Исаак Дойчер - Сталин. Красный «царь» (сборник)
Режим большевистской партии, особенно до прихода к власти, представлял, таким образом, полную противоположность режиму нынешних секций Коминтерна с их назначенными сверху «вождями», совершающими повороты по команде, с их бесконтрольным аппаратом, высокомерным по отношению к низам, сервильным по отношению к Кремлю. Но и в первые годы после завоевания власти, когда партию уже прохватило административной ржавчиной, каждый большевик, не исключая и Сталина, назвал бы злостным клеветником того, кто показал бы ему на экране образ партии через 10—15 лет!
В центре внимания Ленина и его сотрудников стояла неизменно забота об ограждении большевистских рядов от пороков, связанных с властью. Однако чрезвычайное сближение, отчасти прямое слияние партийного аппарата с государственным нанесло уже в те первые годы несомненный ущерб свободе и эластичности партийного режима. Демократия сжималась по мере того, как нарастали трудности. Первоначально партия хотела и надеялась сохранить в рамках советов свободу политической борьбы. Гражданская война внесла суровую поправку в эти расчеты. Оппозиционные партии были запрещены одна за другой. В этой мере, явно противоречащей духу советской демократии, вожди большевизма видели не принцип, а эпизодический акт самообороны.
Быстрый рост правящей партии, при новизне и грандиозности задач, неизбежно порождал внутренние разногласия. Подспудные оппозиционные течения в стране оказывали, по разным каналам, давление на единственную легальную политическую организацию, усиливая остроту фракционной борьбы. К моменту завершения гражданской войны она принимает столь острые формы, что угрожает потрясением государственной власти. В марте 1921 года, в дни кронштадтского восстания, вовлекшего в свои ряды немалое число большевиков, X съезд партии счел себя вынужденным прибегнуть к запрещению фракций, т. е. к перенесению политического режима в государстве на внутреннюю жизнь правящей партии. Запрещение фракций мыслилось, опять-таки, как исключительная мера, которая должна отпасть при первом серьезном улучшении обстановки. В то же время Центральный комитет с чрезвычайной осторожностью применял новый закон, больше всего заботясь о том, чтоб он не привел к удушению внутренней жизни партии.
Однако то, что по первоначальному замыслу считалось лишь вынужденной данью тяжелым обстоятельствам, пришлось как нельзя более по вкусу бюрократии, которая к внутренней жизни партии стала подходить исключительно под углом зрения удобств управления. Уже в 1922 году, во время короткого улучшения своего здоровья, Ленин ужасался угрожающему росту бюрократизма и готовил борьбу против фракции Сталина, которая стала осью партийного аппарата, прежде чем овладеть аппаратом государства. Второй удар и затем смерть не дали ему помериться силами с внутренней реакцией.
Все усилия Сталина, с которым в этот период идут еще рука об руку Зиновьев и Каменев, направлены отныне на то, чтобы освободить партийный аппарат от контроля рядовых членов партии. В этой борьбе за «устойчивость» Центрального Комитета Сталин оказался последовательнее и увереннее своих союзников. Ему не надо было отрываться от международных задач: он никогда не занимался ими. Мелкобуржуазный кругозор нового правящего слоя был его собственным кругозором. Он глубоко уверовал, что задача построения социализма имеет национальный и административный характер. К Коминтерну он относился как к неизбежному злу, которое надо по возможности использовать в целях внешней политики. Собственная партия сохраняла в его глазах ценность лишь как покорная опора для аппарата.
Одновременно с теорией социализма в отдельной стране пущена была в оборот для бюрократии теория о том, что в большевизме Центральный комитет – все, партия – ничто. Вторая теория была, во всяком случае, осуществлена с большим успехом, чем первая. Воспользовавшись смертью Ленина, правящая группа объявила «ленинский набор». Ворота партии, всегда тщательно охранявшиеся, были теперь открыты настежь: рабочие, служащие, чиновники входили в них массами. Политический замысел состоял в том, чтобы растворить революционный авангард в сыром человеческом материале, без опыта, без самостоятельности, но зато со старой привычкой подчиняться начальству. Замысел удался. Освободив бюрократию от контроля пролетарского авангарда, «ленинский набор» нанес смертельный удар партии Ленина. Аппарат завоевал себе необходимую независимость. Демократический централизм уступил место бюрократическому централизму. В самом партийном аппарате производится теперь, сверху вниз, радикальная перетасовка. Главной доблестью большевика объявляется послушание. Под знаменем борьбы с оппозицией идет замена революционеров чиновниками. История большевистской партии становится историей ее быстрого вырождения.
