Максим Кантор - Империя наизнанку. Когда закончится путинская Россия
Да мы и есть крепостные. Тридцать лет так называемой свободы не были свободными нисколько: то было время безудержного холуйства и либерального вранья — интеллигенция лебезила, приспосабливалась к чиновному ворью, а чиновники крали все подряд, хотели сравняться с Европой приобретениями.
Нравственные люди, дорвавшись до некоторых послаблений, выпрашивали гранты у воров, ходили в корешах с мошенниками в особо крупных, писали передовицы и колонки, оправдывая любые приобретения и захваты собственности — а как иначе?
Интеллигенции казалось, что надо вырастить класс уверенных в себе держиморд с яхтами, чтобы они, накушавшись всласть, подобрели и прикормили свое окружение.
Костерили Сталина — но оборони Создатель задеть владельца ресурса, где начисляют зарплату. Важно, считали интеллигенты, чтобы капитализм и гражданские свободы стали непобедимыми — а то, что эти свободы осуществляются за счет чьей-то несвободы, так это, увы, проблемы рынка: кто не успел, тот опоздал.
А богачи благосклонно принимали угодничество; смотрели, прищурясь, как мельтешит дворня, но сами-то, сами чиновники мечтали об одном: однажды утрем нос Западу, вернемся в бастион с ракетами. Все равно, на Западе нас за равных не считают — мы уже полмира украли, а нас все держат за плебеев; ну, погодите, мы еще вам покажем, пиндосам.
В брежневские времена гуляла обидная кличка, данная России: «Верхняя Вольта с ракетами». Как же русские патриоты ярились на эту кличку. И обижались именно на то, что страна их обитания — Верхняя Вольта, а вовсе не на то, что страна — с ракетами.
И вот, когда случилась перестройка, испугались того, что станем Верхней Вольтой без ракет. Не того мы испугались, что наука захиреет и образование сдохнет, что неравенство станет ужасающим и количество беспризорников утроится, не того ужаснулись, что вождь получит право распоряжаться жизнями подданных — точь-в-точь как в диком племени.
Нет, испугались того, что с ракетами выйдет недостача. И постарались вопреки всем кризисам опять стать Верхней Вольтой с ракетами. Получилось.
И стало по слову поэта, описавшему русское общество полтораста лет назад, после отмены крепостного права:
Искать себе не будем идеала
Ни основных общественных начал
В Америке. Америка отстала:
В ней собственность царит и капитал.
Британия строй жизни запятнала
Законностью. А я уж доказал:
Законность есть народное стесненье,
Гнуснейшее меж всеми преступленье.
Нет, господа, России предстоит
Соединив прошедшее с грядущим
И далее, как это обычно и бывает, — рождается миф о том, что наше нравственное сознание столь высоко, что мы можем дать урок другим народам. А если другие народы не поверят в то, что у нас есть основания дать им урок, мы с оружием заставим признать наше моральное превосходство.
Эта горделивая мысль посещает патриотические умы от полного ничтожества жизни, нас окружающей. Чем мизерабельнее действительность, тем агрессивнее патриот.
Страна рабов, страна господ; мундиры голубые и преданный им народ — со времен Лермонтова не только не изменилось ничего, но дошло до вопиющей, гротескной степени: обновленной Россией правит лазоревопогонное ведомство, и власть гэбэшников население воспринимает как единственно возможную.
И молят аппарат ГБ: правь нами вечно! И вот такой «русский мир» надо распространить по свету?
Забота о русском языке обуяла донецких боевиков, и это не в первый раз, когда культура оказалась заложником политического террора.
Некогда Осип Мандельштам писал: «чтобы Пушкина славный товар не пошел по рукам дармоедов, грамотеет в шинелях с наганами племя пушкиноведов». Сегодня радетелями русского языка выступают не академики Лихачев да Аверинцев, но боевики «Моторола» и «Бес», охранители русской словесности.
И можно бы ждать, что произойдет всплеск Донецкой культуры — на это прямо указывают патриотические мыслители, — но никакого всплеска русской культуры на Донбассе не будет никогда.
Культура современного мира — не в обособлении Донбасса или Шотландии. Не в национализме. На путях национализма нет ничего. Культура — единственно и только в принятии другого, в принятии чужого, в слиянии с непохожим.
