Олег Кашин - Реакция Путина. Что такое хорошо и что такое плохо
Это слово — «русский».
И это вообще удивительный феномен. Даже у тех, кто давно понял, что выбор между идеалом и тем, что есть, всегда нужно делать в пользу того, что есть, даже у них почему-то стекленеют глаза, когда они слышат это слово. Человек может быть в восторге от Грузии или от Прибалтики, где национализм составляет всю национальную идею. Человек может сам ворчать по поводу уродливых бюджетных отношений между федеральным центром и республиками Северного Кавказа или по поводу миграционной политики российских властей по отношению к странам Средней Азии. Но стоит ему услышать слово «русский», как взгляд стекленеет, а голос начинает произносить какую-то адскую абракадабру, постыдную даже для воспетого классической литературой Органчика: про страну, победившую фашизм, про многонациональный российский народ, про этнические группы крови (это вообще коронный аргумент: «Я по крови получуваш — Россия что, не для меня?» — для тебя, для тебя, дорогой, срезал, срезал) и про прочую того же порядка бессмыслицу. Практически для всех сколько-нибудь заметных лидеров общественного мнения национальный вопрос табуирован и неприличен. Тема, на которую просто нельзя говорить, — потому что нельзя. Я знал человека, который боялся обсуждать лозунг «Хватит кормить Кавказ!», потому что это может оскорбить нашего общего знакомого, писателя с грузинской фамилией. Я все хочу спросить того писателя — действительно ли его как-то оскорбляет дискуссия о том, справедлива ли ситуация, когда один региональный начальник на вопрос о деньгах, на которые он существует (это не фигура речи, я сам это слышал, когда тот региональный начальник вышел к журналистам у входа в его практически фамильную мечеть, отделанную дорогим мрамором и кристаллами Swarovski), отвечает, что эти деньги дает ему Аллах. А другому моему знакомому кажется фашистским название журнала «Русская жизнь», и это тоже не шутка.
Тема табуирована, но закон сохранения всего на свете работает и в этом случае. Если на вопрос не отвечают те, кто имеет на это право, их место займут те, кто такого права не имеет. Не нашедшие себя в мейнстриме политики и журналисты. Околополитические жулики. Не очень квалифицированные политтехнологи. В конкурентной борьбе между Дмитрием Быковым и Александром Поткиным у Поткина нет шансов. Но Быков отказывается от разговора на «русскую» тему, и Поткин выигрывает матч по неявке соперника. Принцип тот же, что и во всех остальных случаях, когда между идеалом и тем, что есть, делается выбор в пользу того, что есть. И на очередной «русский марш» снова выходит зигующая школота во главе с политиками, которых не избрали в Координационный совет. А те, которых избрали, расшаривают в соцсетях фоточки зигующих, «обсуждая, насколько прекрасен наш круг». За последние сто лет Россия получила несколько очень убедительных примеров безответственности элит. И каждый «русский марш» становится еще одним таким же примером.
Преемник с двумя армиями
Осенью 2004 года, вскоре после Беслана, я ездил в Подмосковье на похороны погибших в Беслане сотрудников МЧС. На аэродроме встречали гробы, там же был траурный митинг, потом процессия ехала на кладбище. Стандартный похоронный репортаж, никаких сенсаций.
Перед началом траурного митинга было что-то вроде парада. Гробы поставили перед строем личного состава эмчеэсовской базы — длинный строй, бойцы с автоматами в красно-белых тельняшках под камуфляжем, странная форма, как будто армия несуществующей латиноамериканской страны. Вдоль строя, из конца в конец идет министр в кожаной куртке поверх синего форменного комбинезона. Идет медленно, ни на кого не смотрит, а строй сопровождает его глазами. Тысяча лиц, и на каждом — абсолютно влюбленный и искренний восторг. Он медленно идет, а они на него влюбленно смотрят. Завораживающее зрелище.
Я записал тогда в блокнот: «частная армия». Собственные авиабазы с авиацией, не только транспортной, но и боевой. Собственная фельдъегерская служба. Какое-то невероятное количество генералов и в абсолютном (больше, чем в армии!), и в относительном (генералов больше, чем рядовых!) исчислении. Какие-то собственные гербы, собственный геральдический девиз «Мужество, честь, слава» — попробуй, угадай, что это девиз спасателей. И абсолютный культ министра, который для них, конечно, не просто министр, а вообще все, альфа и омега. Самое странное постсоветское государственное учреждение. Вот если просто представить себе, что завтра президент, причем даже не абстрактный президент, а вполне конкретный Путин, начальник вертикали, всесильный и, как считается, всем внушающий страх, — если просто представить себе, что он завтра подпишет указ о ликвидации МЧС? Десятки тысяч вооруженных граждан, у которых весь смысл жизни состоит в личной преданности Сергею Кужугетовичу и только ему, — да они сами любого Путина упразднят, если он вдруг решит покуситься на их «Мужество, честь, славу».
