Михаил Делягин - Новая Россия. Какое будущее нам предстоит построить
Выражением ее современного кризиса стали «цветные революции» — специфические государственные перевороты при внешней поддержке, в ходе которых воля манипулируемой и образующей абсолютное меньшинство массы в соответствии со стандартными демократическими стереотипами становится высшим приоритетом, а всякая законность отметается как мешающая торжеству этой воли.
Степень глубины беззакония зависит при этом от общественной культуры: от простого пересчета голосов до массового террора и широких убийств по этническому принципу (как, например, в Ливии), поддерживаемых «мировым сообществом».
В «цветных революциях» демократические стереотипы, доведенные до абсурда, начинают отрицать сами себя.
Но, разумеется, ограничение демократии осуществляется и менее яркими и привлекающими внимание способами, причем практически повсеместно. В частности, бюрократия жестко ограничивает возможности общества по реальной и значимой, а не косметической корректировке осуществляемой ею политики, а распространяющиеся технологии позволяют все более жестко контролировать и даже ограничивать активность как индивида, так и групп людей.
Строго говоря, в определенном смысле ограничение демократии в ее традиционном смысле объективно необходимо для продолжения технологического прогресса. Ведь подавляющее большинство людей, предпочитая текущее потребление отложенному, в силу этого при демократическом методе принятия решений будет блокировать всякие попытки инвестиций в неизведанное, то есть в создание новых технологических принципов.
В прошлом двигателем технического прогресса была угроза уничтожения в войне; с исчезновением глобальной военной угрозы торможение процесса создания новых технологических принципов стало пугающе глобальным. Возможно, именно поэтому наиболее передовое в социальном отношении современное общество — американское — сопрягло в начале этого века усилия по технологическому развитию с совершенно явными (хотя и имеющими формальное обоснование в виде террористических актов) ограничениями формальной демократии.
Глава 2. Чего мы не знаем
Не только мировая экономика, но и все современное человечество находится в состоянии глубочайшего кризиса — перехода в некое качественно новое состояние, которое в настоящее время все еще не поддается сколь-нибудь убедительному и обоснованному прогнозу.
Хочется верить, что это новое состояние будет равновесным, относительно стабильным и в целом комфортным для преобладающей части человечества, однако опыт последней четверти века заставляет заподозрить коренное изменение самого понятия «стабильность», сводящееся на практике лишь к неизменному постоянству все более разнообразных изменений.
Самый очевидный, самый наглядный (хотя отнюдь не единственный и в конечном итоге необязательно главный) фактор, наиболее глубоко и комплексно преобразующий нашу жизнь, заключается в смене технологического базиса современного человеческого общества. На наших глазах происходит глубокий, всеобъемлющий переход от индустриальных технологий к постиндустриальным (данный термин весьма наглядно выражает, в частности, как мало мы о них знаем): на первом этапе к информационным и их продолжению, социальным технологиям, а затем, возможно, и биологическим, решительно преобразующим природу, в том числе и самого человека.
При этом, помимо широко популяризуемых и ставших благодаря этому уже традиционными новых технологий (сланцевые и 3D-печать), в соответствии с прогнозами ИПРОГа еще конца 90-х годов бурно развиваются принципиально отличающиеся от обычных технологий классы метатехнологий (использование которых лишает возможности конкурировать с их разработчиком) и технологий high-hume (нацеленных по самой своей природе на изменение человека, а не окружающей среды), социальное воздействие которых по меньшей мере нетривиально.
В результате драматически и часто непредсказуемо меняются даже те фундаментальные параметры общества и действующей в нем личности, которые многие исследователи привыкли считать объективно обусловленными константами.
Принципиально важно, что меняется не только характер действия и соотношение значимости различных факторов — меняются сами эти факторы (причем на всех уровнях общественной жизни — от семьи до надгосударственной конкуренции), вследствие чего во многом трансформируется и облик человечества.
Несмотря на высочайшую степень неопределенности, многие параметры нашего неумолимо приближающегося и стремительно наступающего будущего становятся понятными уже в настоящее время и потому нуждаются в скорейшем объединении в единую целостную систему. Эта грандиозная задача представляется главным, что предстоит сделать общественным наукам (в той, конечно, степени, в которой они действительно являются науками) в ближайшие годы.
