К барьеру! (запрещенная Дуэль) - К Барьеру! (запрещённая Дуэль) №12 от 23.03.2010
При этом Сергей Иванович, сохранивший лучшие воспоминания о царской службе, был человеком самым набожным и верноподданным. При всех своих трудах не пропускал ни одной службы в церкви, пел в церковном хоре и почитал за честь дозволение читать обеденный апостол. При своих многомиллионных оборотах тратил на себя 6 тысяч рублей в год – включая «представительские» при поездках за границу, где успешно сбывал свои товары.
За 30 лет трудов он создал действующую модель прогрессивного развития страны, сулившую спасительное примирение непримиримых классов. Так настроил производство, что при высокой степени передела и добавленной стоимости оно стало выгодней торговли недрами, лесом и зерном, на чем стояла встарь Россия – и стоит сейчас. Но тут-то его умная коса и нашла на самый дурной камень. Жена, оставшаяся с детьми в Петербурге, получавшая самое приличное содержание и не пропускавшая ни одного придворного бала, стала распускать всюду слух, что ее муж сошел с ума. Поет в мужицком хоре, тратит все деньги на этих мужиков – вместо того, чтобы иметь с его доходами дворцы, как у Юсуповых и Шереметевых.
Это дошло до Мальцова, написавшего тогда товарищу: «Двор в лице жены Александра II забрал мою жену. Она подружилась с больной императрицей и бросила меня. Детей приохочивал к работе – бросили, ненависть ко мне затаили. Много они заводских денег сожрали – и все мало. Выросли, поженились, и им кажется, что с заводов золотые горы получать можно…». И кончилась эта дрязга тем, что неверная жена пала в ноги императрице с мольбой защитить от «спятившего мужа». Та накуковала императору, и по навету двух глупых баб самого, может, умного в России тех лет человека признали сумасшедшим.
Для него это стало страшным ударом, но и после отдачи его под суд в 1882 году в качестве умалишенного он еще был готов «царапаться». Но в начале 1883 года по дороге из Людиново в Дятьково попал, как сейчас говорится, в ДТП и с тяжелой черепно-мозговой травмой на полгода слёг в больницу. Тем временем его семья, уже при Александре III, добивается признания его недееспособным и лишает прав собственности на промышленные предприятия.
Мальцов тогда уезжает в свое крымское имение Симеиз, где вконец заболевает с горя и умирает 21 декабря 1883 года. После чего жена и дети с животной жадностью выкачивают из его «империи» все оборотные средства и превращают ее рабочих в нищих. Но за всем этим был не просто оборотный капитал – замаячившее было будущее всей России в виде редкого, но бытовавшего в истории Европы эволюционного прогресса.
Что-то подобное бывало и на Руси, пример – история купцов Строгановых, свивших при Грозном могучее гнездо в Сольвычегодске. Там они создали свои выдающиеся школы зодчества, иконописи, пения и как венец – еще и фабрику по перековке душ, точней одной души: разбойника Ермака, изловленного ими на большой дороге. Но его не разорвали в клочья, как было принято тогда, а перековали в героя-завоевателя Сибири, которую он руками Строгановых и положил к ногам Грозного. Да, там еще был и пример великой верности мужьям их жен. В музее Сольвычегодска есть вышитые ими с бесподобным мастерством и трудолюбием покрывала, которыми они на свой лад отдавали дань трудовой традиции мужей.
А жена Мальцова оказалась злостной белоручкой – но какое дело Государю было до нее? Его долг был принять великий дар Мальцова, а не идти на бабском поводу! И Петр когда-то получил такой же неожиданный подарок от Татищева и Де Генина, основавших на свой страх и риск, против воли Сената город Екатеринбург на реке Исети. И признал их самовольство, поняв пользу для России от устроенного ими там железного завода. А оба Александра из-за бабьей склоки угробили великий почин Мальцова, главное – морально, что для российских подданных имело первостатейное значение.
Тем же путем пошел и их потомок Николай II, отставив лучшего из царедворцев – графа Витте, сделавшего для России столько, сколько ни один из его современников. Он в фантастически короткий срок провел Транссибирскую магистраль, без которой у нас просто не было бы сейчас Сибири, договорясь с Китаем о спрямлении дороги через его территорию. Спас государство от банкротства через денежную реформу его имени и водочную монополию; после поражения России в Японской войне 1905 года поразил дипломатов всего мира: «Витте подписал так договор с Японией, как будто не она победила, а Россия!».
Все это так ударило по самолюбию бездарного царя, что он сменил умельца делать государственное дело Витте на фразера Столыпина, умевшего только душить виновных в его неудачах. А затем и вовсе сдал страну распутному Распутину – только из-за того, что этот одаренный хам мог укрощать страданья болезного царевича Алексея.
