Сергей Кургинян - Содержательное единство 1994-2000
Часть 3.
В.Путин и социокультурные проблемы, связанные с построением альтернатив "неовизантийской стратегии"
Особо следует оговорить, что в основе нынешнего "неовизантизма" по большому счету лежит не коварство и не злая воля отдельных цинично искушенных политиков. Нельзя говорить и о сосредоточенной злой воле, движущей "неовизантизм" в сторону наращивания Неопределенности того или иного типа. "Неовизантизм" никогда не движим никакой сосредоточенной волей. Он движим энтропией. Он барахтается в ней, культивирует ее, выживает в ее потоках. Коль скоро это так (а это именно так), то подлинной основой происходящего, подлинной причиной данного поведения власти является не воля к наращиванию Неопределенности. Нет, подлинной основой происходящего является естественное бурление этой Неопределенности в недрах постсоветской России.
Россия беременна Неопределенностью. Она заражена ею.
Последнее десятилетие, увы, стало не столько временем высвобождения некоего потенциала свободы (хотя, конечно, отрицать сам факт такого высвобождения просто смешно), сколько временем Большой Постсоветской Травмы Сознания (БПТС).
Вести разговор об этой травме на языке либерально-модернизационном нам достаточно трудно. Ибо это не наш язык. Мы вообще-то просто убеждены, что по совокупности причин, которые излагались нами в десятках и десятках работ, Россия – страна немодернизируемая (в отличие от той же Южной Кореи или ряда стран арабского мира). И что главная составляющая травмы в том, что не учитывается этот фундаментальный факт, вытекающий из базовых особенностей ядра российской культуры, из существа основополагающих социокультурных кодов нашего исторического субъекта. Это не значит, что Россия не может развиваться вообще. Но тип развития России альтернативен классике либерально-модернизационного развития. И именно игнорирование этого, насилование российской специфики с помощью навязывания либерально-модернизационного реформизма там, где реформизм должен быть принципиально иным, и приводит к травме.
Мы убеждены, далее, что три основополагающих момента – модернизационизм, вхождение в мировую цивилизацию и представление об этой цивилизации в ее оптимальном для России варианте как о некоем многополярном мире – должны быть пересмотрены в рамках любого стратегического поворота. И пересмотрены они должны быть в полном объеме, без всякого замшелого реставрационизма, на самом высоком философском уровне, с открытой перспективой в XXI век. Не будет этого – тупик в сознании станет тупиком в бытии. А именно тупик в сознании, причем тупик, который пытаются преодолеть линейным усилием, сейчас уже выглядящем просто как тупое упрямство, и составляет важнейшую часть того, что мы называем травмой.
Но мы договорились, что будем сознательно и ответственно использовать в своих построениях именно либеральный дискурс в его различных модификациях (из которых нас интересует, конечно, лишь то, что связано с государственностью). Этот дискурс в этой модификации мы в данном случае будем не подрывать и даже не критиковать (объяснения последнему уже даны выше), а разворачивать и оптимизировать. То есть мы будем исходить из тех ориентиров, которые задает своему творчеству либеральный "политхудожник", ставший на путь защиты государственного централизма. И потому эту часть травмы мы только обозначаем – и сразу же выводим за скобки. Остается ли что-то при таком выведении? Да, безусловно. Остается все то, что либерализм в России (государственнический модернизационизм, если хотите) сам предал и подорвал в предыдущий период, исходя не из чужой системы отсчета, а из его собственной. Остается все то, что в любом случае и при любом отношении к модернизации необходимо было учитывать. И что не было учтено самими модернизационистами. Что же именно? И о какой травме сознания в этом случае следует говорить?
Прежде всего следует вести речь о травме сознания на уровне самоидентификации. Самоидентификация понимается модернизационизмом и нами по-разному. Но разве кто-нибудь из серьезных людей, действующих в рамках того же модернизационизма, мог так отвязанно наплевать на весь комплекс проблем, связанных с идентификацией, при ответственном проведении своих модернизационных суперрискованных преобразований и изменений?
