Андрей Матвеев - Идолы власти от Хеопса до Путина
Он утверждал, что коитус и опьянение — единственные средства, позволяющие человеку мгновенно впадать во временную смерть — сон. Ожидал новолуния, чтобы дать остричь себе волосы. Ненавидел свой высокий рост, заставлявший его сутулиться. Никогда не упускал случая пожелать здоровья чихнувшему человеку, будь то мужчина или женщина.
Никогда не расставался с астрологом. Любил слушать чтение из греческих авторов, рассказы риторов, философские диспуты. Всю жизнь провел в окружении образованных людей. Он клал себе припарки на лицо. Отказывался от осмотров врачей. Питал к ним стойкое презрение. По свидетельству Тацита, перед самой смертью он отослал врача Харикла в Мизен, сказав, что тот, кто столько лет провел в собственном теле, знает свое жилище куда лучше, чем случайный гость. Светоний рассказывает, как умер Тиберий: будучи в Астуре, в Кампании, он внезапно почувствовал сильную слабость. Но все же приказал везти себя в Цирцеи. Там, в цирке, он метнул копье в кабана на арене и тотчас ощутил резкое колотье в боку (latere convulso). Однако пожелал ехать в Мизен, где устроил пир. Буря помешала ему продолжать путь, и он умер в своей постели. По крайней мере, окружающие сочли его мертвым. Калигула поспешил возгласить себя императором.
Однако 16 марта 37 года Тиберий пришел в сознание. Он позвал слугу. Сенека Старший рассказывает, что он даже встал, но тут же рухнул наземь. По свидетельству Тацита, Макрону пришлось помочь старику умереть, прижав ему подушку к лицу, к губам, которым были так хорошо знакомы другие губы (curmus) патрицианок.
Преемник Тиберия Калигула гораздо известнее своего приемного деда. Много лет назад выдающийся американский поэт Роберт Лоуэлл написал стихотворение, которое так и назвал —"Калигула". На русский язык его перевел выдающийся русский поэт Андрей Вознесенский. Каждая строфа в нем заслуживает цитирования, мы приведем те, что кажутся нам ключевыми:
Мой тезка, сапожок, Калигула!
Давным-давно, еще в каникулы,
Твоя судьба меня окликнула,
И впилась в школьные миндалины
Рука с мерцающей медали,
Где бледный профиль злобно морщится,
Как донышко моих возможностей.
…А над тобою, как улики,
У всех богов — твои улыбки.
Ты им откокал черепушки
И прилепил свой лик опухший.
Взывая к одноликой клике,
Молись Калигуле, Калигула!
Все вещи здесь уже названы собственными именами, но интересно, почему именно образ Калигулы вызвал столько интерпретаций в культуре XX века. Есть и пьеса Альбера Камю «Калигула», и роман «Калигула, или После нас хоть потоп» Йозефа Томана, ну а фильм Тинто Брасса с Малкольмом Макдауэллом в главной роли не видел только ленивый.
Ведь даже в жестокости он не был номером первым, ну а в разврате его опережали многие, тот же Нерон, к примеру.
Но вот был и есть Калигула, которому посвящают стихи, пишут пьесы и романы, снимают фильмы, чье имя уже стало нарицательным. Почему?
«Пусть ненавидят, лишь бы боялись», — говаривал Сапожок (Калигула), прозванный так еще в детстве.
«Потому что подрастал он среди воинов, в одежде рядового солдата», — как писал Светоний.
Именно последний и сделал в «Жизни двенадцати цезарей» всё, чтобы Гай Юлий Цезарь Август Германик, он же Калигула, и поныне воспринимался как воплощение абсолютного зла, а что там было на самом деле — да кто сейчас разберет.
Приемный дедушка Тиберий много сделал для воспитания внучка. Усыновив отца Калигулы (а это было условием получения трона), император потерял его, своего лучшего полководца, при весьма странных обстоятельствах. Говорили о яде. Мать Калигулы Агриппина, внучка первого Августа, вместе со своим старшим сыном была по приказу Тиберия сослана на остров-тюрьму Пандатерию, когда Калигуле было всего семнадцать лет. Брат покончил с собой. Через год в Риме был арестован и отправлен в тюрьму его второй старший брат. Калигула стал старшим в семье. Когда ему исполнился двадцать один год, его оставшийся в живых брат и мать были уморены голодом, а до восшествия на трон оставалось еще четыре года ежедневного изматывающего страха. Было от чего свихнуться. Впрочем, после воцарения Калигулы первым был казнен единственный родной внук Тиберия.
