Герман Гортер - Исторический материализм
Представления о Гортере выиграют в ясности, если мы упомянем, что Гортер с самого начала примыкал к таким голландским теоретикам социализма, как Генриета Роланд–Гольст и Паннекук, известные у нас по переводу нескольких книжек, брошюр и статей. Они всегда составляли левое крыло во втором Интернационале. Из них Паннекук работал, может быть, больше в германской, чем в голландской литературе. В 1910–1914 годах он принял живое участие в той полемике на страницах «Нейе Цейт» и других социал–демократических изданий, в которой Каутский вполне определенно занял оппортунистическую, «бернштейнианскую» позицию: низвел всю политическую деятельность рабочего класса к деятельности его парламентских представителей и похоронил все революционные методы, хотя в «Пути к власти», вышедшем за несколько лет до того времени, возвестил о приближении эры революций. В этой полемике Паннекук выступал против Каутского наряду с Розой Люксембург, Кларой Цеткин и Францем Мерингом, для которых страницы «Нейе Цейт» вскоре были закрыты: полемика становилась слишком неудобной для Каутского и стоявшего за ним правящего большинства германской социал–демократии.
Те же споры и в те же годы шли и в голландской социалистической партии. Но в германской социал–демократии в центре, полемики стояли «русские способы» революционного действия масс, — «пора нам начать говорить по–русски», заявила в одной из своих статей Роза Люксембург; в Голландии в этих спорах на первый план выдвинулись вопросы об отношении к колониальной политике и о допустимости участия социалистов в буржуазных министерствах.
Как и в Германии, вожаки голландской социалистической партии толкали массы на соглашательские пути. Паннекук, Гортер и еще некоторые голландские марксисты ясно увидали, в какое болото ведут рабочий класс Голландии все эти Ван–Коли и Трульстры. Они увидали, что, оставаясь в рядах внешне единой, но лишенной внутреннего, идейного единства социалистической партии, они будут лишены возможности указать пролетариату Голландии на угрожающую ему опасность. Порвав с правящими кругами голландской социалистической партии, они основали социал–демократическую партию, которая начала издавать журнал «Трибуна», одним из редакторов которого сделался Герман Гортер. После некоторых колебаний к ним присоединилась и Генриета Роланд–Гольст.
Таким образом в Голландии, — как и в России, как и в Болгарии, — еще до войны произошло решительное размежевание революционных марксистов и соглашателей; между тем в других странах, к великому вреду для погибшего второго Интернационала, его пришлось производить только во время войны, когда соглашатели явным образом превратились в социал–патриотов и заставили рабочий класс нести за дело своих классовых врагов такие великие жертвы, каких он еще никогда не нес за дело своего класса.
В то время Каутский словесно мог еще настолько искусно лавировать между двумя сторонами, что фактический разрыв его с революционным марксизмом оставался мало заметным. Он не высказал прямого порицания Гортеру и Паннекуку за создание самостоятельной организации наряду с голландской социалистической партией, — он только как будто поставил вопрос, не целесообразнее ли было бы, оставаясь в этой партии, критиковать ее изнутри. Точно так же он не выразил осуждения предлагаемой теперь русским читателям книжке Гортера, многие идеи которой в настоящее время должен был бы отвергнуть самым решительным образом: нет, он снабдил ее самым сочувственным предисловием, которое мы перепечатываем в нашем издании.
Теперь несколько слов о самой книжке Гортера.
В русской литературе так много писалось вымученного, нудного, запутанного или подцензурно–туманного и прикровенного об историческом материализме, что самое название книжки способно отпугнуть от нее многих читателей. Заниматься таким предметом в наше боевое время — непозволительная роскошь. И в особенности рабочему, — ему вовсе не до того, чтобы разбираться в таких сложных предметах. Да и ни к чему это. Сам не подозревая этого, пролетарий мыслит, действует и творит на практике, как самый последовательный сторонник исторического материализма.
