Сергей Кара-Мурза - Коммунизм и фашизм: братья или враги
Экономике фашисты действительно уделяли меньше всего внимания. Хосе Антонио Примо де Ривера, основатель испанской Фаланги, получившей очень большую поддержку в низших слоях, был убежден, что народом еще никогда не правил никто, кроме поэтов, а бельгийский фашист Леон Дегрель называл Гитлера, Муссолини и Кодряну «поэтами революций». Преобладала мифическая стороны идеологии, «магия»; фашистская революция должна была признать «приоритет духовного»10. Важен был не контроль над средствами производства, а только «новый человек», о котором говорили все фашисты. Снова он создавался человеческими руками и не только не осознавал свой прообраз, но и не понимал тех людей, которые следовали тому же прообразу. Его действия заключались в том, что он не боялся участвовать в революции, благодаря которой общество будет преобразовано согласно его пожеланиям. Эти пожелания ориентировались на единство с группой, на возрождение добродетелей, подавляемых в современном мире. Гитлер постоянно подчеркивал: человек, имеющий мировоззрение, не должен бояться утверждать его как истину. Если он принадлежит к обществу, он должен дать волю в общем деле своим творческим инстинктам, своей воле к власти. Успех означает, что вся нация приняла участие в этих творческих усилиях и обновилась. Искусство, литература и культура вообще имели большее значение, чем экономическое благосостояние. Фашизм был революцией, которая выражалась в культурных, а не в экономических формулах.
Несмотря на поддержку рабочего класса в отсталых странах, на Западе речь шла, прежде всего, о буржуазной революции. Буржуазия могла использовать эту революцию как клапан, чтобы выпустить пар своих разочарований и одновременно сохранить порядок и собственность. Но, несмотря на все, мы должны четко отличать фашизм от реакционных режимов в Европе. Да, рексисты поддерживали бельгийскую монархию, как и фламандские фашисты, но, несмотря на это, различия были велики. Реакция отвергала любую революцию, выступала за «статус кво» и ее идеалом был «старый режим». Она делала упор на иерархию, но речь шла при этом о традиционной иерархии с ее застывшими привилегиями. Понятно, что подобные режимы пресекали любой активизм и любое массовое движение.
Кроме того, главным для них была территория, а «общая душа» подданных мало их интересовала. Подобные режимы не были заинтересованы и в том, чтобы лишенные прав люди принимали участие в политике или чтобы было покончено с отчуждением человека от общества. Все их усилия были направлены на то, чтобы люди, наоборот, держались в стороне от политики, чтобы традиционно господствующий слой сохранял свою власть. Культура была для них не важна, и они предоставляли художникам широкую свободу, лишь бы те не затрагивали монополию политической власти. Характерно в этом отношении описание одним современным историком режима Хорти: Хорти не позволял оппозиции перечить своей воле, но не считал задачей правительства предписывать подданным все детали поведения и мышления и строго контролировать исполнение этих предписаний11.
Так французские фашисты откололись от «Аксьон Франсез», потому что эта организация была недостаточно революционной, что она доказала своим бездействием в феврале 1934 года. Франко уничтожил фашистское движение, Фалангу, и установил диктатуру, сходную с режимом Хорти. Фашизм и реакция имели разные представления, поэтому их не следует путать друг с другом.
А каковы были различия между разными национальными видами фашизма? Лучший пример — проблема расизма и антисемитизма. Ни тот, ни другой не были необходимыми компонентами фашизма и не являлись определяющими для тех групп движения, которые ориентировались на Италию). До 1936 года в Италии не было расизма. Фашисты в Бельгии и Нидерландах следовали примеру итальянских. Леон Дегрель резко отвергал любой расизм, что неудивительно в многонациональной стране. Какая раса «настоящая», спрашивал он: бельгийская, фламандская или валлонская? С фламандской стороны газета «Де Даад» выступала против разжигания расовой ненависти и призывала всех «честных евреев» изгнать марксистов из своей страны12.