Политический смысл развертывавшейся борьбы затемнялся для многих тем обстоятельством, что руководители всех трех группировок, левой, центра и правой, принадлежали к одному и тому же кремлевскому штабу, Политбюро: поверхностным умам казалось, что дело идет просто о личном соперничестве, о борьбе за «наследство» Ленина. Но в условиях железной диктатуры социальные антагонизмы и не могли, в сущности, проявиться на первых порах иначе, как через учреждения правящей партии. Многие термидорианцы вышли в свое время из среды якобинцев, к которым примыкал в юные годы и Бонапарт; из числа бывших якобинцев первый консул и император французов набирал впоследствии своих вернейших слуг. Времена меняются, и якобинцы меняются вместе с ними, в том числе и якобинцы XX века.
Из Политбюро эпохи Ленина сохранился ныне один Сталин: два члена, Зиновьев и Каменев, ближайшие сотрудники Ленина в течение долгих лет эмиграции, отбывают десятилетнее тюремное заключение за преступление, которого они никогда не совершали; три других члена, Рыков, Бухарин и Томский, совершенно отстранены от руководства, но в награду за смирение занимают второстепенные посты; наконец, автор этих строк находится в эмиграции. Под опалой состоит и вдова Ленина, Крупская, не сумевшая, несмотря на все усилия, до конца приспособиться к Термидору.
Члены нынешнего Политбюро занимали в истории большевистской партии второстепенные места. Если б кто-либо предсказал в первые годы революции их будущее восхождение, они удивились бы этому первые, и в их удивлении не было бы ложной скромности. Тем беспощаднее действует ныне правило, согласно которому Политбюро всегда право, и, во всяком случае, никто не может быть правым против Политбюро. Но и само Политбюро не может быть право против Сталина, который не может ошибаться и, следовательно, быть правым против себя самого.
Требование партийной демократии являлось все время столь же настойчивым, сколь и безнадежным лозунгом всех оппозиционных группировок. Известная нам платформа левой оппозиции требовала в 1927 г., чтобы в уголовный кодекс введена была специальная «статья, карающая как тяжкое государственное преступление всякое прямое или замаскированное гонение на рабочего за критику…». Взамен этого в уголовном кодексе найдена была статья против самой оппозиции.
От партийной демократии остались одни воспоминания в памяти старшего поколения. Вместе с ней отошла в прошлое демократия советов, профессиональных союзов, кооперативов, культурных и спортивных организаций. Над всем и всеми неограниченно господствует иерархия партийных секретарей. Режим получил «тоталитарный» характер за несколько лет до того, как из Германии пришло это слово. «С помощью деморализующих методов, превращающих мыслящих коммунистов в машины, убивающих волю, характер, человеческое достоинство, – писал Раковский в 1928 г., – верхушка успела превратиться в несменяемую и неприкосновенную олигархию, подменившую собою класс и партию». С того времени, как писались эти негодующие строки, вырождение режима зашло еще неизмеримо дальше. ГПУ стало решающим фактором во внутренней жизни партии. Если Молотов в марте 1936 года мог похвалиться перед французским журналистом тем, что правящая партия не знает больше борьбы фракций, то лишь благодаря тому, что разногласия разрешаются ныне в порядке автоматического вмешательства политической полиции. Старая большевистская партия мертва, и никакие силы не воскресят ее.
* * *Параллельно с политическим вырождением партии шло моральное загнивание бесконтрольного аппарата. Слово «совбур» – советский буржуа – в применении к привилегированному сановнику очень рано вошло в рабочий словарь. С переходом к нэпу буржуазные тенденции получили более обильную почву. На XI съезде партии, в марте 1922 г., Ленин предостерегал от опасностей перерождения правящего слоя. Случалось не раз в истории, говорил он, что победитель перенимал культуру побежденного, если последний стоял на более высоком уровне. Культура русской буржуазии и бюрократии была, правда, мизерна. Но, увы, новый правящий слой пасует нередко и перед этой культурой. «4700 ответственных коммунистов» в Москве руководят государственной машиной. «Кто кого ведет? Я очень сомневаюсь, чтоб можно было сказать, что коммунисты ведут…». На дальнейших съездах Ленину выступать уже не пришлось. Но все его мысли в последние месяцы активной жизни были направлены на то, чтоб предостеречь и вооружить рабочих против гнета, произвола и загниванья бюрократии. Между тем ему дано было наблюдать только первые проявления болезни.
