Дмитрий Волкогонов - Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.
Бухарин мог вспоминать, лежа на тюремных нарах большевистской тюрьмы, как он в запальчивости выкрикивал на VII съезде партии слова, теснившие его ум и сердце:
— Такой ценой нельзя покупать двухдневную передышку, которая ничего не даст. Вот почему, товарищи, мы говорим, что та перспектива, которую предлагает т. Ленин, для нас неприемлема.
Как все это было давно… Но тогда он был честным перед собой, о чем и писал Сталину из тюрьмы 15 апреля 1937 года:,Я искренне думал, что Брест — величайший вред. Я искренне думал, что твоя политика 2&/29 годов — до крайности опасна. Из линии я шел к лицам, а не наоборот. Но что у меня было плохого, что меня подводило? Антидиалектическое мышление, схематизм, литературщина, абстрактность, книжность".
Ленин внушил ему, что он не в ладах с диалектикой, и Бухарин многократно кается перед тюремщиками, перед недоучившимся священником Джугашвили, перед Ежовым на допросе в своей „антидиалектичности". Это не просто признак излома личности обстоятельствами, а наивная вера в то, что раскаяниями в несуществующих грехах можно испросить себе прощение.
А ведь Ленин любил Бухарина (но не партия, которая никого не любила, как и подобает ордену). Вождь значительно меньше писал Бухарину, чем другим своим соратникам из окружения. Ленин любил беседовать с Бухариным, нередко проявляя просто отеческую заботу о молодом соратнике.
Большевики, едва-едва почувствовав, что усидят в Москве, что власть останется у них, стали пристально присматривать за своим драгоценным здоровьем. Уже в двадцатом году вожди стали регулярно ездить на лечение в Германию, вызывали к себе оттуда врачей для консультаций, заказывали дорогие лекарства. При этом отпуска брали на 2—3 месяца. Особенно любили подолгу отдыхать Троцкий, Бухарин, Зиновьев, Иоффе и некоторые другие большевистские руководители.
Так вот, в марте 1922 года Бухарин с женой выехал на отдых в Германию. Ленин поручал послам следить за лечением, отдыхом партийных руководителей и сообщать об этом в Москву. В этом смысле весьма любопытно письмо Ленина в Берлин, датированное 26 апреля 1922 года.
„Строго секретно.
Копия Сталину.
Тов. Крестинсхий.
Очень благодарю за присланное лекарство. Хотел бы поговорить насчет Бухарчика. Смилга рассказывает мне, что ведет он себя безобразно. Не лечится толком. Слухи о покушении на него (готовящемся) выводят его из себя и т.д.
Покушение вполне возможно, и противник имеет много шансов на успех. Я предлагаю поэтому следующее:
Бухарина вызвать сюда. Через месяц (или полтора) мы его пошлем назад, к жене.
За это время подготовить:
1. Перевод его жены в другую санаторию, где меньше белых, где в окрестностях больше рабочих немцев-коммунистов. Вероятно, можно найти такое место в Саксонии.
2. За это же время подготовить 2-3-х немецких рабочих-коммунистов, не болтунов, и их поселить без ведома Бухарина около его санатории, для охраны. Это трудно сделать, ибо все и вся — болтуны, пустомели, хвастуны. Но это надо сделать.
3. Жене Бухарина назваться ее девичьей фамилией. Это ее право по нашим законам.
Очень прошу обделать все это толком, серьезно.
Привет. Ваш Ленин".
Целую операцию с „продолжением" предлагает Ленин, чтобы Бухарин хорошо отдохнул в немецком санатории с женой. А на дворе страны, где пепел и разруха, едва– едва гражданская война стихла… Но власть быстро портит людей. Ибо любая власть, в принципе, сколь необходима, столь и порочна.
Бухарин был в своем роде партийным аристократом. Он много работал над собой, обладал весьма обширными знаниями. Николай Иванович не мог не чувствовать, что в интеллектуальном развитии он выше ворошиловых, молотовых, кагановичей.
„Ранний Бухарин" был ортодоксален. Как Ленин. В своей „Теории пролетарской диктатуры", написанной в 1919 году, Бухарин также размашисто непримирим: люди из II Интернационала — это „пустопорожние болтуны из живых трупов". Один из них — Каутский, это человек, который занимался "лизанием генеральского сапога". Для Бухарина Лига Наций — "дребедень". Здесь он полностью похож на Ленина. Так же как Ленин, Бухарин утверждает, что суть власти пролетариата — только „диктатура". Он пишет, что „пролетариат не только не дает никаких „свобод" буржуазии — он применяет против нее меры самой крутой репрессии: закрывает ее прессу, ее союзы, силой ломает ее саботаж и т.д.".
