Дмитрий Тренин - Интеграция и идентичность: Россия как «новый Запад»
58 Сталин И. В. Выступление на XIX съезде КПСС. – М., 1952.
59 Черняев А. С. Шесть лет с Горбачевым. – М., 1993. – С. 142.
60 В конфликте между Эфиопией и Сомали из-за пустынной области Огаден в 1977–1978 гг. Советский Союз поддержал Эфиопию, которая, со своей стороны, провозгласила себя социалистической страной и приняла марксистско-ленинскую идеологию. СССР послал в Эфиопию военных советников и специалистов, а Куба – боевые части. Запад, со своей стороны, оказал политическую и материальную поддержку Сомали.
61 Matlock J. Autopsy on an Empire: The American Ambassador’s Account of the Collapse of the Soviet Union: 1st edition. – [S. 1.]: Random House, 1995. —P. 152.
62 Богатуров А. Д. Синдром поглощения в международной политике // Pro et Contra. – 1999. – Т. 4. – № 4. – Осень. – С. 38–39.
63 Brzezinski Z. The Choice: Global Domination or Global Leadership. – New York: Basic Books, 2004. – P. X.
64 Haass R. N. The Opportunity: America’s moment to Alter History’s Course. – New York: Public Affairs, 2005. – P. 155.
65 См. доклады Совета по внешней и оборонной политике 1992–2004 гг., а также: Богатуров А. Д. Кризис миро системно го регулирования / / Внешняя политика и безопасность современной России (1991–1998): Хрестоматия в 2 т. – Т. 1 / Сост. Т. И. Шаклеина. – М.: Моск. обществ, науч. фонд, 1999. – С. 53.
66 Богатуров А. Д. Плюралистическая однополярность и интересы России // Там же. – С. 86.
Глава вторая
НАПРАВЛЕНИЯ ВНУТРЕННЕЙ ТРАНСФОРМАЦИИ РОССИИ И ИХ ВЛИЯНИЕ НА МЕЖДУНАРОДНЫЙ СТАТУС СТРАНЫ
КАК СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ ОПЫТ всех успешных стран, главное условие международной интеграции – это внутренняя трансформация. Германия и Япония, Южная Корея и Греция, Эстония и Словения стали частью международного общества не потому, что привели свою внешнюю политику в соответствие с американской, а потому, что в их внутренней структуре произошли коренные трансформационные изменения. Напротив, есть немало примеров, когда страны, чьи правительства ориентировались во внешней политике на Вашингтон, так и не сумели приступить к внутренним преобразованиям. Более того, в годы «холодной войны» проамериканский курс диктаторских режимов (Никарагуа и Гаити, Заира и Индонезии) становился прикрытием для экономического регресса, безудержной коррупции и политических репрессий. В тот период так называемый свободный (от коммунизма и советского влияния) мир был в гораздо большей степени проамериканским, чем демократическим. Главным направлением российской внутренней трансформации 1980-1990-х годов стал отказ от «особого пути» в общественной жизни и возвращение в «мировую цивилизацию». Это – отправная точка для трансформационных преобразований. Но чтобы появилась возможность трансформации, советский строй должен был либо рухнуть, либо «размягчиться», переродиться изнутри.
Советский Союз с самого начала строился как альтернатива «мировому капитализму», т. е. Западу. На рубеже 1990-х годов эта альтернативность была снята, российское руководство провозгласило курс на строительство демократического государства, рыночной экономики, гражданского общества. На международной политической арене Россия официально стала партнером США и Европы. Тем не менее спустя 15 лет после распада СССР многие российские и зарубежные наблюдатели утверждают, что Россия «застряла между прошлым и будущим» – между диктатурой и демократией1, бюрократически «схваченным» и свободным рынком, цензурой и самоцензурой подконтрольных государству средств массовой информации и свободой слова независимых СМИ. Часто делают вывод, что в России с наступлением XXI в. произошел откат назад и страна двигается в неверном направлении2.