Но кто привел к власти державных националистов? Кто посадил на трон лазоревопогонное ведомство? Страшный парадокс современности в том, что либералы именно националистов к власти и привели!
Патриотическая агрессивность сегодняшнего дня — она выросла из агрессивности либеральной. Есть, знаете ли, такая разновидность патриотизма — патриотизм либеральный. Есть патриоты либерализма — упорные и беспощадные. Они и призвали в свое время ГБ править страной — чтобы соблюсти контроль в свободолюбивых негоциях. И некоторое время всех устраивало то, что корпоративная мораль охраняется со всей строгостью.
Агрессивная серость либерализма, кумовство либерального дискурса, равномерное жужжание бездарностей по салонам — все это было надежно защищено; именно это местечковое сознание либералов и стало питательной средой сегодняшнего фашизма.
Замените редакцию журнала, обслуживающую интересы кружка, на ограниченную нацию, которая ищет свое жизненное пространство, — и вы получите точную копию фашистского государства сегодняшнего дня. Оттого они и обижены друг на друга, оттого они так часто и меняют лагеря, что логика — ровно та же самая.
Нас ввергают в войну, месье, но ввергают не только патриоты — либеральный дискурс участвует в этом со всем энтузиазмом.
Предсказываю, что пройдет вовсе незначительный отрезок времени и сегодняшние «либералы» обнимутся с сегодняшними «патриотами» — они и не ссорились никогда, они продолжали печататься в одних журналах и посещать одни салоны.
Сочинитель протестных куплетов и сочинитель патриотических речевок — не оппоненты, салонная сущность куда важнее любых убеждений. Салонные горлопаны опять подружатся — вот только жизни оболваненных граждан уже не вернуть.
Фашизм скоро начнет жить собственной жизнью: костер уже горит сам по себе, а «патриоты» и «либералы» не имеют ровно ничего против друг друга.
Мир на пороге войны, но когда мы победим — а мы обязаны победить фашизм — перед нами снова встанет тот же самый вопрос: как внедрить демократию, не унижая население, ставшее безумным? Как не давить рынком беспомощных? Как дать образование всем? И главное, что будет необходимо: суметь не возненавидеть тех, кого оболванили.
Как же было людям не поглупеть, когда сотни газет убеждали, что есть континентальные предначертания, против которых отдельная воля бессильна.
Геополитика стала той языческой верой, которая подменила и христианство, и категориальную философию; это квазизнание сегодня самое востребованное.
Равно и новый европейский фашизм вербует в свои ряды малосимпатичных субъектов — но из них собираются строить новый мир. Фашизм взят на вооружение миром: после краха коммунизма и разочарования в демократии просто не осталось иной массовой доктрины.
Надо со всей отчетливостью сказать, что программа Евразийства, которая в сочинениях русских евразийцев первого поколения (20-е годы) была смутной и влияния на общество не оказала, сегодня принята как идеология государства, и пункты этой программы, в интерпретации Дугина, появляются сегодня в официальных государственных документах.
Как ни называй эту идеологию (русская геополитическая стратегия, программа Евразии, Новая Российская имперская доктрина), но идеология имеет конкретные параграфы.
Замечу вскользь, что современные евразийцы куда более опираются на германскую, гитлеровскую концепцию евразийства, нежели на отечественную, российскую.
Оппозицию Атлантизму (то есть Западу) разрабатывал (наряду с российскими славянофилами, наряду с Данилевским, Ильиным, Трубецким) еще и астролог Гитлера Хаусхофер и главное — блестящим евразийским автором является Риббентроп.
Мы стесняемся произнести очевидное, но самая последовательная евразийская геополитическая книга — это «Майн Кампф», написанная Гитлером практически одновременно с выходом вялой брошюрки русского евразийства «К Востоку».
Русское евразийство было любительским: Флоровский и Трубецкой-сын, по сути дела, ничего толком не написали; русское евразийство было сметено практическим немецким евразийством.
Строго говоря, русские публицисты не были ни философами, ни экономистами, ни историками — но идеологами, практики страшились. И важно здесь то, что евразийство нашего времени, вернувшись к их наследию сегодня, соединило пан-славянский и пан-германский пафос евразийства в единый боевой клич.
Знаете ли вы, что среди российских неоевразийцев высоко ценится пакт «Молотова-Риббентропа», представляется перспективным? Дугин посвятил этой молотово-риббентропской концепции отдельный номер журнала «Элементы».
