Юрий Болдырев - Похищение Евразии
Что тут скажешь, когда такая забота о сохранении единой страны? Тогда все ясно: чем хуже условия соглашений для России, тем более сплоченно транснациональные корпорации будут бороться за ее единство. Что называется, «крышу» для родной страны нашли: будь паинькой, отдай все сам — и тебя никто не тронет...
Прямо по Задорнову (имеется в виду сатирик): они (НАТО) говорят нам, что будут бомбить наши заводы, а мы отвечаем, что они уже давно не наши, а ваши; тогда они говорят, что будут бомбить наш Кремль, а мы им отвечаем, что он-то уж тем более давно не наш, а ваш...
ВСЕ РАВНО ВСЕ РАЗВОРУЮТ, НО ХОТЬ БУДЕТ ПОЛЬЗА!И второй, в отличие от предыдущего бреда полного самоуничижения, действительно содержательный аргумент в поддержку закона. Он тоже был как-то высказан тогда в кулуарах, и с ходу, казалось бы, на него даже и нечего возразить. Аргумент такой: «Какая разница? Вы видели те лицензионные соглашения (то есть, не в режиме СРП), которые подписывает наша власть? Все равно все разворуют: что так, что эдак. Но только в последнем случае (при СРП) будет хоть какая-то польза...» О какой именно пользе речь — сказано не было. Но, думаю, подразумевалась благодарность лоббистам, крайне актуальная перед самыми выборами в Думу и, тем более, предстоявшими через год президентскими. Какая тут еще может быть польза?
Что ж, здесь логика есть. Если все разворуют все равно, то, может быть, пусть и нам хоть что-то достанется? Но не в соответствии ли с этой логикой жила почти вся страна последние десять лет? И не по этой ли логике мы докатились до того, что каждый раз кажется, что хуже уже некуда, но затем оказывается, что мы были оптимистами — хуже есть куда...
С практической точки зрения действительно, если все равно, то все равно. Но у любого общества могут быть хоть какие-то шансы на развитие, если этот «прагматизм» не абсолютен, если есть те, для кого важно, принимали ли лично они участие в том, чему, может быть, даже и действительно «все равно» суждено было случиться. Это — не экономика, а философия жизни. Но эта философия определяет и в экономике, в мировом экономическом соревновании обществ значительно больше, чем может показаться на первый взгляд.
Кроме того, предположим, что у нас шансы все-таки есть. Да, и по лицензионной схеме наши недра раздаются по-варварски, но раздаются на пять-десять лет с последующим продлением, если все в порядке. То есть, если хотя бы наши дети или внуки захотят жить нормально и наведут в стране минимальный порядок, то и с недропользованием смогут разобраться: украдено будет лишь то, что успеют выкачать к этому моменту, но, все-таки, не все и не навсегда.
И опять о философии. «Все равно все разворуют»? Конечно, каждый человек вправе быть фаталистом и предопределять свою судьбу, вплоть до отказа от любой борьбы и даже от самой жизни. Но вправе ли он распространять свой фатализм на других людей — на своих и чужих детей и внуков, лишая их того, что должно принадлежать им по праву, завоеванному не нами, а еще нашими дедами и прадедами?
СТРАНА ДОЛЖНА ЗНАТЬ СВОИХ ГЕРОЕВ...Несмотря на инициативу и активность «бойцов», ключевая роль в определении позиции Движения в поддержку этого постыдного для «демократической оппозиции» закона принадлежала лично Г.Явлинскому. Так, на последовавших затем заседаниях Центрального Совета движения (за рассмотрение этого вопроса пришлось всерьез побороться) основная мысль выступавших была проста: «Вы — три лидера: Явлинский, Болдырев и Лукин — соберитесь вместе и определите единую позицию, а мы с ней согласимся...» И мы действительно несколько раз собирались на «нейтральной» территории — в квартире у В.Лукина — и очень мило беседовали, но лишь до тех пор, пока дело не доходило до того, ради чего собрались. На любые мои обоснования недопустимости введения в действие обсуждаемого закона и предложения совместно приложить усилия к тому, чтобы его в таком виде не пропустить, Явлинский отвечал одно: «Нет». И Лукин, который все понимал, но которому, как мне кажется, в общем-то было все равно, тем не менее, желая уладить все миром, спрашивал Явлинского: «Гриша, ну согласись, что закон-то — и впрямь не идеальный? Вернут закон — доработаем — что в этом страшного?» Но Явлинский на все отвечал одно: «Нет, это — невозможно». И без каких-либо аргументов. Видимо, ему было понятно, что «пудрить мозги» нам с Лукиным бесполезно, а иных слушателей и зрителей — не было...
