Гровер Ферр - 1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит!
Постановление Пленума Верховного суда СССР, 1988:
«Бывший заместитель наркома внутренних дел СССР Фриновский в своем заявлении от 11 апреля 1939 года признал, что работники НКВД СССР «готовили» арестованных к допросам на очных ставках, навязывая им возможные вопросы и ответы на них. С допрашиваемым нередко беседовал Ежов. Если арестованный отказывался от своих показаний, следователю давались указания «восстановить» арестованного, то есть добиться от него прежних ложных показаний. Ежов, по показаниям Фриновского, неоднократно беседовал с Н.И. Бухариным, А.И. Рыковым, П.П. Булановым и другими обвиняемыми; каждого из них он убеждал, что суд сохранит им жизнь, если они признают свою вину».[132]
Викторов, 1990:
«Руководили следователями НКВД Ежов и Фриновский. Оба они, как известно, тоже были арестованы в 1938 году и осуждены. Приведем некоторые из показаний, которые они давали.
Фриновский: «Ежов требовал от меня подбирать таких следователей, которые были бы или полностью связаны с нами или за которыми были бы какие-либо грехи и они знали бы, что эти грехи за ними есть, а на основе этих грехов полностью держать их в руках… По-моему, скажу правду, если, обобщая, заявлю, что очень часто показания давали следователи, а не подследственные. Знало ли руководство Наркомата, т. е. я и ЕЖОВ? — Знали. Как реагировали? Я, честно, никак, а ЕЖОВ даже это поощрял».[133]
Хаустов, 1999:
«Фальсифицированные процессы 1936–1938 годов, подготовленные органами госбезопасности по личному указанию Сталина, были направлены в значительной мере на то, чтобы обосновать происками врагов трудности и провалы в хозяйственном строительстве, низкий рост уровня материального благосостояния народа… Бывшие лидеры были сломлены, верили, что им сохранят жизнь и послушно выполняли все указания следователей. Например, в конце февраля 1938 года Н.И. Ежов при встрече с Н.И. Бухариным накануне процесса заявил, что тому нечего беспокоиться, так как «его точно не расстреляют».[134]
Петров и Янсен, 2002 и 2008:
«За несколько дней до ареста Ежова, 6 апреля, был арестован его бывший первый заместитель Михаил Фриновский; вскоре за этим последовал арест жены Фриновского Нины и семнадцатилетнего сына Олега. Фриновский тоже попал в Сухановскую тюрьму. Спустя пять дней после своего ареста он написал заявление на имя Берии, в котором на сорока трех страницах признавался в содеянных преступлениях: «Только после ареста, после предъявления обвинения и беседы лично с Вами я стал на путь раскаяния и обещаю рассказать следствию всю правду до конца».
Полностью же предложение, процитированное авторами из заявления Фриновского, выглядит так:
«Только после ареста, после предъявления обвинения и беседы лично с Вами я стал на путь раскаяния и обещаю рассказать следствию всю правду до конца как о своей преступно-вражеской работе, так и о лицах, являющихся соучастниками и руководителями этой преступной вражеской работы».
Черушев, 2003:
«Фриновский по своей должности начальника ГУГБ курировал все его отделы, в том числе и Особый, не являясь в чистом виде следователем. Однако его активное участие в расследовании дел многих партийных, советских и военных работников, на себе испытавших тяжелую руку замнаркома, позволяют по праву занести его в первую графу о рангах — в число «следователей-колольщиков».
«Так как количество сознающихся арестованных при таких методах допроса изо дня в день возрастало и нужда в следователях, умеющих составлять протоколы, была большая, так называемые «следователи-колольщики» стали каждый при себе создавать группы просто «колольщиков».
Группа «колольщиков» состояла из технических работников. Люди эти не знали материалов на подследственного, а посылались в Лефортово, вызывали арестованного и приступали к его избиению. Избиение продолжалось до момента, когда подследственный давал согласие на дачу показания.
Остальной следовательский состав занимался допросом менее серьезных арестованных, был предоставлен самому себе, никем не руководился…»
Приводимые показания Фриновского представляют интерес прежде всего тем, что здесь, можно сказать, из первых рук узнаешь о структуре следственной работы в НКВД, о замыслах его руководства и путях их исполнения. Фриновскому уже нечего скрывать, и он дает полные, на наш взгляд, вполне объективные характеристики своим подчиненным, раскрывает весь процесс прохождения подследственного от его ареста до зала (комнаты) суда.
