Рудольф Баландин - «Клубок» вокруг Сталина
Правда, можно подозревать, что маршал Жуков, как подчиненный, не мог объективно оценить качества своего авторитетного начальника. Но вот свидетельство У. Черчилля, которого никак нельзя заподозрить в симпатиях к СССР и Сталину. Осенью 1941 года английский премьер прибыл в Москву и сообщил о готовящейся англо-американской операции «Торч». Сталин быстро оценил продуманность этой операции, перечислив доводы в ее пользу. «Это замечательное заявление, — писал Черчилль, — произвело на меня глубокое впечатление… Очень немногие из живущих людей могли бы в несколько минут понять соображения, над которыми мы так настойчиво бились на протяжении ряда месяцев. Он все это оценил молниеносно».
Короче говоря, версии о субъективных причинах репрессий в СССР при Сталине, коренящихся в особенностях его личности, не имеют под собой никаких существенных оснований, не говоря уж о том, что они по сути своей антиисторичны. Подобные авторы обсуждают закономерности исторического развития, существования и упадка государств с позиций кумушек, сплетничающих о своих соседях, или маниакальных кляузников, строчащих доносы.
Надо отметить, что и у противников Сталина, его курса, партии большевиков и советского строя были, безусловно, веские объективные причины объединяться, устраивать тайные организации и заговоры, стараться консолидировать свои силы. Хотя и между ними были свои противоречия, порой непреодолимые. Если бы дело касалось только лично Сталина, то с ним покончили бы сравнительно быстро. Если бы группа сталинистов была невелика, то и ее свергнуть не представляло бы большой трудности. Тем более, как известно, руководство партии и страны вовсе не представляло собой монолитную глыбу или хотя бы прочный конгломерат.
…Во время Второй мировой войны Сталин поделился с Черчиллем своими воспоминаниями о первой половине 30-х годов, признавшись, что это был период самой ожесточенной борьбы за власть, когда ему угрожали наибольшие опасности.
Сталин 1931 года был совсем не тем диктатором 1941 и уж тем более 1951 года, когда он многое мог решать по собственному усмотрению. В тридцатые годы, выйдя победителем из ожесточенной межфракционной борьбы, он оказался опутан густой сетью внутри- и внешнеполитических проблем. Вал за валом обрушивались на него все новые трудности, которые максимально использовали оппозиционные силы.
В Политбюро Сталин мог твердо рассчитывать на Молотова, Кирова, Кагановича, Косиора. Этого нельзя было сказать о Калинине, Куйбышеве, Орджоникидзе, Рудзутаке.
Вот, к примеру, шуточное посвящение Калинину, написанное рукой Сталина 21 января 1933 года:
Бокля, Миля, Конта, Канта
Сто раз легче прочитать
И дойти до их субстанта,
Чем тебя, мой друг, понять.
Ясно, что намек не на психологические тонкости характера Калинина, а на его политическую колеблющуюся позицию.
Даже, казалось бы, верный и давний сталинский друг.
К.Е. Ворошилов на январском пленуме ЦК ВКП(б) заявил, что он верит Бухарину «во сто крат больше, чем Рыкову, и в тысячу раз больше, чем Томскому. Томский хитрит, Рыков пытается быть искренним, но пока у него ничего не получается. Бухарин искренен и честен».
Однако в действительности Бухарин был вовсе не так прост и откровенен, как полагал Ворошилов. На том же пленуме ЦК Бухарин счел нужным утверждать, в угоду создавшейся ситуации: «Исторически сложившееся руководство нашей партии во главе с товарищем Сталиным, этой энергичной железной фигурой, целиком завоевало себе право на руководство всем дальнейшим процессом».
Тут проскальзывает некоторая ирония по поводу «энергичной железной фигуры» Сталина. Да и не слишком удачное упоминание руководства партией, завоевавшего право на руководство процессом. Но в общем вся эта риторика призвана показать, что никаких существенных противоречий в Политбюро и ЦК партии нет и что под предводительством Сталина все продолжают движение в одном направлении. Реальность была иной. Бухарин и Рыков, имевшие свой взгляд на дальнейшее развитие страны, пользовались авторитетом у Куйбышева, Калинина, Орджоникидзе, Ворошилова, Рудзутака.
