Геннадий Гудков - За что меня невзлюбила «партия жуликов и воров»
Член КС Г. Гудков
Источник: «Новая газета»
Часть II ПРЯМАЯ РЕЧЬ
ПРОТЕСТЫ. ВАМ ЭТО ЗАЧЕМ?
(«Эхо Москвы», 13 июня 2012)
Н. Болтянская: Здравствуйте, это программа «Ищем выход», меня зовут Нателла Болтянская, привет всем. Наш гость – Геннадий Гудков, член президиума партии «Справедливая Россия», зам. председателя Госдумы по безопасности и противодействию коррупции.
Г. Гудков: Нет, зампред Комитета, вы меня немножко повысили.
Н. Болтянская: Очень хочется.
Г. Гудков: Вам? Видите, ваши желания не совпадают с желаниями «Единой России».
Н. Болтянская: Протесты – зачем вам это? – тема была обозначена именно так. Мы с вами не первый день знакомы, в качестве депутата Госдумы также.
Г. Гудков: Даже не первый год.
Н. Болтянская: Как-то в последнем созыве вы озверели.
Г. Гудков: Ну, это не я озверел, а ситуация так поменялась. Потому что если еще в Третью Думу можно было дебатировать, отстаивать различные точки зрения, там до чего-то договаривались, до каких-то компромиссов, то начиная с четвертой, я уже не говорю про пятую, – Дума умерла. Она перестала быть не только местом для дискуссий, она перестала быть местом для даже не принятия, обсуждения политических решений. То есть, она была бесплатной промокашкой к исполнительной власти, «чего изволите», и как можно быстрее.
И все, по большому счету, там заклякли очень многие депутаты в этой Думе, которые остались статистами процесса. И все было бы нормально, если бы не одно «но». Я в жизни уже проходил ситуацию, когда во все двери стучался, кричал везде, что мы страну провороним, что произойдет непоправимое, – меня тогда хлопали по плечу: нормально все, парень, все хорошо. Молодец, что такой неравнодушный, классно. Но не волнуйся, у нас огромный опыт, огромный механизм реагирования, мы все сделаем правильно, все будет хорошо, – возвращайся, работай, расти детей, все будет хорошо. Где та страна? Где то руководство, которое меня уговаривало, что все будет нормально и хорошо?
Сегодня происходит примерно то же самое. И я очень хорошо понимаю, что если сейчас не пытаться исправить ситуацию в России, то России – великой, – которой уже, в общем-то, и нет, той великой, которая была в границах до 17-го года, и потом до 1991 г. – ее уже нет. Не будет и этой.
Н. Болтянская: Еще раз – где проворонили?
Г. Гудков: В 80-х гг. я чуть ли не примкнул, будучи сотрудником КГБ, к диссидентскому движению, потому что много читал всяких произведений.
Н. Болтянская: Судьба Виктора Орехова не давала вам покоя?
Г. Гудков: Я даже не знал такой фамилии, просто мне не давала покоя своя собственная судьба, судьба своей семьи – она у меня пострадала и в пламени войны, и в огне репрессий.
Н. Болтянская: Что же вы в КГБ-то поперлись, извините за хамский вопрос?
Г. Гудков: А я считал, что в КГБ есть больше возможностей для борьбы со всем этим беспределом, – я понимал, куда страна идет, и мне хотелось бороться с этим. А как можно было бороться? Я считал, только в этом таинственном и славном ореоле спецслужб, которые что-то могут, тайными методами добиваться каких-то результатов. И я очень много с первого дня своей службы в органах писал всяких докладных – о том, что мы упускаем молодежь, идеологию, мы разрушаем то, мы не можем здесь, а мне все говорили – да ладно, зачем это надо, это не наше дело, дело парторганов. Я говорю: но они ничего не делают, этому не противодействуют, они деградируют. – Ну, что ты делаешь, шел бы ты тогда работать в партийные органы. Вот тебе контрразведка – борись. Ищи шпионов, диверсантов. Такие разговоры велись в нашем родном Коломенском горотделе, очень хороший отдел был, прекрасный, замечательный состав, мы очень много дебатировали о политике. И я был действительно близок к тому, чтобы поддержать диссидентское движение. Но потом, к счастью, умер Брежнев – не шучу. Потому что я был на грани ухода, мы с женой это вполне серьезно обсуждали, она у меня всегда была как декабристка, вместе со мной шла. И вот тогда забрезжила, зародилась надежда на перемены.