Результат небрежного отношения к исторической традиции, результат попыток строить все заново, игнорируя предшествующее, – это именно травма самоидентификации. Как и через что должен идентифицировать себя гражданин постсоветской России? К какой истории он причастен? А ведь без истории страны нет и истории семьи, и личной истории. А значит, рассыпание доходит до предельно малых социальных молекул. Что можно сказать о семье, не вводя в оборот историю своего общества? Что у тебя были дедушки и бабушки, а потом они умерли. И все? Новая демократическая Россия как антитеза предшествующей неправильной – советской и досоветской – какой процент населения сегодня интегрирует себя в это на ценностном уровне? Немногие ценности, возникшие в рамках новой социализации (индивидуализм, успешность, инициативность), оказались похороненными под обломками дефолта. Прошлое отсечено с помощью одних технологий, будущее – с помощью других. Сформировано мотыльковое сознание. Но это сознание и есть Травма. Травмирован сам хронотоп – основа развертывания и личности, и групп, и макросоциума в целом. Что делать с этим?
Широкие группы пытаются жить так, как будто этого нет. Как будто они и поныне существуют то ли в СССР, то ли в некоей другой великой стране под названием Россия. В этой стране были такие герои – адмиралы Нахимов и Корнилов. Где они? За что боролись? В чем была их жертва и во имя чего? Во имя незалежности Украины?
Может ли сегодня кого-то как-то убедить апелляция к Петру Великому в устах Бориса Ельцина? Ясно, что не может.
Тем самым возникает феномен сжатия того источника в сознании, который генерирует те или иные матрицы интеграции в социум. Образно это можно представить себе в соответствии со схемой2.
В сознании этого типа никакие картины просто не размещаются. Они, далее, не соединяются с нормативными и ценностными шкалами, образами должного и желанного. Отсюда не просто конфликт, а антагонизм норм в культуре, приводящий в конечном счете к ее аннигиляции. Приспособление к этому состоянию достигается не путем выбора между конформизмом и видами отклоняющегося поведения, а путем слипания в одно больное целое предельного негативизма и предельного конформизма.
Применительно к этим состояниям разговор о социальной интеграции и дезинтеграции почти бессмыслен, равно как и разговор об отчуждении и преодолении оного. Исчезает сам субъект – как отчуждения, так и его преодоления. Грубо говоря, становится просто нечего отчуждать. Ибо отчуждено главное – то "я", которое только может оперировать собой в борьбе с отчуждением.
В когнитивной психологии существует понятие "разновременной памяти". То есть есть как бы моментальная память, в которой все мгновенные восприятия пребывают в течение минимально коротких сроков (иногда исчисляемых долями секунды), есть буферная память (которая аккумулирует в себе лишь многократно повторяющиеся мгновенные восприятия), есть кратковременное хранение, средневременное хранение и долговременное хранение. Управление транспортировкой информации с экрана моментальной памяти в разного рода хранения осуществляется некоей совокупностью программ, которые представляют собой "Опыт значимости". Нечто, оказавшееся на моментальном экране, проверяется не только частотой своего попадания на этот экран, но и сходством между собой и элементом "Опыта значимости". Если сходство велико и значимость велика, моментальный снимок проваливается в долговременное хранение, что называется, "со свистом", минуя все промежуточные фильтры и буферы. И дальше этот элемент начинает вступать в соответствие с другими, трансформируя или подтверждая фундаментальные поведенческие программы.
Схема 2.
О ситуации Травмы
Теперь представьте себе вариант нормального и "пережатого" ценностно-идентификационного Узнавателя. В нормальном варианте (схема 3.1.) если оказавшийся в "Воспринимателе" элемент Х начинает узнаваться, то это узнавание происходит путем направления от элемента Х в систему узнавания некоего импульса М. При этом предполагается, что между элементами Узнавателя есть некое расстояние L. За счет этого сверяющие импульсы М1, М2 могут попасть либо на элемент Э1, либо на элемент Э2 и произвести сверку, как минимум, не спутав эти элементы друг с другом. А за сверкой идет транспортировка через каналы Т1, Т2.
Схема 3.1.
Нормальная ситуация узнавания, сверки, накопления, транспортировки и моделирования поведенческих реакций