Было бы жаль, если бы по таким предвзятым соображениям читатель обошел своим вниманием работу Гортера. В области популярной литературы научного социализма лишь немногие работы могли бы равняться с нею по ясности, прозрачности, общедоступности изложения. Гортер писал ее не для себя, не для того, чтобы самому, засев за письменный стол, разобраться в своих собственных мыслях, и не для узкого интеллигентского круга, как писались многие русские работы об историческом материализме, — он писал ее для рабочих. И потому немецкий ее перевод был выпущен, между прочим, и в удешевленном издании — для рабочих–организаций («Vereinsausgabe»). Русский рабочий, обладающий хотя бы некоторой привычкой к серьезному чтению, тоже не встретит в ней никаких затруднений. Познакомившись с книжкой Гортера, он, может быть, испытает досадливое чувство: зачем же другие писали так трудно, когда можно очень просто выяснить все наиболее и действительно необходимое в этой области. С другой стороны, вся книга проникнута предчувствием на двигающейся мировой бури, последних, решительных схваток труда с капиталом. Она стремится идейно вооружить рабочий класс для этой борьбы, которая, однако, как совершенно ясно видит автор, будет вестись не только идейным и даже не в первую очередь идейным оружием.
Еще и теперь, когда мы пережили огромный опыт мировой захватнической войны, замечательно свежее впечатление производят рассуждения Гортера об отношении рабочего класса к войне, о патриотизме и т. д. Из них видно, что еще до войны Гортер был решительным интернационалистом, решительным «спартаковцем», решительным коммунистом, как мы сказали бы в настоящее время.
Такой же огромный интерес представляют соображения Гортера о классовой нравственности, о нравственности классовой борьбы. Они становятся положительно злободневными в настоящее время, в период, когда классовой диктатуре эксплуататоров предстоит во всем мире смениться классовой диктатурой эксплуатируемых.
Для русского читателя страницы Гортера, посвященные классовой нравственности, представляют и свой особенный интерес. Растрепанные во всех отношениях остатки нашего народничества все еще болтают об «этическом обосновании» социализма, о Бесклассовой и внеклассовой нравственности, о вечных моральных идеях. Их политическая практика, построенная на основе «вечных принципов правды и справедливости», целиком свелась к предательским по отношению к мировой революции авантюрам, к изменам рабочему классу и массам крестьянства, то к открытой, то к плохо замаскированной поддержке Колчака, Деникина, прибалтийских баронов, эстляндских и финляндских белогвардейцев и стоящих за ними вождей мировой контр–революции, наймитов озлобленно защищающегося от близкой гибели мирового капитала. Гортер с неумолимой ясностью ставит вопрос перед читателем. Внеклассовых и надклассовых позиций никогда не было, и теперь каждый должен твердо решить вопрос, с кем он: с рабочим классом или против рабочего класса.
Впрочем, нет возможности исчерпать богатое содержание маленькой книжки Гортера. Да в этом нет и необходимости. Сам читатель быстро даст ей надлежащую оценку.
Существеннее будет отметить, что Гортер когда писал свою работу, уже предвидел надвигающуюся мировую бурю, ясно представлял многие из условий, в которых она будет развертываться, но сам еще не переживал этой бури. Отсюда вытекает ошибочность и недостаточная решительность некоторых его рассуждений.
Неосторожно, рискованно, недостаточно продуманно, прежде всего, предположение того, — хотя бы и редкого, как оговаривается Гортер, — случая, когда пролетариат мог бы приветствовать войну: например, для уничтожения деспотизма, подобного существовавшему в то время в России.
В этом случае Гортер отстает даже от статей Каутского, написанных после российской революции 1905 года, и от ряда заявлений, сделанных на съездах германской социал–демократии (в Иене и Маннгейме). После того, как рабочий класс России на практике доказал свою способность к борьбе, интернациональным долгом рабочих партий других стран было помешать своим правительствам оказать такую помощь российскому деспотизму, какая была ему оказана после 1905 года Францией и Германией. И, с другой стороны, трудно найти страну, которая признала бы себя наиболее деспотической в мире. Если правительство Гогенцоллернов, начиная войну, уверяло, что оно ведет оборонительную войну против казацкого нашествия на Европу, то ведь и правительство французской буржуазии заявляло, что оно воюет только против германского военного деспотизма.
Пролетариат может говорить об освободительной войне, о войне против какого бы то ни было деспотизма только при одном условии: если он уже освободился у себя дома, если он уже завоевал политическую власть, если он сам ведет эту войну. Но такая война по всей вероятности окажется оборонительной революционной войной против контрреволюции, собирающей свои силы в соседней стране, и вести ее всегда придется в союзе с пролетариатом этой страны (или в союзе с массами населения, если дело идет о какой–нибудь колонии европейского капитала, будет ли то Индостан или Китай).
