Александр Колпакиди - Оккультные силы СССР
«Следует отметить, — продолжает газета, — что вскоре после этого случая в Саперной слободке, который явился причиной удивительных слухов среди людей, Андриевская выехала из Киева. Кесесионова перестала навещать Андрийченко, и вещи больше не летали. Когда же в середине марта этого года Андриевская снова начала заходить к ним, снова у них начались по ночам стуки, начали летать разные вещи, о чем они и уведомили институт. Считая, что институт уже сделал выводы из этой истории, мы обратились к директору института В. И. Фаворовскому и попросили его поделиться с нами своими выводами…».
Газетный отчет упоминает тогдашнего инспектора уголовного розыска Нежданова. Спустя сорок лет после событий исследователям феномена удалось разыскать инспектора. Рассказ его дополняет газетную версию:
"Осенью 1926 года в субботний вечер (около 19 часов) в управление милиции Киева поступило телефонное сообщение от начальника райотдела милиции, что в одном из домов, находящихся в Саперной слободке, происходит что-то непонятное, имеет место самопроизвольное передвижение предметов, и он просит срочного приезда представителей милиции.
Прибыв на место, мы увидели очень большое скопление народа вокруг двора деревянного дома (во двор милиция людей не пускала). Войдя в дом, начальник райотдела милиции доложил, что в его присутствии имело место самопроизвольное передвижение предметов, как, например, чугунков и дров в русской печке, медного кувшина, стоявшего на мраморном умывальнике, и др.
Случай как для меня, так и для других работников милиции был настолько несуразным, что поверить было трудно. Стали тщательно осматривать кухню, комнаты — нет ли каких-нибудь тонких проволочек, которыми можно было бы незаметно передвинуть кастрюли и другие предметы, но ничего не обнаружили. В доме кроме хозяйки квартиры (возраст около 50 лет), ее взрослого сына и квартирантки — жены инженера Андриевского (возраст 30 — 32 года) была еще знакомая хозяйки (возраст более 50 лет). Уже когда я сидел в столовой этой квартиры, продолжал вспоминать инспектор уголовного розыска, при мне слетела на пол медная (из снарядной гильзы) кружка с водой.
Так как мы — представители власти — никак не могли объяснить народу и себе это «происшествие», но боялись, что среди собравшегося населения могут быть серьезные инциденты, поскольку одни считали, что это «чудо», а другие доказывали, что это шарлатанство, я был вынужден пригласить с собой в горми-лицию знакомую хозяйки дома — соседку, которая, как тогда казалось, влияла на всю эту «историю». Тем более что она меня как бы с угрозой предупредила, чтобы я осторожно сидел за столом в столовой, иначе может упасть люстра. В ответ мною ей было заявлено, что люстра не упадет (и не упала).
За ее приглашение в гормилицию я в понедельник получил соответствующий нагоняй от прокурора города Киева.
Но я был удовлетворен тем, что после моего отъезда с этой женщиной в доме в Саперной слободке воцарилось спокойствие. Однако через какой-то промежуток времени при посещении указанной соседкой этого дома и встречи ее с Андриевской опять предметы стали «прыгать». Этим происшествием в городе Киеве, насколько я помню, занимался профессор Фаворовский…"
Рассказ инспектора уголовного розыска любопытен не столько описанием феномена, сколько тем, что против полтергейста применялись методы, посредством которых решались тогда в Советской России все проблемы: милиционеры оцепили дом, устроили в нем обыск; начальник (очевидно, чтобы поразить или напутать невидимого врага) принялся стрелять в стену; и в довершение всего, по сути, первая попавшаяся женщина была арестована, а затем передана в ГПУ.
Безусловно, эта сторона дела характеризует скорее политические нравы эпохи, но главное — тогда, семьдесят лет назад, милиция, исчерпав все свои средства, также сделала единственное, что ей оставалось, — передала непонятное это дело в ведение науки. В данном случае — Институту судебной экспертизы.
Что же касается попыток милиции решить проблему собственными средствами, то делается это по привычной схеме: то есть ставится задача найти виновного и уличить его. Такой обвинительный уклон не должен удивлять, если принять во внимание саму направленность этой организации, а отсюда и неизбежные психологические стереотипы работающих в ней людей.
Такой обвинительный уклон присутствует почти в каждом деле о полтергейсте, когда пострадавшие рискнули пригласить на помощь милицию. Не оказалась исключением и семья Рощиных, живущая в деревне Никитской под Клином, недалеко от Москвы.