Существовавшие разногласия и колебания не были секретом для Сталина. Он был убежден, что партийное руководство должно быть максимально сплоченным. Он перевел Орджоникидзе с партийной на хозяйственную работу: возглавлять индустрию. Куйбышева предполагалось сделать наркомом иностранных дел, но его направили руководить Госпланом. Рудзутак был снят с поста 1-го заместителя председателя Совнаркома (Молотова) и руководства наркоматом путей сообщения. Ворошилов был отправлен в длительный отпуск и заменен И.П. Уборевичем, делавшим в 20-х годах блестящую карьеру.
Вряд ли можно сомневаться, что Сталин стремился к единоличной власти, а не коллегиальному руководству. В этом нет ничего удивительного. Можно провести аналогию с управлением крупным судном в неизвестной акватории при неустойчивых ветрах и подводных течениях, порой с внезапными штормами, когда требуется принимать решения без долгих дискуссий и когда приходится полагаться во многом на интуицию, а не только логически выверенный расчет.
В обстановке, сложившейся после Гражданской войны, когда надо было принимать решения при постоянном недостатке информации (ведь шло строительство во многом невиданной социальной системы), в состоянии неопределенности наиболее рациональной была стратегия, основанная на вере в непререкаемые авторитеты, в исключительную личность. Короче говоря стратегия религиозного типа*.
Именно такая стратегия сложилась (по-видимому, стихийно) в системе управления курсом «гигантского корабля» — СССР, когда Ленина превратили в пророка с теоретическими предтечами Марксом и Энгельсом. Причем на этого коммунистического пророка истово ссылались и Сталин, и почти все оппозиционеры его курсу. Реальная ситуация «подгонялась» под соответствующие высказывания Ленина, нередко относившимся или к абстрактно-теоретическим коллизиям, либо к иному историческому периоду.
Сталин не только был теоретиком, способным предвидеть будущее. Он сам «организовывал» это будущее, опираясь на единственно рациональный в подобных случаях — иррациональный религиозный метод. Но при этом он ссылался постоянно на теоретические НАУЧНЫЕ (якобы) положения марксизма-ленинизма. Ибо в XX веке слово «научное» приобрело религиозный оттенок, как бы олицетворяя неоспоримую истину.
Выбор верной стратегии — важнейший фактор в политической борьбе. И Сталин, сам того, возможно, не сознавая, осуществлял именно такую стратегию.
К чести оппозицииВ хрущевское и горбачевско-ельцинские времена появилось у нас и за рубежом множество публикаций, в которых утверждалось, что едва ли не все процессы над антисоветскими, антипартийными и оппозиционными группами и организациями были фальсифицированы ОГПУ, НКВД, партийной верхушкой по личным указаниям Сталина.
Надо сразу сказать, что вопрос этот не так прост, как может показаться с первого взгляда. Убедительно опровергнуть такую версию не менее трудно, чем доказать. Заговоры и тайные организации на то и тайные, чтобы оставлять как можно меньше документов, фактических свидетельств своего существования. Сведения о них приходится получать или от агентов, внедренных в такие организации, или от «отщепенцев», предателей данной идеи, или по косвенным данным, или, наконец, в результате признаний подозреваемых. Во всех этих случаях несомненных доказательств добыть практически невозможно, и только тогда, когда сходится весь комплекс полученных сведений… Впрочем, и тогда может оставаться место для сомнений: а вдруг материалы подбирались под заранее заготовленную версию?
При расследовании такого рода политических дел часто случается, что есть возможность преувеличить масштабы «заговора» или влиятельность тайной организации, привлечь к ответственности тех, кто лишь косвенно относился к «преступному сообществу», не принимая в нем активного участия. По-видимому, в разгар политических репрессий в СССР так и происходило. Так происходит в определенных ситуациях и в самых разных странах.
Например, в январе 1920 года в США было арестовано 10 тысяч человек, считавшихся членами компартии. Как позже сообщил Рузвельт Гуверу, секретная служба «заверила его, что она имеет информаторов во всех коммунистических группах». А во время войны с Японией в США были без суда и следствия, да и без какой-то особой необходимости заключены в концентрационные лагеря 112 тысяч американцев японского происхождения, включая женщин и детей. И все это — в стране, считающей себя оплотом буржуазной демократии (и вопреки ее конституции).
Особый вопрос: а допустимы ли вообще политические репрессии, подавление инакомыслия насильственными методами?