«Дальнейший процесс следствия заключался в следующем: следователь вел допрос и вместо протокола составлял заметки. После нескольких таких допросов следователем составлялся черновик протокола, который шел на «корректировку» начальнику соответствующего отдела, а от него еще не подписанным — на «просмотр» быв. народному комиссару ЕЖОВУ и в редких случаях — ко мне. ЕЖОВ просматривал протокол, вносил изменения, дополнения. В большинстве случаев арестованные не соглашались с редакцией протокола и заявляли, что они на следствии этого не говорили, и отказывались от подписи.
Тогда следователи напоминали арестованному о «колольщиках», и подследственный подписывал протокол. «Корректировку» и «редактирование» протоколов в большинстве случаев ЕЖОВ производил, не видя в глаза арестованных, а если и видел, то при мимолетных обходах камер или следственных кабинетов…
По-моему, скажу правду, если, обобщая, заявлю, что очень часто показания давали следователи, а не подследственные.
Знало ли об этом руководство наркомата, т. е. я и ЕЖОВ? — Знали.
Как реагировали? Честно — никак, а ЕЖОВ даже это поощрял. Никто не разбирался — к кому применяется физическое воздействие. А так как большинство из лиц, пользующихся этим методом, были врагами-заговорщиками, то ясно, шли оговоры, брались ложные показания и арестовывались и расстреливались оклеветанные врагами из числа арестованных и врагами-следователями невинные люди…».[135]
В каждом случае признания Фриновского искажаются на свой манер.
Генеральный прокурор СССР Рекунков делает это с помощью умолчаний. Он пересказывает часть заявления Фриновского, но избегает прямых цитат. И тем самым обходит молчанием донельзя ясное заявление Фриновского: подготовка «бухаринского» процесса проходила совсем иначе, нежели во всех обсуждавшихся ранее случаях. Подлинный же текст документа начинается с категорического утверждения, что в организации процесса по делу правотроцкистского блока Ежов участия не принимал:
«Подготовка процесса РЫКОВА, БУХАРИНА, КРЕСТИНСКОГО, ЯГОДЫ и других.
Активно участвуя в следствии вообще, ЕЖОВ от подготовки этого процесса самоустранился».
Всеми правдами и неправдами Генпрокурор избегает упомянуть, что Фриновский, не колеблясь, писал о Бухарине как о безусловно виновном участнике заговора «правых». Ни слова не написал Рекунков и о том, что, по признанию Фриновского, Ежов стоял во главе своего собственного заговора. Несомненно, здесь Генпрокурор руководствовался не духом и не буквой документа. В противном случае ему пришлось бы пойти наперекор господствующему мнению и признать факты, доказывающие невымышленный характер заговоров, которые, как тогда считалось, никогда не существовали и были полностью сфабрикованы Сталиным. Подобные взгляды возникли в годы хрущевской «оттепели», их подхватили и развили в период горбачевской перестройки и гласности, и доныне разделяют антикоммунисты всех мастей.
В вышедшем за подписью того же Рекункова и председателя Верховного суда СССР Теребилова «реабилитационном» постановлении Верховного суда СССР содержатся еще более очевидные искажения. Используя все тот же метод — пересказ вместо цитирования — авторы документа заявляют, будто, по словам Фриновского, Ежов обещал сохранить жизнь Бухарину, Рыкову, Буланову в обмен на признания их вины в суде.
В действительности Фриновский утверждал нечто совсем иное: Ежов щедро раздавал обещания в надежде, что подсудимые ничего не скажут ни о его и Фриновского вине, ни о роли Ежова в заговоре:
«Безусловно, тут ЕЖОВЫМ руководила необходимость прикрытия своих связей с арестованными лидерами «правых», идущими на гласный процесс».[136]
Сказанное означает, что «реабилитационное» постановление Верховного Суда СССР по делу Бухарина, Рыкова и других зиждется на лжи. Очень похоже на то, что Пленуму Верховного суда не удалось выявить подлинные, т. е. правдивые, доказательства невиновности подсудимых или, на худой конец, найти факты, свидетельствующие о фальсификации материалов процесса. В таких обстоятельствах председатель Верховного суда и Генеральный прокурор СССР пошли на преднамеренный подлог, заявив, что заявление Фриновского, дескать, подтверждает невиновность Бухарина, тогда как на самом деле в нем утверждается нечто прямо противоположное.