Все началось зимой 1986/87 года с того, что нечто странное стало происходить с электричеством. По нескольку раз в день его стали отключать автоматические пробки-предохранители. Иногда это происходило так часто, что Рощины предпочитали обходиться без электричества и проводить вечера при свечах, как их предки. Так было спокойнее. Тем более что временами без всяких причин счетчик начинал вдруг бешено вращаться, насчитывая совершенно необъяснимые, но тем не менее обязательные к уплате суммы. По словам местного прокурора, «за электроэнергию обычно семья Рощиных платит около полутора рублей в месяц. А за февраль, когда выбивало пробки и бешено крутился счетчик, они уплатили сорок три рубля».
Причем раньше, примерно за месяц до февраля, когда полтергейст особенно разбушевался, Рощиным пришлось заплатить за месяц еще больше — 96 рублей.
Но оказалось, все это было только прелюдией. Как и в других подобных ситуациях, в доме сами собой стали передвигаться предметы. С места на место перелетали сковородка, сахарница, электробритва. Потом внезапно начали падать тяжелые предметы: кувырнулся стол, лег на бок холодильник со всем содержимым, сами по себе вдруг сползли и рухнули на пол верхние половины сервантов.
Чтобы уберечь купленный недавно телевизор — цветной, последней марки, — его завернули в одеяло, отнесли подальше от дома и положили на дороге, прямо на снег.
«Кошка ли прыгнет, стукнет где-то — мы уже пугаемся: опять, что ли, все началось? — рассказывал хозяин дома, семидесятилетний Михаил Рощин, в дни временного затишья. — Пока у нас тихо. Тех ужасов, что мы пережили, больше нету. А тогда выбивало пробки. Не раз откручивался водопроводный кран и хлестала вода. Убытков мы не подсчитывали, никто их нам не возмещал. Новые стекла, конечно, вставили. Обои испорченные переклеивали. Были разбитые цветочные горшки, стекла в шкафу, который упал на кухне…»
Решив, очевидно, что пространства дома для него недостаточно, полтергейст стал выбрасывать вещи за его пределы. Из комнаты вылетела сахарница и, миновав кухню, пробила окно и вылетела наружу. Через минуту тем же путем отправился молоток, склянка с синькой.
Когда отчаяние обитателей дома перешло все пределы, жена хозяина Анна Петровна решилась наконец позвонить в милицию. Что еще оставалось им делать, кого было звать на помощь? Дежурный, услышав ее жалобы, расхохотался. Он искренне полагал, что позвонившая старушка решила его разыграть.
«Вам смешно, — расплакалась она. — А мы вещи выносим!»
Убедившись, что с ним не шутят, дежурный тут же по тревоге поднял наряд милиции. При виде патрульной машины, которая, включив сирену, мчалась по проселочной дороге, кому из встречных могло бы прийти в голову, по какому странному вызову спешат эти вооруженные люди в форме. Прибыв на место, группа тут же приступила к делу. Но сколь бы необычной и не похожей на другие ни оказалась эта их операция, сила стереотипов, выработанных многолетней практикой, была сильнее. Вот почему первое, что они сделали, едва войдя в дом, — это тщательно и привычно обыскали его от чердака и до подпола. Искали они, однако, не таинственную силу, которая производила беспорядок в доме и увидеть которую все равно было бы невозможно. Объект их поисков был куда реальнее и прозаичнее — самогонный аппарат. Окажись он в доме — и все происходившее в нем тут же получило бы для стражей порядка полное объяснение. Ясное дело, если есть самогон, значит, хозяева пьют без просыпу и им может показаться, что холодильник не то что падает, а под балалайку пляшет! А если так, то оштрафовать их — и все, чтобы впредь неповадно было!
Однако на этот раз удача обманула милицию. Ни самогона, ни аппарата для его изготовления в доме не оказалось. Тем не менее следователь А. Редькин, которому начальство не иначе как в наказание за что-то поручило это неблагодарное дело, не терял надежды. По опыту он знал: нужно поговорить с людьми, односельчанами, соседями Рощиных. Кто-нибудь да таит на них зло и обиду. Кто-нибудь да даст ему ниточку, потянув за которую можно будет вытянуть все дело. Увы, после многих расспросов Редькин скрепя сердце констатировал в протоколе, что Рощины «не буянят и в пьяном виде по улицам не расхаживают».
Впрочем, у следователя оставалась еще одна карта, которая могла оказаться решающей, — двенадцатилетний внук хозяина Алеша. Не он ли устраивает исподтишка все эти дурацкие игры? Как и по предыдущей версии, никаких особых доказательств здесь и не требовалось. Признается мальчик — сразу все и объяснится, не останется никаких недоумений. Нужно только облегчить ему признание, объяснить, что, если сознается, его не накажут, ничего ему не будет. За годы работы следователь усвоил, что лучше всего «признаются» в милиции. Сама обстановка, надо думать, располагает к «искренности».