Потом пошла «пятилетка пышных похорон», потом «Перестройка», когда я заявил в 1987 г., что СССР обречен, если мы не поменяем внутреннюю политику – во всеуслышание. Но мне сказали, что я перегрелся в одной из командировок в США, где полтора месяца прожил и окончательно убедился в том, что мы серьезно проигрываем империализму в качестве жизни, и не только. Я был убежденным марксистом-ленинцем – в хорошем смысле этого слова, – никогда не читал литературу о произведениях вождей, всегда их читал в оригинале. И у меня было четкое убеждение, что СССР может исчезнуть. В 1991 г. это произошло.
У меня сегодня столько впечатлений, что Россия, как единое государство, суверенное, многовековое, может исчезнуть, если не предпринять шагов и действий по ее сохранению.
Н. Болтянская: Идея сохранения великой державы одна из идей нынешнего и позапрошлого президента РФ.
Г. Гудков: Кто это вам сказал? Не дать другим развалить великую державу – мы это сделаем сами, – я так понимаю?
Н. Болтянская: Вы меня спрашиваете? Дело в том, что Путин именно под лозунгом «не дадим развалить великую державу» и закручивает гайки.
Г. Гудков: Но все это кончается развалом великих держав. Найдите мне великую страну, где закручены гайки – кроме Китая больше ничего нет.
Н. Болтянская: Северная Корея.
Г. Гудков: Великая держава? Тогда Урюпинск у нас отдельное княжество.
Н. Болтянская: Ольга: «В прошлой Думе потише сидели»…
Г. Гудков: Так и ситуация была не такая, как сегодня. Иногда надо говорить, а иногда – кричать во весь голос.
Н. Болтянская: Вам доходчиво объяснили в истории с вашим семейным предприятием?
Г. Гудков: Почему – объяснили? Все продолжается.
Н. Болтянская: Вам доходчиво продолжают объяснять, что вам – одно, Ксении Собчак – другое?
Г. Гудков: Категорически не хочу жить в стране, где кто-то определяет, кому заниматься бизнесом, кому быть ведущим телевидения, кому организовывать различные антикоррупционные проекты – кому что можно. Я нигде и никогда не нарушал правового конституционного поля, всегда действовал в рамках закона, как это ни дико и ни странно звучит после сегодняшних всех событий, когда власть решила действовать по понятиям. И я не решаю кого-то вправе решать за меня мою судьбу. Если это так – надо бороться с системой, которая присваивает себе право вершить судьбы граждан вне зависимости от их желания и хотения. Тех граждан, которые не нарушают закон. Я сторонник парламентской демократии.
Н. Болтянская: 4 декабря многим из тех, кто голосовал, объяснили, что то, как они голосовали, не имеет значения. Результатом была акция 5 декабря, затем 10. Г-н Гудков, вы участвуете в нелегитимной думе и своими протестными акциями легитимизируете ее. Второе мнение – хорошо, что в этой Думе есть хоть кто-то, – люди, которые отстаивают справедливость и истину. Как разобраться?
Г. Гудков: Действительно, мы находимся в правовой коллизии, потому что на самом деле дума, безусловно, нелегитимна, и вряд ли когда-нибудь кто-нибудь признает ее легитимность в трезвом уме, здравом рассудки, разве что из лести или по глупости. Но что делать, проводить новые выборы по старым законам с комиссией Чурова невозможно. Все, что должна сделать эта дума – принять, под давлением масс, вполне адекватное законодательство по выборам, и самораспуститься. К этому я и призываю.
Н. Болтянская: И «Единая Россия» положит свои мандаты?
Г. Гудков: А куда они денутся, если на улицу выйдут сотни тысяч, миллионы.
Н. Болтянская: Вчера вышли много людей, дышать было трудно, – честно скажу. С другой стороны, вы были на трибуне, и обратила внимание на тех, кого освистывали. Сколько было народа?
Г. Гудков: Больше 50 тысяч. Но они никогда не признают, что больше 50. Даже если 500 будет, они посчитают 25. Поэтому мы были готовы заплатить штраф за превышение, но им тогда бы пришлось признать, что народа было значительно больше 50 тысяч – такого количества народа, похоже, еще не было – может быть, 4 февраля. И то я в этом не уверен.
Н. Болтянская: Короче, – вчера вышло много народа. И что, сегодня кто-нибудь побежал сдавать мандаты?
Г. Гудков: Невозможно даже 9 беременным женщинам родить ребенка сразу, плод должен вызреть. У нас по большому счету остается очень немного времени убедить, или побудить власть к серьезному диалогу с серьезными политическими уступками. Я пока еще на это рассчитываю. Почему я пока не подписал «Манифест», потому что считаю, что пока возможности переговорного процесса до конца не исчерпаны. Но времени остается все меньше, потому что все действия власти иначе как правовым хамством нельзя назвать, – я имею в виду обыски, задержания, аресты, наезды, увольнения, и все прочее.
