Збигнев Бжезинский - Еще один шанс. Три президента и кризис американской сверхдержавы
Однако вступление Китая в ВТО имело и свою политическую цену. Для того чтобы способствовать прогрессирующей интеграции китайской экономики в мировую систему, Соединенные Штаты в 1999 году предоставили Китаю режим наибольшего благоприятствования, но не стали обусловливать это обычным требованием признания прав человека. Клинтон с некоторой неохотой пошел на такое решение, резонно полагая, что в перспективе Китай, принявший международные правила и вовлеченный в более тесные отношения взаимозависимости, неизбежно постепенно придет к уважению прав человека. Глобализация, пришел к логическому заключению Клинтон, в конечном счете компенсирует моральную обеспокоенность, вызванную уступками[1].
Но если растущая вовлеченность Китая в глобальную взаимозависимость давала в целом положительный результат, то два других события, занесенных в хронику президентства Клинтона потенциально были более опасными для Атлантического сообщества с точки зрения его перспективной роли в международных делах. Этими событиями были финансовый кризис в Азии и усиление разногласий между Америкой и Европой относительно наднациональных правил.
Жесточайший кризис ликвидности в Юго-Восточной Азии в 1997 году, вызванный ухудшением финансового состояния Японии и масштабом спекулятивных операций недвижимостью и валютой (включая агрессивные операции американских валютных трейдеров на валютном рынке Таиланда, затрагивающие его государственные резервы), быстро распространился на Тайвань и Южную Корею. На нервом этапе США промедлили с реакцией, но в начале 1998 года министр финансов США Роберт Рубин провел операции, закончившиеся запоздалой стабилизацией. Тем не менее, в Азии возобладало мнение, что в кризисе была виновата Америка.
Тот факт, что многие возлагали вину на политику, проводимую Международным валютным фондом, в котором США играли доминирующую роль, в сочетании с осторожностью и конструктивными действиями Китая (включая его решение не девальвировать свою валюту), вызвал в Восточной Азии растущий интерес к поиску формы регионального сотрудничества, руководимого Китаем и/или Японией, и к сотрудничеству с регионом, менее зависимым в финансовом отношении от США и Европейского Союза.
Вторым событием, разочаровавшим тех, кто надеялся на то, что эффективное лидерство Америки сформирует мир, подчиненный единым правилам, было появление разногласий между Америкой и Европой относительно наднациональных правил. Соединенные Штаты возражали против таких политически чувствительных соглашений, как Оттавский договор, запрещавший пехотные мины (отвергнутый на представленном военными законном основании, что войска США в Южной Корее развернули широкие минные заграждения вдоль линии перемирия с чисто оборонительными целями), и Римский статут нового Международного уголовного суда (МУС), в соответствии с которым военный персонал США мог бы быть подвергнут международному судебному преследованию за военные преступления. Клинтон действительно подписал последний договор в самом конце своего президентства, но не представил его на ратификацию. Такая попытка, безусловно, потерпела бы неудачу в Конгрессе, настроенном все более подозрительно в отношении взглядов Клинтона.
Еще больший вред репутации Клинтона как прозорливого лидера нанесла неудачная попытка Соединенных Штатов поддержать международные усилия, направленные на принятие мер против возрастающей угрозы глобального потепления. Киотский протокол — продукт длительных переговоров, начавшихся в середине 90-х годов, стал в США объектом широких партийных дебатов и вызвал открытое противодействие групп, представляющих крупные экономические интересы. В середине 1997 года, когда первый срок президентства Клинтона подходил к концу, Сенат США произвел выстрел в его сторону, одобрив поразительным большинством голосов 95 «за» и ни одного «против» — резолюцию, отвергающую Протокол на том основании, что он не является ни целесообразным, ни справедливым. И хотя вице-президент Гор, главный американский адвокат протокола, подписал его от имени Америки в конце 1998 года, Клинтон, правильно оценив общественное мнение, пустил это дело на самотек.
