Сергей Кургинян - Суть Времени 2013 № 12 (23 января 2013)
Более того, если авторы классического словаря стыдились предвзятости и по возможности сводили ее к минимуму, заботясь о своей репутации, то теперь предвзятость доводится до максимума. Ибо именно она привлекает внимание какого-то количества потребителей информации.
Качество этих потребителей никого не интересует. Что же касается ответственности за элементарную достоверность сообщаемой информации, то при желании и при существовании элементарных юридических норм, я лично, например, мог бы не работать вообще. А только выигрывать суды и жить с выплачиваемых мне штрафов.
Но и этим проблема не исчерпывается. Предположим, что вы хотите узнать о значении слова «метафизика» из предельно объективных словарей, написанных авторами, чья компетенция бесконечно высока. И чья предвзятость строго равна нулю.
Вы все равно столкнетесь, как минимум, с двумя совершенно противоположными значениями слова. Для одних метафизика — это нечто, диаметрально противоположное диалектике. Согласно этому значению слова, метафизический подход — это подход догматический, схоластический. А главное — не учитывающий того, что любое явление представляет собой не константу, а процесс. Причем процесс противоречивый. А значит, отказавшись от представления о явлении как о процессе, вы не схватываете суть явления. Отрицаете диалектический подход и попадаете в ловушку метафизики.
А как иначе? Ведь если определять метафизику как антидиалектику (а это одно из определений), то подходов может быть только два — диалектический и метафизический. Отказываясь от одного, вы неизбежно применяете другой.
Начинаете вы, например, читать рекомендуемого нами Александра Богданова. А он там поносит метафизику почем зря. Причем через запятую пишет «схоластик, метафизик, догматик, начетчик». Почему? Потому что он обусловлен и политикой, и эпохой. Политикой — поскольку он марксист. Марксизм еще не устоялся. И он побеждает в борьбе с другими идеями, делая акцент на своей диалектичности. Спорит такой-то ученый с Марксом, марксисты ему отвечают: «Да вы явление рассматриваете в статике и как нечто, лишенное движущих противоречий! Вы метафизик, и потому не схватываете суть! А мы диалектики, и потому суть схватываем».
Теперь берете вы вместо Александра Богданова, ну, скажем, Рене Генона. И знакомитесь с его представлениями о метафизике. Для Генона нет противопоставления между метафизикой и диалектикой. Ему всё, что связано с этим противопоставлением, абсолютно чуждо. Он живет в другом мире. Он не участвует в спорах марксистов с их противниками. Для него есть другое противопоставление: религия и метафизика. Причем он явным образом это противопоставление обсуждать не будет. Потому что он на определенном этапе принимает ислам. И вовсе не хочет проблематизировать данную религию. Да, конечно, он принимает суфийский ислам. И даже приняв его, оставляет за собой некую свободу трактовок, демонстрируя ревнителям более строгих (пусть даже и суфийских) подходов свою компетенцию. И требуя терпимости к своим свободным трактовкам по причине наличия этой особой компетенции. Компетенция и впрямь очень высока. И потому суфии, входящие в близкие к Генону школы (в суфизме огромное количество школ), терпимо относятся к геноновским свободным трактовкам. Во многом, кстати, вытекающим из доисламского этапа жизни Генона. А на этом другом этапе Генон не только увлекался масонством, но и занимал высокое место в разного рода масонских структурах, переходил из одной структуры в другую. И, опять же, стоял на том, что это все для него допустимо именно потому, что у него очень высокая компетенция.
Причем компетенция Рене Генона — это не компетенция Анри Корбена, которого Генон уважал и с которым все время спорил. И дело даже не в том, что Генона интересовал суннитский суфизм, а Корбена шиитский. Дело в том, что Генон не стремился вводить свою компетенцию в строго научные рамки, пусть даже религиоведческие. А Корбен стремился. Или, точнее, Генон не допускал введения компетенции в данные рамки, а Корбен допускал.
Итак, для Генона метафизика — это постижение Абсолюта. Вводя такое определение совсем уж явным образом, Генон оказывается в сложных отношениях с исламом. Ибо для ортодоксального ислама, как и для ортодоксального иудаизма, есть Бог-Творец, над которым нет ничего. Если же над этим Богом-Творцом есть какой-то Абсолют, то это уже не вполне ислам. Да, суфии, преследуемые ортодоксальным исламом, не столь однозначны в своей трактовке отношений между Абсолютом и Богом-Творцом.