Но на страданья всей державы этому зарывшемуся в лоно обожаемой супруги самодержцу было глубоко плевать. Когда держава издыхала в бойне Первой мировой, его фаворитом стал министр двора граф Фредерикс, блюститель придворных этикетов. И никакие сводки с фронта не могли нарушить этикета завтраков, обедов и приема посетителей – хоть бы от них зависела судьба всей русской армии. За это он и схватил пинка под зад – и не от большевиков, а от своих же генералов, склонивших его к отречению, после чего записал в дневнике: «Кругом измена и обман». Но первым предателем стал он сам, скинув в тяжелую минуту власть на брата, и не думавшего принимать ее – то есть просто смываясь с трона, как крыса с тонущего корабля.
Пришедшее ему на смену Временное правительство, состоявшее из той же кости, не только не смогло поднять власть, но уронило ее еще пуще. И пришедшие следом большевики даже по сути не совершали никакого переворота – переворачивать было нечего. Самодержавие оставило страну в виде разодранного одеяла, где всяк тащил на себя свой клок, и копившаяся долго ненависть влекла громить дворянские поместья, рушить церкви и драть в клочья ближних. В 1918 году и страны-то не осталось: только эти лоскуты, на которых гуляли взаимоненавидящие полчища, включая интервентов, во много превосходивших своим числом войска большевиков. И они сшили всю страну вовсе не жестокостью, которую тогда являли абсолютно все, от темного батьки Махно до образованных Деникина и Врангеля. А своей жестко спаянной структурой, не имевшейся больше ни у одной из сил.
Но очевидно, что и без жестокости, которая теперь им ставится в укор, было не унять безумного разгула этой ненависти, копившейся еще с освобождения крестьян. Сегодня в моде и во власти снова одни паразиты, а токарь, шахтер, пахарь, скотник лишены и голоса, и власти. И при всех экскурсах в царизм, особенно в его позорный финиш, откуда наши идеологи хотят извлечь какой-то положительный пример, история Мальцова прочно предана забвению. А он явил по сути бесподобную потугу вытащить Россию из ее фатальной невезухи в мировой просвет. Но утратившие нюх цари, привыкшее сидеть на дармовом человеческом ресурсе, как мы сейчас сидим на нефтяной трубе, в его лице срубили самую что ни на есть жизненную ветвь. И мы ее сегодня рубим почем зря, руководствуясь при этом мыслями двух Александров с Николаем: ничего, на наш век хватит!
Да, Николаю, слаще некуда прожившему свой век, хватило: пока страна барахталась в крови, он сладко нежился с женой и детками – за что потом и поплатился. Но у страны еще были в запасе те большевики, что, невзирая на весь град проклятий из неблагодарного к ним будущего, путем всегда жестокой хирургии вернули к жизни насмерть пораженную страну. Ужасно для теперешней страны, лишенной напрочь духа строгановых, гениных, татищевых, мальцовых, что никаких спасительных большевиков в ее запасе больше нет.
А. РОСЛЯКОВ, ФОРУМмск
ЛЮДИ НЕ ЗАБУДУТ
Боливийские власти передали родственникам останки четверых партизан, погибших в сентябре 1970 года в регионе Теопонте. Все четверо входили в состав боевого отряда Армии национального освобождения - леворадикального движения, ставившего своей целью возрождение партизанской борьбы в Боливии, начатой в конце 60-х годов легендарным аргентинским революционером Эрнесто Че Геварой.
Движение с громким названием Армия национального освобождения было обречено на провал: в его ряды входило всего семь десятков боливийцев, аргентинцев, чилийцев и колумбийцев, взявшихся за оружие после гибели их кумира Че в горах Боливии в 1967 году. В ту пору в Латинской Америке чуть ли не повсеместно правили военные режимы, беспощадно уничтожавшие сторонников левых идей. Не стала исключением и Боливия, в которой военные перевороты были обычным делом вплоть до 80-х годов прошлого века.
Останки четверых партизан, переданные родственникам, были обнаружены активистами правозащитной организации в одной из братских могил, найденных в регионе Теопонте. Неподалеку от тех мест действует один из самых маленьких музеев в мире - комната размером три на три метра в глинобитном домишке, притулившемся на одной из кривых улочек захолустного боливийского селения Ла-Игера. Посреди комнаты - стул с неуклюжей табличкой «Святой стул». Хранитель музея с гордостью рассказывает посетителям, что на нем сидел перед самым расстрелом команданте Че Гевара. На одной из стен музея висит карабин системы Маузер. С таким оружием боливийские военные выслеживали в тех местах партизанский отряд Че Гевары. Как знать, может быть, из такого же карабина сержант Марио Теран, предварительно накачавшись виски, выпустил в раненого Че шесть пуль, одна из которых попала в сердце.
