Борис Кагарлицкий - Сборник статей и интервью 1995-2000гг.
Если в 1993 году КПРФ воспринималась как самая большая, но не самая серьезная оппозиционная сила, то к концу 1995 года компартия воспринималась значительной частью населения страны уже как единственная настоящая оппозиционная организация. Это не замедлило сказаться на политическом процессе в России и прежде всего на исходе выборов 1995 года.
Победив на декабрьских выборах и готовясь к выборам президентским, КПРФ всячески стремилась показать себя умеренной партией, оглядываясь на опыт своих бывших товарищей из Польши и Венгрии. Новый спикер Государственной Думы Геннадий Селезнев заявил, что ему “близка шведская модель”, а отказ от идеи диктатуры пролетариата - “уже не предмет дискуссий” note 1. Однако остается большим вопросом, сможет ли КПРФ стать партией “умеренного прогресса в рамках законности”, как того желает ее руководство. Проблема не только в старых идеологических корнях и настроениях рядовых коммунистов, но и в объективных противоречиях самой российской жизни, не оставляющих места для централистского “здравомыслия”.
Победа на выборах позволила КПРФ установить контроль над всеми комитетами, которые партия считала для себя важными. При этом КПРФ не стремилась к полному контролю над работой парламента. Взяв комитеты по экономической политике, законодательству, науке и образованию, безопасности и др., КПРФ оставила за “Яблоком” комитет по бюджету, за ЛДПР - комитет по социальной политике.
После затяжной паузы, связанной с распределением постов и комитетов, фракция коммунистов в Думе оказалась поставлена в крайне сложное положение из-за надвигавшихся президентских выборов. Из-за этого крайне затруднительным стало продолжение обычной практики парламентских компромиссов. В то же время “низы” партии требовали решительных действий, закрепляющих победу на выборах.›
Такой акцией стало постановление Думы, осудившее Беловежские соглашения о развале СССР. По существу Государственная Дума лишь констатировала, что в 1991 году соответствующие решения были приняты Верховным Советом с нарушением действовавшего тогда законодательства. Но этого было достаточно, чтобы спровоцировать серьезный политический кризис в стране.
Резкий поворот в сторону вопроса об интеграции с бывшими республиками СССР как ключевого вопроса избирательной кампании коммунистов, произошедший в марте, вызван был также растерянностью и отсутствием четкой позиции по другим вопросам. Однако постановление по Беловежским соглашениям, принятое 15 марта, не привело к ослаблению позиций КПРФ, как утверждала враждебная партии пресса. КПРФ не потеряла сторонников. Проиграть на вопросе о Беловежском соглашении коммунистам было в принципе невозможно. Судя по опросам, Беловежскую Пущу не простили Ельцину две трети жителей России, а обострение дискуссии о прошлом для КПРФ было выгодно.
Резкая реакция Ельцина и его окружения, как и пропагандистская антикоммунистическая волна в прессе, скорее сработали на КПРФ. Совет Федерации занял гораздо менее жесткую позицию, чем ожидали в Кремле. Однако КПРФ не смогла пропагандистски раскрутить эту крайне выгодную для партии тему и даже проиграла по целому ряду позиций.
Выступление левых в Госдуме сплотило правых в стране. Если до марта 1996 года была большая вероятность, что голоса в первом туре будут раздроблены, то теперь стало ясно, что Ельцин получит огромное большинство голосов правого и либерального электората. А это значило, что шансы Зюганова выйти во второй тур не с Ельциным, а с Жириновским (оптимальный для КПРФ вариант) сократились.
КПРФ не смогла пропагандистски обеспечить свое выступление в Думе. Думское большинство не сумело довести до населения свою позицию. Объяснять это просто “враждебностью” СМИ нелепо. КПРФ знала о враждебности СМИ с самого начала. Но ничего не было сделано, чтобы создать этому какой-то противовес. Тем более, что СМИ не могут просто игнорировать КПРФ, и сильные пропагандистские шаги партии не останутся безрезультатными даже в условиях “враждебного окружения”.
Голосование по Беловежской Пуще сопровождалось разногласиями внутри КПРФ. Зюганов, судя по сообщениям прессы, колебался, а часть руководства действовала вяло, не решаясь разыграть вопрос о Беловежских соглашениях в качестве “козырного туза” кампании. После того, как власть стала действовать напористо и агрессивно, руководство компартии попыталось со своей стороны еще более обострить ситуацию заявлениями об угрозе переворота.
Однако именно решение по Беловежской Пуще, как бы к нему ни относиться, оказалось единственной попыткой коммунистов выработать и применить собственную парламентскую стратегию, соединить работу в Государственной Думе с агитацией, обращенной к массам. После этого фракция все более плывет по течению. Чем меньше в парламенте принципиальной дискуссии - тем больше политической игры, тем меньше разницы между элитой и “контрэлитой”. События, происходящие в парламенте, увы, все менее значимы для большинства граждан. В свою очередь, парламент, где доминируют левые, сталкиваясь в недоброжелательными средствами информации, склонен винить в своих бедах правую прессу, забывая, что сам даст ей в руки козыри.