Так ли это на самом деле? Что происходит в сфере политики, экономики, общественных отношений? Как оценить идущие в них существенные, часто противоречивые, но внешне разнонаправленные изменения? Что происходит с системами ценностей правящей элиты и общества, как эволюционируют внешнеполитическая философия элиты и общественное мнение по отношению к внешнему миру? Приближается ли в результате этих изменений современная Россия к Западу? Или, наоборот, «по-новому» отдаляется от него? Каковы перспективы на ближайшие 10–15 лет?3
Демократизация политической системы
ДЕМОКРАТИЯ СТАЛА ЗНАМЕНЕМ и главным содержанием российских перемен конца XX в. Как предсказывали Джордж Кеннан, Николай Бердяев, Иван Ильин, советский коммунистический строй был свергнут не в результате внешнего давления. Такому режиму, располагавшему огромным ядерным и в буквальном смысле слова несметным обычным военным арсеналом, внешний враг был не страшен, а, наоборот, абсолютно необходим для обеспечения собственного политического выживания. Именно поэтому исчезновение внешнего врага создало резкое «падение давления» в системе, подрыв дисциплины подчиненных и деморализацию начальников, что довольно скоро привело режим к краху. В этом смысле известная фраза академика Георгия Арбатова о том, что мы (СССР) сделаем с вами (США) нечто страшное – лишим вас врага4, оказалась пророческой в том смысле, что исчезновение врага привело к страшным последствиям. Ирония состояла в том, что руководство СССР, освободившись от образа врага в лице США, тем самым «расслабило» советскую систему настолько, что она перестала функционировать. Что касается Западного сообщества, то и внутренний строй входящих в него стран, и даже их основные международные институты (НАТО, ЕЭС/ЕС) не только «выжили», но и получили дальнейшее развитие. В отличие от «социалистического содружества» Запад не нуждался для своего существования в наличии советской угрозы.
Ряд экспертов, в том числе Алексей Арбатов, совершенно справедливо утверждают, что СССР сошел с исторической сцены не потому, что «надорвался» в ходе гонки вооружений с США, в частности, пытаясь дать ответ американским «планам звездных войн»5. Советская политическая, экономическая, общественная система была создана в ходе борьбы с классовым противником внутри страны и вне ее. Более того, эта система, прошедшая серьезную проверку в годы Великой Отечественной войны, была как раз предназначена для того, чтобы функционировать в ходе непрерывной борьбы с противником, где «мирные» фазы чередовались с военными периодами – вплоть до «полной победы коммунизма во всем мире». Главным преимуществом советской экономики считалась именно ее способность к мобилизации ресурсов для войны и во время войны («холодная война» с ее непрекращавшейся гонкой вооружений была экономическим эквивалентом вооруженного конфликта). Аналогичным образом формулировались критерии устойчивости политических институтов («руководящая и направляющая роль КПСС», «бойцы» которой находились в непрерывной «борьбе» на различных «фронтах»), общественной системы («нерушимое монолитное единство партии и народа»), межнациональных отношений («дружба и братство народов СССР», формирование «советского народа как новой исторической общности»).
До тех пор пока эта стройная, хотя и крайне затратная во всех отношениях система сохранялась, любой разговор об интеграции СССР в мировое сообщество был бессмысленным. Миссия Советского Союза как раз заключалась в том, чтобы своим существованием и конкретными действиями способствовать реализации главной идеи «Манифеста коммунистической партии» – перехода от капитализма к коммунизму во всемирном масштабе. Советский Союз, как он был создан Сталиным, был конструкцией, где роль государства играла партия. Даже по своей структуре советское государство было принципиально отлично от западных. Номинальный глава государства, правительство и парламент были лишь агентами реальной власти. Это приводило к проблемам даже на уровне дипломатического протокола, в котором не было места для генерального секретаря КПСС и членов всемогущего Политбюро. Советским руководителям приходилось присваивать себе дополнительные титулы – главы правительства (Сталин, Хрущев) или главы государства (Брежнев, Андропов, Черненко, Горбачев), чтобы иметь возможность пользоваться протокольными привилегиями. Крах партии-государства неизбежно и практически немедленно привел к распаду Советского Союза.
Вполне логично, что в СССР любые призывы к сближению с Западом, выходившие за пределы формулы «мирное сосуществование есть форма классовой борьбы», квалифицировались как «антисоветская пропаганда», призванная расшатать советский строй изнутри, ослабить его. Официальная «марксистско-ленинская наука» тратила много усилий для «разоблачения» идей конвергенции социализма и капитализма как «идеологической диверсии».
Тезис о принципиальной несовместимости «двух миров», закономерной неизбежности их борьбы вплоть до «победы коммунизма во всем мире» имел для КПСС-СССР основополагающее охранительное значение. Этот тезис непременно сопровождал любые упоминания о «мирном существовании государств с различным общественным строем» при Хрущеве, о «разрядке международной напряженности» при Брежневе и т. п., ставил жесткие идеологические пределы любому политическому сближению с Западом. Реальная и наигранная воинственность советского социализма с его установками на борьбу имела внутреннюю сторону, охраняя посредством «доктрины Брежнева» социалистический строй в союзных СССР странах. «Социализм с человеческим лицом» – т. е. «мирный» социализм, отказавшийся от борьбы с классовым врагом, был с точки зрения советского руководства крайне опасен, так как предвещал разложение строя и, далее, утрату власти. Соответственно в то время как Чехословакия в период Пражской весны подверглась советской военной оккупации, неосталинский режим Чаушеску в Румынии, несмотря на его вызывающее внешнеполитическое фрондерство (и откровенную неприязнь к «гению Карпат» со стороны советских руководителей), получил возможность существовать на протяжении почти четверти века в особой «нише».
