Рудольф Гесс - Комендант Освенцима. Автобиографические записки Рудольфа Гесса
Вечером того же дня в Заксенхаузене была совершена первая казнь военного времени. Один коммунист уклонился от работ по противовоздушной обороне на заводах «Юнкерс» в Дессау. По заявлению заводской охраны его арестовало местное гестапо, которое отправило его в гестапо Берлина. Там его допросили, а затем представили о нем доклад РФСС, который распорядился о немедленном расстреле[46].
Согласно тайному приказу о мобилизации, все экзекуции, о которых распорядились РФСС или гестапо, исполнялись в ближайшем КЛ.
Около 22 часов позвонил Мюллер из гестапо[47], который сообщил, что курьер с соответствующим приказом уже в пути. Этот приказ должен быть немедленно исполнен. Вскоре после этого приехал грузовик с двумя служащими гестапо и одним закованным в наручники гражданским. Комендант вскрыл конверт с письмом, в котором кратко сообщалось: «В соответствии с приказом рейхсфюрера СС, N. N. подлежит расстрелу. Сообщить ему об этом и через час исполнить».
Теперь комендант сообщил приговоренному о полученном приказе. Тот сохранил полное спокойствие, хотя и не думал, как он затем сказал, что его расстреляют. Он смог написать своей семье и получил сигареты, о которых попросил. Айке узнал обо всем от коменданта и прибыл до окончания указанного срока.
В должности адъютанта я был и начальником штаба комендатуры. Находясь на этой должности я, согласно тайному приказу о мобилизации, был также обязан исполнять казни. Утром того же дня, когда объявили войну, комендант вскрыл приказ о мобилизации, но оба мы тогда не подумали, что предписание об исполнении казни придется выполнить в тот же день.
Я быстро отобрал трех старых, спокойных унтеров из штаба, сообщил им о предстоящем, проинформировал их о должном поведении и действиях.
В песчаном карьере промышленной зоны быстро вкопали столб. Тут же подъехала машина. Комендант сообщил приговоренному, что ему следует встать возле столба. Я привел его. Он спокойно приготовился. Я отошел назад и приказал стрелять. Он упал, и я приказал выстрелом добить его. Врач констатировал три сквозных ранения в сердце. Кроме Айке, при казни присутствовали еще несколько командиров из эрзац-подразделений.
Никто из нас после утренней лекции Айке не подумал бы, что переход от его наставлений к грубой действительности произойдет так скоро. Даже сам Айке, как он сказал после экзекуции. Я был настолько поглощен приготовлениями, что по-настоящему пришел в себя лишь после экзекуции. Все командиры, которые присутствовали на экзекуции, после этого некоторое время посидели в офицерском собрании. Но, как ни странно, настоящей беседы не получилось, каждый предавался собственным мыслям. Каждый перебирал в памяти наставления Айке. И каждый мог вполне отчетливо представить себе предстоявшую жестокость событий военного времени. Все присутствующие были, кроме меня, людьми пожилыми, они уже прошли мировую войну офицерами, была старыми офицерами СС, все, благодаря участию в становлении НСДАП, могли постоять и за себя. Но на всех экзекуция произвела очень сильное впечатление. Я был ошеломлен происшедшим не меньше.
Однако уже в последующие дни нам приходилось снова переживать эти впечатления. Я возглавлял исполнительную команду почти ежедневно. Дело касалось в основном уклонистов от военной службы и дезертиров. О причине экзекуции можно было узнать только от сопровождавших служащих гестапо. Ведь в приказе об экзекуции об этом не говорилось.
Один случай затронул меня особенно сильно. Один офицер СС, служащий гестапо, с которым я часто имел дело, поскольку он чаще всех доставлял важных заключенных или секретные письма коменданту, однажды ночью вдруг был доставлен для немедленной экзекуции. Днем раньше мы еще сидели вместе в офицерском собрании и разговаривали об экзекуциях. И вот теперь привезли его самого, а я должен был исполнить приказ. Даже для моего коменданта это было уж слишком. После расстрела мы оба долго ходили молча вокруг строений, чтобы успокоиться. Как мы узнали от сопровождавшего чиновника, этот офицер СС получил приказ арестовать бывшего функционера-коммуниста и доставить его в лагерь. Он уже давно и хорошо знал арестованного по службе в охране. И тот всегда вел себя вполне лояльно. По доброте он разрешил ему еще раз сходить к себе домой, чтобы переодеться и попрощаться с женой. В то время как офицер и его напарник разговаривали в гостиной с его женой, арестованный бежал через другую комнату. Когда они обнаружили бегство, было уже слишком поздно. Офицер СС после доклада о побеге был тотчас же арестован гестапо, РФСС распорядился о проведении военного трибунала. Уже через час подсудимому вынесли смертный приговор. Его напарника приговорили к большому сроку лишения свободы. РФСС отклонил даже просьбы о помиловании, исходившие от Гейдриха и Мюллера. Первое тяжелое служебное нарушение в военное время со стороны офицера СС следовало покарать демонстративно жестко. Приговоренный таким образом был обычным человеком в возрасте за 30, женатым, отцом троих детей. Прежде он добросовестно исполнял свои обязанности и теперь должен был пострадать из-за своей доброты и доверчивости. Смерть он принял спокойно.
Но каким образом я смог спокойно отдать приказ стрелять, мне самому непонятно и сегодня. Трое стрелявших не знали, кого они должны убить, и хорошо, что не знали, не то их стало бы трясти. Сам я от волнения едва смог поднести свой пистолет к виску для контрольного выстрела. Но всё же я смог взять себя в руки, чтобы присутствующим ничего не бросилось в глаза. Через несколько дней я разговаривал с одним из трех унтеров исполнительной команды, и спрашивал его на этот счет.
