». Далее Гитлер сетует по поводу того, что в ходе Октябрьской революции 1917 г. естественный порядок вещей был нарушен – германские руководящие элементы были заменены на еврейские. Задачу Германии Гитлер видел в том, чтобы восстановить естественный порядок, прийти в Россию, выгнать с руководящих постов евреев и заменить на немцев – во имя процветания России как колонии Германии. «Мы сделаем из России то же самое, что англичане сделали с Индией» – воодушевленные призывом фюрера миллионы солдат Германии и её союзников двинулись в Россию как на увеселительную прогулку. Какой чудовищной катастрофой для двух великих народов это обернулось, хорошо известно.
Отношения между народами в конце Великой Отечественной войны
Здесь лучше всего обратиться к словам очевидца тех страшных и героических дней. Мой отец ветеран Великой Отечественной войны, участник штурма Берлина (ныне – академик) рассказал об этом так:
«Тогда, на фронте, мне было совершенно ясно, что со вступлением на территорию Германии у определенной части наших военнослужащих возникла сложная психологическая проблема. У них были личные счеты с немцами. У кого-то из них солдаты вермахта убили родственников, сожгли дом. Эти преступления немцев жгли душу и требовали мести.
С другой стороны – нам до войны, да и на фронте внушали интернациональную идеологию, которая не могла этого допустить. Этот психологический вопрос надо было как-то решать.
Естественно, что погромная статья И. Эренбурга должна была вызвать резкий ответ партийных органов. Сразу же появилась официальная статья члена ЦК Александрова под названием (если не ошибусь) „Эренбург ошибается“. В ней было написано, что партия А. Гитлера – это еще не вся немецкая нация, которая создала великую немецкую культуру, породила таких гениев, как Шиллер, Гете, Гегель, Энгельс, Моцарт и многих других титанов культуры. Многие немцы верно служили России. Убивать всех без разбора – это геноцид, который недопустим.
Потом появилось письмо Сталина, из которого я хорошо запомнил ключевые слова: „Опыт истории показывает, что гитлеры приходят и уходят, а немецкое государство, немецкий народ был, есть и будет существовать“. Эта интернациональная политика во многом определяла психологию наших войск на территории Германии, характер их общения с местным населением. С немецкой стороны звучали совершенно иные мотивы.
Руководство III Рейха вбивало в головы не только своим солдатам, но и гражданскому населению, что с востока идут толпы диких варваров, стремящихся все и всех уничтожить, и долг немцев защитить не только Германию, но и всю западную цивилизацию.
Руководство вермахта, видимо, все еще не хотело признавать близость конца и поэтому не создавало на дальних подступах к Берлину систему оборонительных сооружений. Гитлеровское командование не могло допустить, что наши войска подойдут к Берлину. Командование вермахта ощутило нехватку боеспособных резервистов для пополнения фронтовых частей и начало массовую мобилизацию нестроевиков – инвалидов, лиц пожилого возраста, имевших раньше броню. Кроме того, был объявлен набор в ополчение мальчишек 14–16 лет, которые назывались „фольксштурмом“ – народным штурмом. Сами немцы этих юнцов в гражданской одежде, только с повязкой на руке, не без юмора называли „фольксвинд“ – народный ветерок. Их бросали на так называемые Зееловские высоты – небольшие холмы на левом берегу Одера перед фронтом нашего наступления на Берлин. Этих детишек разместили в небольших одиночных окопах, глубиной около полутора метров и в поперечнике тоже 1,5 м. Их вооружили панцерфаустами, которыми они должны были уничтожать наши танки. По сути дела, они были обречены на смерть, ибо не могли отступить из окопов на открытой, хорошо простреливаемой местности. Первую волну наших танков они на некоторое время сдержали, так как наша артиллерия не сразу смогла выбить их из окопчиков. Но когда вступили в бой наши тяжелые танки „ИС“, линия обороны на Зееловских высотах была прорвана, и наши полевые части хлынули на Берлин. Оставшихся в окопах фольксштурмовиков в плен не брали. В моей памяти о тех боях осела одна яркая сцена.
К нашему комбату подвели одного такого трясущегося подростка. Комбат спросил немчика на ломаном немецком языке: „Где твой дом?“ Жестами и словами тот объяснил, что где-то рядом. Тогда комбат приказал ему бежать к „муттер“ и, поддав ногой, направил в сторону, где жила его мать, добавив широко бытовавшую фразу „Гитлер капут“.