И при обсуждении этого вопроса на Съезде ключевой была речь Явлинского, содержавшая эмоциональные напоминания о детях, которые сейчас плачут на Сахалине (видимо, имелось в виду, что приводить закон в более цивилизованный вид — некогда). И заканчивалась речь перефразированием известного изречения «Платон мне — друг, но истина — дороже!». Теперь это звучало так: «Где истина — я не знаю, но друзей — не предаю!» — видимо, имелись в виду члены Движения, с которыми надо сейчас сплоченно, «не зацикливаясь на мелочах», идти на выборы...
Не менее существенной, судя по всему, была и закулисная работа по «продавливанию» закона через Совет Федерации, отголоски которой изредка доносились до публики. Газета «Коммерсант», не скрывавшая своих симпатий к СРП и к лоббистам этого режима, описывала летом 1995 года некоторые эпизоды борьбы вокруг закона о СРП.
ДОКУМЕНТ: Из статьи В.Бардина «Совет Федерации от раздела продукции устранился», (газета «Коммерсант», 22 июля 1995 года).
«По оценке сторонников закона, вчера Совет Федерации едва не перечеркнул их усилия. Во всяком случае, выступления Юрия Болдырева, Александра Титкина и Леонида Саблина (все из бюджетного комитета) практически склонили депутатов к отклонению закона.
<...>
И только после перерыва, когда, по кулуарной информации, Григорий Явлинский связался с Виктором Черномырдиным, а премьер, в свою очередь, — с Владимиром Шумейко, обстановка несколько разрядилась.
<...>
...Весьма вероятно, что Совет Федерации вернется к закону „О соглашениях о разделе продукции“ только осенью».
Почему же лидер «демократической оппозиции» предпочел «телефонное право», спровоцировал откровенное давление исполнительной власти на законодательную (против которого так часто выступал публично), а не пришел открыто в Совет Федерации, не выступил перед его членами и не попытался их убедить?[13] И как я — тогда вице-председатель «Яблока» — должен был объяснять коллегам-сенаторам (многие из которых лучше меня были осведомлены о происходящем «за кулисами») подобные методы своего соратника?
Кому-то может не понравиться, что в этой книге, посвященной, прежде всего, экономике, я акцентирую внимание на, мягко говоря, неблаговидной роли конкретного, многим симпатичного человека. Что ж, я могу ошибаться в каких-то оценках. Но, как говорится, страна должна знать своих героев.
Факты я излагаю. Что же касается самого продукта — этого закона — оценки, в зависимости от интересов, могут быть разными. И именно для того, чтобы читатели могли составить свое собственное мнение, я и привожу в Приложении полностью текст закона о СРП в том виде, как он был принят в июне 1995 года нашей Государственной Думой.
ЗАКРЫТОСТЬ — НЕ ТОЛЬКО У КОММУНИСТОВ...Первый день работы Съезда Движения «Яблоко» 1 сентября 1995 года, когда рассматривался вопрос о позиции Движения по закону, касающемся судьбы российских природных ресурсов, оказался ... закрытым для прессы. То есть и здесь, как и в истории с законом о Центробанке, главное было — не допустить огласки. Но, в отличие от съездов коммунистов (КПРФ), которых так приятно пообвинять в необоснованной закрытости, в данном случае ни одно средство массовой информации об этом не сообщило — сделали вид, что съезд «Яблока» начался, якобы, лишь на следующий день — Съезд принял резолюцию о прекращении дискуссии с рекомендацией членам Движения в период предвыборной кампании не допускать заявлений и высказываний, противоречащих позиции Движения по закону о СРП. Соответственно, в последний день Съезда — 3 сентября 1995 года — я вынужден был заявить о выходе из движения, которое сам же создавал всего лишь двумя годами ранее. Но иного пути не было: закон уже два месяца как «завис» между Думой и Советом Федерации, и на членов верхней палаты Парламента весь этот период оказывалось поистине беспрецедентное давление со стороны своей исполнительной власти, западных лоббистов и отечественных СМИ (посмотрите газеты и журналы того времени: почти каждое издание обязательно дало по несколько публикаций о том, как сенаторы-ретрограды мешают прогрессу и не дают пролиться на страну золотому дождю иностранных инвестиций), а я оказался одним из ключевых людей в Совете Федерации, боровшихся против этого закона и пытавшихся прорвать устроенную противникам закона информационную блокаду и донести до общества позицию моих коллег-сенаторов. Цена вопроса — судьба наших природных ресурсов на триллионы долларов — не оставляла иного выбора.