Но вот что писал о Сапожке Светоний:
11. Однако уже тогда не мог он обуздать свою природную свирепость и порочность. Он с жадным любопытством присутствовал при пытках и казнях истязаемых, по ночам в накладных волосах и длинном платье бродил по кабакам и притонам, с великим удовольствием плясал и пел на сцене. Тиберий это охотно допускал, надеясь этим укротить его лютый нрав. Проницательный старик видел его насквозь и не раз предсказывал, что Гай живет на погибель и себе, и всем, и что в нем он вскармливает ехидну для римского народа и Фаэтона для всего земного круга.
22. До сих пор шла речь о правителе, далее придется говорить о чудовище. Он присвоил множество прозвищ: его называли и "благочестивым", и "сыном лагеря", и "отцом войска", и "Цезарем благим и величайшим". Услыхав однажды, как за обедом у него спорили о знатности цари, явившиеся в Рим поклониться ему, он воскликнул:
…Единый да будет властитель,
Царь да будет единый!
Немногого недоставало, чтобы он тут же принял диадему и видимость принципата обратил в царскую власть. Однако его убедили, что он возвысился превыше и принцепсов, и царей. Тогда он начал притязать уже на божеское величие. Он распорядился привезти из Греции изображения богов, прославленные и почитанием, и искусством, в их числе даже Зевса Олимпийского, — чтобы снять с них головы и заменить своими. Палатинский дворец он продолжил до самого форума, а храм Кастора и Поллукса превратил в его прихожую и часто стоял там между статуями близнецов, принимая божеские почести от посетителей; и некоторые величали его Юпитером Латинским. Мало того, он посвятил своему божеству особый храм, назначил жрецов, установил изысканнейшие жертвы. В храме он поставил свое изваяние в полный рост и облачил его в собственные одежды…
24. Со всеми своими сестрами жил он в преступной связи, и на всех званых обедах они попеременно возлежали на ложе ниже его, а законная жена — выше его. Говорят, одну из них, Друзиллу, он лишил девственности еще подростком, и бабка Антония, у которой они росли, однажды застигла их вместе. Потом ее выдали за Луция Кассия Лонгина, сенатора консульского звания, но он отнял ее у мужа, открыто держал как законную жену и даже назначил ее во время болезни наследницей своего имущества и власти. Когда она умерла, он установил такой траур, что смертным преступлением считалось смеяться, купаться, обедать с родителями, женой или детьми. А сам, не в силах вынести горя, он внезапно ночью исчез из Рима, пересек Кампанию, достиг Сиракуз и с такой же стремительностью вернулся, с отросшими бородой и волосами…
27. Свирепость своего нрава обнаружил он яснее всего вот какими поступками. Когда вздорожал скот, которым откармливали диких зверей для зрелищ, он велел бросить им на растерзание преступников; и, обходя для этого тюрьмы, он не смотрел, кто в чем виноват, а прямо приказывал, стоя в дверях, забирать всех, "от лысого до лысого". От человека, который обещал биться гладиатором за его выздоровление, он истребовал исполнения обета, сам смотрел, как он сражался, и отпустил его лишь победителем, да и то после долгих просьб. Того, кто поклялся отдать жизнь за него, но медлил, он отдал своим рабам — прогнать его по улицам в венках и жертвенных повязках, а потом во исполнение обета сбросить с раската. Многих граждан из первых сословий он, заклеймив раскаленным железом, сослал на рудничные или дорожные работы, или бросил диким зверям, или самих, как зверей, посадил на четвереньки в клетках, или перепилил пополам пилой — и не за тяжкие провинности, а часто лишь за то, что они плохо отозвались о его зрелищах или никогда не клялись его гением. Отцов он заставлял присутствовать при казни сыновей; за одним из них он послал носилки, когда тот попробовал уклониться по нездоровью; другого он тотчас после зрелища казни пригласил к столу и всяческими любезностями принуждал шутить и веселиться. Надсмотрщика над гладиаторскими битвами и травлями он велел несколько дней подряд бить цепями у себя на глазах и умертвил не раньше, чем почувствовал вонь гниющего мозга. Сочинителя ателлан за стишок с двусмысленной шуткой он сжег на костре посреди амфитеатра. Один римский всадник, брошенный диким зверям, не переставал кричать, что он невинен; он вернул его, отсек ему язык и снова прогнал на арену. Изгнанника, возвращенного из давней ссылки, он спрашивал, чем он там занимался; тот льстиво ответил: "Неустанно молил богов, чтобы Тиберий умер и ты стал императором, как и сбылось". Тогда он подумал, что и ему его ссыльные молят смерти, и послал по островам солдат, чтобы их всех перебить…