Говорят, с мая этого года министром МЧС работает некий Пучков, но именно что говорят; известно, что человек по фамилии Пучков действительно существует и действительно числится в МЧС министром, но известно также, что и у Сергея Шойгу остался в здании МЧС в Театральном проезде тот же рабочий кабинет, который он занимал до мая, и в этот кабинет он регулярно приезжает зачем-то. Может быть, принимает в нем Пучкова, который тоже так и остался в своем бывшем заместительском кабинете и по-прежнему относится к Шойгу как к своему прямому начальнику.
Когда весной Шойгу стал подмосковным губернатором, все почему-то восприняли это так, что вот был человек министром, а потом его перевели в губернаторы. Возможно, было бы более правильно сказать, что этой весной к министерству по чрезвычайным ситуациям присоединили Московскую область. То есть до мая у Шойгу было только МЧС, а после мая — МЧС и Подмосковье в придачу.
А теперь еще и министерство обороны; губернатором вместо Шойгу будет даже не его эмчеэсовский заместитель, а сын эмчеэсовского заместителя. Я однажды брал у Андрея Воробьева интервью, и на вопрос о самых важных в его жизни людях он ответил: мама, отец и друг отца Сергей Кужугетович. Сейчас почему-то принято говорить, что Шойгу проруководил Подмосковьем всего полгода — ну да, пока полгода, но он ведь никуда из Подмосковья не делся, просто будет править теперь областью под псевдонимом «Андрей Воробьев».
За Сергея Шойгу как за «будущего президента России» в МЧС поднимали тосты еще при президенте Ельцине. Сейчас по этому поводу если и можно спорить, то только о способе прихода к власти: либо Путин назначит его преемником, либо Шойгу назначит себя сам. Прогнозировать военный переворот в России было дурным тоном еще в конце восьмидесятых, но все же: никогда еще в постсоветской России во главе вооруженных сил не становилась самостоятельная политическая фигура, ничем не обязанная действующему президенту и имеющая в своем распоряжении дополнительную, не связанную с министерством обороны силовую структуру.
Когда этой весной министерства экономического блока и аппарат правительства хоронили идею Сергея Шойгу о создании корпорации развития Сибири и Дальнего Востока, которую он сам и хотел возглавить, источники в Кремле и Белом доме говорили, что Путину не понравилось, что Шойгу, если бы проект был реализован, стал бы хозяином всей Восточной Сибири. Теперь источники почему-то ничего такого про Шойгу не говорят, и это странно — идея с восточносибирской корпорацией Путина испугала, а идея с подконтрольной Шойгу армией уже почему-то не пугает. Видимо, за полгода что-то изменилось.
Игра в бутылочку
Была такая идея: нас обвиняют в том, что мы слили протест? — отлично, давайте превратим повод для упреков в предмет для гордости. Призовем москвичей в назначенный час выйти на набережные с бутылочками воды и одновременно вылить эту воду в Москву-реку. Пусть все видят, что мы хоть и слили протест, но зато нас много. Тысяч сто. Или пятьдесят. Или пять. Или одна.
Идею не то чтобы отвергли, но и не поддержали — думаем дальше, время еще есть. Слово «креатив» произносится без иронии. Надо что-нибудь придумать, чтобы все увидели, что мы были на Болотной площади и придем еще.
Классическое тестовое задание для соискателей дизайнерской должности — нарисовать панель с кнопочками для лифта. Кто-то расставит кнопочки зигзагом, кто-то спиралью, кто-то еще как-нибудь хитро — таких надо отсеивать сразу. Разговаривать будут с теми, кто расставит кнопки как в нормальном лифте, двумя или больше, в зависимости от этажности, рядами: первый этаж, второй и так далее. Где-нибудь внизу или ладно, сбоку, кнопка вызова диспетчера и кнопки открывания-закрывания дверей. Все просто, миллиарды людей во всем мире знают, как должен выглядеть лифт, и переучивать этих людей не входит в задание для дизайнера.