Тут же меня спросят: «А кто вам говорит, что ортодоксальный ислам преследует суфиев?» Рассуждать долго на эту тему не имею возможности. Отношения между ортодоксальным исламом и суфиями сложны. Но был такой величайший шиитский суфий Омар Хайям. Что он писал в своих рубаи?
«Взлетел вопрос: «Зачем на свете ты?»
Затем другой: «К чему твои мечты?»
О, дайте мне запретного вина —
Забыть назойливость их суеты!»
Кем именно запрещалось вино — понятно? Понятно, что Омар Хайям требовал, чтобы ему дали «запретного вина». Ну вот, я объяснил простейшее. А за простейшим стоит сложное. Ибо это «вино» Омара Хайяма — вовсе не «Солнцедар», которым похмелялись в советскую эпоху наши тяготеющие к алкоголизму сограждане («Не теряйте время даром, похмеляйтесь «Солнцедаром»). Это тайный напиток, который и не вполне напиток, а запретное состояние, позволяющее прорваться к этому самому Абсолюту… То есть состояние, для классического ислама запретное.
Когда мы входим в зону такой работы со словом (например, с ключевым для нас словом «метафизика»), то исчезает простое и кажущееся очевидным соотношение: «Я и сведения». Такие сведения не существуют отдельно от тебя. А ты не существуешь отдельно от таких сведений. Я вот сказал о сложности отношений суфиев и ортодоксального ислама. Почему я говорю о сложности и не говорю о том, что исламисты, рекламирующие свою исламскую ортодоксальность, объявили смертельную войну суфиям, с их культом преданий, могил и так далее? Потому что в первом приближении это так, а при более пристальном рассмотрении все намного сложнее. И нам придется приглядываться к этому пристальнее, если мы хотим вести метафизическую войну.
Но нельзя вести такую войну, обладая почти нулевой компетенцией. Или вообразив, что ты обрел компетенцию потому, что начитался интернета. Кстати, о войне. Долгое время говорили, что мавзолей Ленина — это зиккурат, то есть доказательство приверженности коммунистов жутким вавилонским культам. Гусинский и его компания, помнится, очень активно использовали такую залепуху. Теперь президент России провел параллели между мавзолеем Ленина и Киево-Печерской лаврой. Всячески приветствуя эту параллель и с политической, и с иных точек зрения (ибо при ее проведении обозначается не только линия метафизического фронта, но и линии фронта политического — почитайте, как по этому поводу завыл Андрей Кураев), обращаем внимание читателя на суфиев и их мавзолеи. Эти мавзолеи исламисты сейчас уничтожают по всему миру.
Итак, давайте не будем торопиться и уповать на справочники — как классические, так и постклассические. Давайте учиться так, как учатся люди, и впрямь желающие вести сложнейшую метафизическую войну. И понимающие, что война эта уже идет, что мы в ней почти разгромлены. И что нам надо в ней победить.
Культурная война
Модерн и Нью Эйдж — 2
Эклектика Нью Эйджа нацелена на то, чтобы подорвать ценность развития, ценность истории, ценность гуманизма
Мария Рыжова
Отказ от марксистского взгляда на действительность после распада СССР привел к созданию идеологического вакуума, который стали заполнять всевозможные идеи и идейки, заимствованные с Запада. Причем все больше с оккультным и мистическим содержанием. Многие могут вспомнить, как пышным цветом в начале 90-х годов расцвели уфология (интерес к летающим тарелкам), астрология, оккультизм, странные версии мистического христианства, восточный дзен-буддизм и прочие «нескучные» способы заполнения мозгов наших соотечественников.
Увлечение подобными идеями имело и практические следствия — на улицах и в больших и маленьких залах появились и стали навязчиво приобщать к своим тайнам «восточные учителя» явно славянского типа, доморощенные хиппи и готы, последователи свободной любви, адепты протеста ради протеста…
Вот так и состоялось счастливое пришествие в «новую» Россию Нью Эйджа — синкретической религии, в которой смешались христианство и буддизм, йога и язычество.
Мы уже говорили о том, что это постмодернистское учение, использующее элементы традиционных религий и философской традиции древности, является частью того, что называется Традицией с большой буквы. Нью Эйдж берет из этой Традиции тайные сведения, никогда и никем не доказанные, разнообразный оккультизм и эзотеризм, не имеющий никаких глубоких исторических корней.