Исторически сложилось так, что именно в органах представительной власти в России сильны позиции левых. Однако неспособность использовать эти позиции привела левых к хроническому недугу политического бессилия, а сами представительные органы - сначала, в 1993 году, в катастрофическому поражению в борьбе за власть, а затем к постоянному кризису. Объяснять слабость парламентской левой только спецификой российской Конституции, превращающей Думу в полудекоративный орган, несправедливо. И в дореволюционной российской Думе, и в германском Рейхстаге начала века, обладавших весьма ограниченными возможностями, гораздо меньшие по численности социал-демократические партии сумели показать себя. Проблема в другом - парламентская работа левых оказалась никак не связана с массами, с их повседневной жизнью и настроениями.
Создается впечатление, что левые постоянно ходят по одному и тому же кругу между антипарламентским экстремизмом и “парламентским кретинизмом”. Однако сложный и запутанный вопрос об отношении левых к парламенту оказывается далеко не столь сложным, если сменить точку зрения. Надо лишь посмотреть на него не с точки зрения партийных идеологов и политиков, а с точки зрения трудящихся. Массам людей, поддерживающих левых, нужно, чтобы они были в парламенте. Но не для того, чтобы левые политики решали там собственные проблемы. Ключом к ответу является обеспечение эффективного механизма контроля и связи между массой сторонников левых и их парламентскими представителями. Важнейшую роль должна сыграть представительная власть на местах. Ведь местные депутаты гораздо ближе к своим избирателям и гораздо больше вовлечены в конкретную работу. Профессионализация политической деятельности необходима. Любительская команда может выиграть матч у профессионалов, но не может выиграть турнир.
Психологически неизбежной в таком случае становится маргинальность левого политика, профессионального настолько, чтобы участвовать в серьезной парламентской работе, но сохраняющего связи с выдвинувшей его средой и профессиональные интересы, лежащие за пределами политики. Это ситуация промежуточная, маргинальная, противоречивая, чреватая постоянным выбором, сомнениями и внутренними конфликтами. Но разве это не является лучшей гарантией моральной состоятельности общественного деятеля? Разве именно люди, всегда уверенные, что “лучше всех знают”, и не испытывающие сомнений и противоречий, не были источниками стольких бед? И разве не терпели они неудачи точно так же, как люди ищущие и сомневающиеся?
И наконец, разве такое противоречивое и промежуточное состояние левых не соответствует в наибольшей мере объективному состоянию общества?
1. Независимая газета. 1996. 19 января.
2. 1997г. ЛЕВЫЕ В ЭПОХУ НЕО-ЛИБЕРАЛИЗМА: АДАПТАЦИЯ ИЛИ СОПРОТИВЛЕНИЕ?
После 89 года, с крахом коммунизма, лидеры социал-демократии ожидали, что для них наступит прекрасное время. Этого не произошло, как, впрочем, не получилось и возрождения коммунистических партий в новом, улучшенном облике. В остальных случаях коммунистические организации стремительно преобразовались. Причем в большинстве случаев новые партии объявляли себя социал-демократическими, сохранив, впрочем, прежние кадры и традиции. Тем временем на Западе социал-демократия переживала глубокий кризис и смещалась все более вправо. При более пристальном взгляде, однако, мы замечаем, что картина выглядит несколько сложнее. На протяжении данного периода были и успехи на выборах, и победоносные стачки. Большинство партий и профсоюзов переживали трудности, но некоторые все же росли. Более того, с середины 90-х наметилась противоположная тенденция. Вообще, несмотря на все заявления о кризисе, в мировом масштабе левые в 90-е годы имели серьезные электоральные успехи, если только не считать периода 1989-91 годов. Социал-демократы в Скандинавских странах, теряя власть, быстро возвращали ее. Правые, долго правившие в Дании, потерпели сокрушительное поражение в 1993 году. В Швеции социал-демократы, к середине 90-х вновь стали самой сильной партией. В Италии правительство левого большинства было сформировано впервые за всю историю страны. Выборы 22 апреля 1996 года дали убедительную победу левоцентристскому «Союзу оливкового дерева», получившему большинство не только в парламенте, но и в Сенате: блок левых сил оказался у власти впервые в истории страны. Длительный период упадка лейбористской партии Великобритании в 1997 году завершился самой большой избирательной победой в истории партии. Французские социалисты, считавшиеся к концу правления Миттерана «партией без будущего», добились в том же году блестящей победы на парламентских выборах и сформировали правительство.