Наиболее очевидные изменения и новые закономерности описаны в предыдущей главе, однако зона нашего понимания неминуемо будет расширяться по мере дальнейшей трансформации человечества и по мере наших интеллектуальных усилий. Соответственно, мы будем понимать все больше и больше; для более эффективной и успешной работы представляется необходимым определить и хотя бы бегло описать наиболее важные, узловые зоны неопределенности, на которых следует уже сейчас сконцентрировать будущие исследования. Выявление и четкая фиксация таких зон позволят уже сейчас сформулировать вопросы, ответы на которые будут иметь наибольшее как теоретическое (для познания наиболее вероятного будущего), так и практическое (для подготовки к нему и его корректировки) значение с точки зрения успешного развития как человечества в целом, так и отдельных его частей.
Насколько можно судить, правильная, соответствующая реальному проблемному полю постановка этих вопросов автоматически (просто в силу самого их проявления) становится и планом наиболее перспективных исследований в сфере общественных наук, по крайней мере на их первом, начинающемся в настоящее время этапе.
2.1. Наступит ли новое Средневековье и сохранятся ли сложные технологии?
Самым важным парадоксом информационных технологий представляется в настоящее время то, что мир на глазах становится менее познаваемым (что выражается в том числе в почти всеобщем восторге от теории «черного лебедя», являющейся не более чем художественным признанием этого). Познаваемость мира снижается прежде всего из-за нарастания огромного и продолжающего неумолимо расширяться массива обратных связей, заслоняющих собой предмет рассмотрения, а также превращения в основное занятие человечества изменения не окружающего мира, а собственного сознания.
Снижение познаваемости мира представляется в настоящее время ключевым выражением архаизации человечества, грозным признаком завершения пережитого человеческой цивилизацией (хотя и очень протяженного) линейного участка спирали общественного прогресса. В самом деле, технологический прогресс сам по себе еще в целом продолжается, но уже ведет к регрессу, а не к прогрессу в важнейшей для большинства людей социальной сфере. Даже не полномасштабное осознание, а всего лишь неосмысленное ощущение этого кардинального изменения привычного нам мира с неизбежностью ведет к соответствующему разрушению всей привычной нам и кажущейся единственно верной и рациональной прогрессистской в своей основе системы мировоззрения.
К чему мы придем, какие социальные рефлексы пробудим столь глубоким изменением перспектив нашего развития, длительным исчезновением привычных перспектив «светлого будущего», искривлением привычного линейного исторического времени, а то и полным сворачиванием его в диалектическую спираль, раньше применявшуюся только к «проклятому и навсегда изжитому» прошлому, в настоящее время остается совершенно непонятным. При этом смутно предощущаемые перспективы таковы, что никакого желания совершать необходимые интеллектуальные и организационные усилия для выявления пока скрытого от нас «дивного нового мира» неумолимо наступающего будущего в современном мире не наблюдается.
Между тем становится все более понятным и очевидным тот факт, что наглядное снижение познаваемости мира (равно как и изменение предмета труда человечества, уже не требующее максимума знаний о максимуме явлений) неизбежно снижает как социальную значимость знания, так и, соответственно, потребность в этом знании. Естественным и, как ни прискорбно, вполне закономерным следствием этого представляется до сих пор считаемое многими случайным, временным и легко устранимым отклонением катастрофическое вырождение науки в поддержание престижного для общества социального уклада. Соответственно, образование столь же неизбежно вырождается из средства подготовки для науки необходимых человеческих ресурсов в средневековый по своей сути и общественной функции инструмент обеспечения действенного социального контроля. Поэтому, к сожалению, Болонский процесс, ограничивающий доступ к высшему образованию и отбивающий расширением системы тестов у людей способность к мышлению как к таковому является, как это ни прискорбно, не случайностью и даже не реализацией эгоистичных корпоративных интересов сферы образования, а объективной закономерностью, с неизбежностью реализуемой в масштабах всего современного человечества.