Этот расстрел всегда стоит у меня перед глазами как напоминание о постоянной необходимости справляться с самим собой и проявлять непреклонную твердость.
Это уже невозможно вынести — думал я тогда.
Айке же продолжал твердить о всё большей твердости. Эсэсовец должен убить даже близкого родственника, если он пойдет против государства или идей Адольфа Гитлера. «В силе остается только одно: приказ!» Эта мысль будто представляла собой бланк для всех его распоряжений.
Что это означает, и что под этим подразумевал Айке, я узнал в эти первые недели войны. Не только я, но и многие старые командиры СС. Некоторые из них, имевшие высокие чины всеобщих СС и к тому же начальные эсэсовские номера, еще позволяли себе вольности и говорили в офицерском собрании, что исполнение работы палачей оскверняет черную форму СС. Айке об этом донесли. Он потребовал от ветеранов объяснений, а затем созвал в своем ораниенбургском ведомстве офицерское собрание и заявил там примерно следующее: высказывания о работе палачей СС свидетельствуют о том, что известные лица, несмотря на длительную причастность к СС, до сих пор не поняли свою задачу правильно. Важнейшей же задачей СС является защита нового государства всеми целесообразными средствами. Каждого противника, смотря по степени его опасности, следует спрятать за решетку или уничтожить. И то, и другое можно сделать только силами СС. Только так можно обеспечить безопасность государства, пока не созданы новые законы, надежно защищающие государство и народ. Уничтожение внутреннего врага — точно такой же долг, как уничтожение врага на фронте, и поэтому оно никак не может быть названо позорным. Сделанные высказывания свидетельствуют о зараженности мировоззрением старого буржуазного мира, которое давно изжило себя благодаря революции Адольфа Гитлера. Они свидетельствуют о мягкости и сентиментальности, недостойной эсэсовца-офицера, и даже могут стать опасными. Поэтому он вынужден доложить об известных лицах рейхсфюреру СС. В сфере своей компетенции он раз и навсегда запрещает такие мягкотелые взгляды. Ему нужны лишь безусловно твердые мужчины, понимающие к тому же значение мертвой головы, изображение которой они носят как знак особого достоинства.
РФСС не наказал болтунов прямо. Они только получили от него личные предостережения и наставления. Однако по службе их больше не повышали, и до конца войны они так и пробегали в чинах обер- или гауптштурмфюреров. Кроме того, им до конца войны пришлось оставаться в ведомствах Инспекции КЛ. Они тяжело это переносили, однако научились молчать и с одержимостью исполнять свой долг.
С началом войны в КЛ пригодные к несению военной службы заключенные также были освидетельствованы медицинскими комиссиями при командовании призывных округов. О найденных пригодными сообщалось в гестапо или в государственную службу криминальной полиции, а эти ведомства освобождали их от военной службы или, наоборот, оставляли их за собой. В Заксенхаузене содержалось множество исследователей Библии. Все они отказались от военной службы и за это были приговорены рейхсфюрером СС к смерти как уклоняющиеся от военной службы[48]. Их расстреливали перед строем заключенных шутцхафтлагеря. За исследователями Библии следовало наблюдать в первую очередь. Я уже видел достаточно много религиозных фанатиков в местах паломничества, в монастырях, в Палестине, на дороге в Хиджаз, в Ираке, в Армении: католиков, православных, мусульман, шиитов и суннитов. Но исследователи Библии в Заксенхаузене, особенно двое из них, превзошли всех, кого я видел прежде. Это два особенно фанатичных исследователя Библии отказывались от всего, что имело хоть какое-то отношение к военной службе. Они не становились по стойке «смирно», то есть не ставили пятки вместе, не вытягивали руки по швам, не снимали шапки. Они говорили, что таких почестей достоин только Иегова, но не люди. Для них не существовало начальства, они признавали единственным начальником только Иегову. Обоих пришлось изъять из блока исследователей Библии и водворить в помещение камерного типа, поскольку они постоянно подстрекали других исследователей Библии к такому же поведению. Айке много раз приговаривал их к телесным наказаниям за нарушение дисциплины. Они выносили наказания настолько страстно, что трудно было поверить своим глазам. Они казались какими-то извращенцами. Они просили коменданта о дальнейших наказаниях, чтобы пуще прежнего свидетельствовать о своей идее, об Иегове. После медицинского освидетельствования, которого они ждали как никакие другие заключенные, и от которого они категорически отказались, — отказались даже подписываться под бумагой военного ведомства, — РФСС также приговорил их к смерти. Когда им об этом сообщили, они были вне себя от радости, они не могли дождаться часа экзекуции. Снова и снова они заламывали руки, с восторгом смотрели на небо и непрерывно кричали: «Скоро мы будем у Иеговы, какое счастье, что мы избраны для этого». Еще за несколько дней до того они присутствовали при экзекуции их братьев по вере, где их едва можно было удержать. Они хотели быть расстреляными вместе с ними. Едва ли таких одержимых можно было найти где-либо еще. К своей экзекуции они бежали чуть ли не рысью. Они стояли у деревянной стены пулеуловителя с просветленными, восторженными лицами, на которых уже не было ничего земного. Такими я представлял первых мучеников-христиан, которые ожидали растерзания дикими зверями на арене. Они шли на смерть с совершенно светлыми лицами, подняв кверху глаза, сложив руки в молитве, с высоко поднятыми головами. Все, кто видели эту смерть, были ошеломлены. Смущена была даже команда исполнителей.