Бухарин, как и Ленин, превозносит принцип классовой борьбы, монополии одной партии, призрачности буржуазной демократии. Он за строгое централизованное, плановое хозяйство. Он ни в чем не расходится с Лениным.
Позже, в конце двадцатых годов, зрелый Бухарин вносит нечто новое, окололиберальное, в свои социально-экономические взгляды, которые усугубили его политическое положение и привели к утрате престижного положения в партийной иерархии. В своем докладе „Политическое завещание Ленина", сделанном 21 января 1929 года, Бухарин, защищая и развивая ленинизм, говорил и нечто нетрадиционное. Taк, индустриализацию страны, по Бухарину, нельзя осуществлять путем „переобложения крестьянства", нужно „зацеплять крестьянина за его интересы", нужно учитывать его „собственные выгоды". Не случайно до самой смерти Бухарин не смог отмыться от обвинений в „защите кулака", разжигании „частнособственнического интереса", курсе на "Личное обогащение".
Бухарин не был еретиком и оппортунистом. Он просто видел несуразности марксизма, отвергающего глубинный двигатель экономического прогресса — интересы. Он попытался „слегка уточнить, скорректировать" традиционные взгляды.И не просто уточнить, но и увязать их с конкретным политическим курсом партии. Бухарин быстро попал в уклонисты и по закону большевистской логики должен был от „теоретической борьбы перейти к политической, а затем и террористической". Бухарин пытался любыми способами выбраться из „осады", не брезгуя никакими приемами. Он стал защищать не столько свои „чуть-чуть" еретические взгляды, сколько самого себя. Защита была тоже большевистски традиционной: Бухарин обрушился на Троцкого. Взяв на прицел, например, заявление Троцкого о „правой опасности" в июле 1928 года, Бухарин называет этот документ „неслыханно клеветническим и кликушеским". Бухарин пытается удержаться „на плаву", безжалостно добивая уже поверженного Троцкого накануне его депортации.
Троцкий же был более снисходительным к Бухарину, хотя высмеивал его весьма обидно и едко. „Бухаринская борьба с оппозицией, — писал он осенью 1927 года, — ужасно напоминает стрельбу перепуганного насмерть солдата: глаза зажмурит, винтовку ворочает над головой, патроны расстреливает в бешеном количестве, а процент попадания равен нулю. Такая бешеная трескотня сперва оглушает и может даже испугать необстрелянного человека, не знающего, что стреляет, зажмурив глаза, до смерти перепуганный Бухарин".
Уже позднее, будучи в изгнании, Троцкий дал довольно оригинальную характеристику Бухарина через призму ленинского отношения к нему.
"В характере Бухарина, — вспоминал Троцкий, — было нечто детское, и это делало его, по выражению Ленина, любимцем партии. Он нередко и весьма задорно полемизировал против Ленина, который отвечал строго, но благожелательно. Острота полемики никогда не нарушала их дружеских отношений…
Вспоминается такой эпизод на заседании Политбюро. Когда Англия круто переменила свою политику по отношению к Советам, перейдя от интервенции к предложению заключения торгового договора… все, помню, были охвачены одной мыслью: это серьезный поворот… Неожиданно раздался голос Бухарина:
— Вот так штука! События на голову встанут! — Бухарин посмотрел на меня.
— Становитесь, пожалуйста, — ответил я.
Бухарин побежал с места, подбежал к кожаному дивану, уперся руками и поднял вверх ноги. Постояв так мину– ту-две, он с торжеством вернулся в нормальное положение. Мы посмеялись, и Ленин возобновил заседание Политбюро. Таков был Бухарин и в теории и в политике. Он при всех своих исключительных способностях нередко становился ногами вверх…"
Судьба Бухарина, как и многих других соратников Ленина, трагична. Может быть, поэтому в процессе реабилитации долго считалось, что его курс и методы в экономике и особенно сельском хозяйстве прогрессивны. Я тоже считал так когда-то, работая над книгой „Сталин". Но позднее более внимательное знакомство с творчеством Бухарина и уже более спокойное отношение к „открытиям" трагического прошлого позволяют с огорчением сказать: идеи Бухарина мало чем отличались от официальной ,линии". Может быть, некоторая разница была лишь в тактике и сроках реализации партийных директив. Бухарин мог критиковать не курс, а его „троцкистские" извращения, бездарное планирование, кулацкое „торможение". Редактор Известий" Бухарин интуитивно чувствовал гибельность курса, но мог сказать об этом лишь несколько раз очень туманными намеками.