Даже голландский национал-социализм под руководством Антона Адриана Мюссерта сначала не писал расистские лозунги на своих знаменах и ничего не говорил о евреях: немецкие нацисты не поняли такую позицию. Французская фашистская группа и газета «Же сюи парту» выражали антисемитские взгляды, но и они обвиняли немцев в преувеличении расовой проблемы и считали, что даже с таким чужеродным народом, как евреи, можно иметь хорошие отношения13. Ничуть не удивительно, что и Фаланга была в начале свободна от подобных взглядов, так как в Испании почти не было евреев. Однако и существование еврейских общин не следует слишком тесно связывать с фашистским антисемитизмом, так как в Бельгии и Нидерландах были большие еврейские общины. Но в этих странах единственным врагом считался марксизм, и все прочие соображения исключались. Однако и это объяснение недостаточно, так как евреев могли отождествлять здесь с марксистами столь же легко, как и в Германии.
Однако эта ситуация сохранялась недолго. В 1936 году и Муссолини стал приверженцем расизма и не только под немецким влиянием. С помощью расизма он пытался оживить свой устаревший фашизм и дать новый стимул молодежи, которая все больше разочаровывалась в его революции. Изменившаяся позиция итальянцев в этом вопросе повлияла и на Фалангу, хотя с Испанией не было еврейской общины. Но и здесь это изменение позиции случайно совпало с другой необходимостью: стать более привлекательными для низших слоев. Как в Италии, так и в Испании антисемитизм помог придать движению новую динамику. Правда, Фаланга отвергала любой светский расизм и опиралась вместо этого на воинственную католическую веру испанских крестоносцев. И фашисты Освальда Мосли взяли на вооружение антисемитизм, когда поняли, что это делает их движение более динамичным, придает ему боевитость и делает рекламу, когда они маршируют через населенный преимущественно евреями лондонский квартал Ист Энд.
Только в Центральной и Восточной Европе расизм изначально был неотъемлемой частью фашистской идеологии. Здесь жила масса евреев, притом в условиях типа гетто. В общем, это была четко отличимая часть населения, которая подвергалась нападкам и оскорблениям.». Кроме того, в таких странах, как Румыния или Венгрия, евреи составляли средний класс, то сословие, которое занималось коммерческой деятельностью и эксплуатировало остальное население. Неудивительно, что Железная Гвардия, которая взывала к национализму крестьян, была антисемитской и расистской организацией, несмотря на свою христианскую ориентацию и первоначальное название «Легион Михаила Архангела».
После Первой мировой войны масса восточно европейских евреев начала мигрировать в соседние страны, прежде всего, в Германию и Австрию. Рассказ Гитлера в «Майн Кампф» о том, как он реагировал на вид этих чужаков в Вене, можно считать типичным случаем. Ситуация в этой части Европы дала фашизму врага, из которого можно было сделать символ тех сил, против которых надо бороться. Кроме того, в Восточной Европе борьба за национальное освобождение была переплетена с романтикой и расизмом задолго до появления фашизма. Гитлер продолжил эту традицию и построил на ней свой «еврейский вопрос». Но это привело к дальнейшему расхождению между национал-социализмом и западным фашизмом. Для Гитлера врагом был не туманный марксизм, он воплощался для него физически в евреях. В соответствии с центрально-европейской традицией расово ориентированного национализма он мог придать врагу своего мировоззрения конкретный человеческий образ. Как ни один другой западный фашизм, немецкий фашизм включил в себя в результате массовый террор и массовое уничтожение людей. Как в Германии, так и во время кратковременного господства Железной Гвардии массовый террор и погромы были выражением активизма и направлялись против определенной группы людей, объявленных врагами.
Поэтому массовый террор нельзя считать признаком фашизма на европейском уровне. В этом отношении Ханна Арендт заблуждается в своей книге «Происхождение тоталитаризма» и поэтому вынуждена ограничиться примером одной Германии. Есть разница между фашистскими актами насилия и уличными потасовками, с одной стороны, и массовым террором, с другой, который лишь частично может быть объяснен преобладанием расистского и антиеврейского направления в движениях Центральной и Восточной Европы.
Массовый террор и акты насилия сдерживались во многих фашистских движениях другим фактором. Умеренным приходилось быть тому фашизму, который отождествлял нацию с существующим государством, в отличие от того, который отвергал все существующие политические учреждения во имя народа. Так в Италии Муссолини никогда не пытался свергнуть монархию, а в Англии, Бельгии и Голландии фашизм был лоялен по отношению к символу государства. Иное дело — страны Центральной и Восточной Европы: там активизм не только имел более широкий простор для своих действий, но и четкую цель — ликвидировать все существующие политические учреждения и основать новые.