К концу эры Клинтона многообещающая повестка его президентства находилась под большим сомнением. Лишь расширение и консолидация Атлантического сообщества по-прежнему оценивались как стратегическое достижение. Но его способность планировать всеобщую глобальную цель уже шла на спад, и вскоре односторонняя сконцентрированность преемника Клинтона нанесла ей серьезный ущерб. Но центральное направление политики Клинтона — глобализация как «экономический эквивалент силы природы» — подвергалось интенсивной критике. Антиглобалистские настроения питали зарождавшийся антиамериканизм и во время третьей сессии ВТО, проходившей на министерском уровне в Сиэтле в 1999 году, массовые демонстрации воспрепятствовали проведению нового раунда многосторонних торговых переговоров.
Америка также становилась все более скептически настроенной в отношении далеко идущего глобального сотрудничества. Росло число американцев, у которых понятие «наднациональность» вызывало большие подозрения. В середине первого срока президентства Клинтона (1994 г.) во время выборов в Конгресс Республиканская партия добилась больших успехов и в резких националистических тонах пошли разговоры о «Революции Гингрича»[2], а к возникшему вызову лидерству президента добавились его личные неприятности. Его репутации нанес ущерб длительный скандал, доминировавший в политической жизни Вашингтона (и бывший основной темой частных разговоров) в течение целого года с начала 1998 до начала 1999 года, серьезно понизив способность Клинтона получить поддержку собственных избирателей. Ирония заключалась в том, что меняющееся восприятие американской политики и одновременно снижение личной репутации Клинтона делали трудноприемлемым про возглашенный им принцип, согласно которому «внешние дела являются продолжением внутренней политики другими средствами». По мере того, как внутренняя политика все сильнее от стаивала свои права, идеалистическая повестка Клинтона все более становилась ее жертвой.
Конфронтация с прошлым
Многие глобальные проблемы, с которыми столкнулся Клинтон, имели глубоко уходившие корни. Устоявшиеся интересы, национальное соперничество, культурный гедонизм богатых, сильная озлобленность бедных и уверенность в своих правах этнических и религиозных антагонистов стали препятствиями на пути превращения глобального верховенства Америки в добрые деяния. Для того чтобы справиться с такими отвратительными, но стойкими реальностями, нужно было воспользоваться традиционными силовыми инструментами, плохо сочетающимися с высокими сантиментами. Это могло быть сделано только при условии сильной внутренней поддержки, обеспечиваемой ясной стратегической программой.
Борьба с наследием прошлого потребовала от Клинтона вступить в конфронтацию и с некоторыми из тех, с кем он уже сталкивался по вопросам объединения Европы и нераспространения ядерного оружия. Предметом озабоченности снова стала Россия, а европейский национализм свирепствовал на Балканах, в то время как тупик на Ближнем Востоке отражал непримиримость глубоко укоренившихся этнических и религиозных антагонизмов. С окончанием холодной войны наружу вышли давно тлевшие локальные конфликты, которые внезапно превратились и очаги пожаров и потрясений.
Почти сразу после принятия на себя обязанностей президента Клинтон столкнулся со взрывами насилия в нескольких частях мира. Эти события отвлекли его от намеченной программы и поставили перед мучительной перспективой кровопролития. Сомали и Руанда в Африке находились в состоянии хаоса; распад Югославии привел к эскалации насилия почти в самом центре новой Европы. Вскоре Россия оказалась увязшей в войне в Чечне; Китай подверг испытанию предел решимости Америки защищать Тайвань от военных посягательств. И сверх всего этого в течение двух сроков президентства Клинтона Ближний Восток оставался кровоточащей раной с незначительными улучшениями и серьезными откатами в израильско-палестинском мирном процессе, Ирак стал источником периодической конфронтации, появился на свет антиамериканский терроризм, все более усиливающийся по мере повышения политической температуры в регионе.
Почти во всех этих случаях первой реакцией Клинтона было нежелание быть вовлеченным. Эти вопросы не были приоритетными в его повестке и не соответствовали ни его идеализму, ни его интеллектуальным наклонностям. Они попахивали скверным прошлым, и он знал, что эффективное решение потребует либо лоббирования, либо применения силы. Некоторые из проблем, как, например, конфликт в Чечне, нельзя решить, не отказавшись от оптимистических надежд и от соприкосновения с отвратительными реальностями. И наконец, последнее, но не менее важное, что связано, по-видимому, с наиболее значительными трудностями, — израильско-палестинский конфликт, чреватый риском политических трудностей в самих США.
