Николай Греков - Тарас Шевченко - крестный отец украинского национализма
«… Зашел в собор послушать архиерейских певчих. Странно, или это с непривычки, или оно так есть. Последнее вернее. В архиерейской службе с ее обстановкою и вообще в декорации мне показалось что-то тибетское или японское. И при этой кукольной комедии читается евангелие. Самое подлое противуречие.
Нерукотворенный чудовищный образ, копия с которого меня когда-то испугала в церкви Георгия. Подлинник этого индийского безобразия находился в соборе и замечателен как древность. Он перенесен из Суздаля князем Константином Васильевичем в 1351 году. Очень может быть, что это оригинальное византийское чудовище» (1858).
При таком отношении к византийским иконам неудивительны уже следующие оценки религиозной живописи: «Один мой знакомый, не художник и даже не записной, а так просто любитель изящного, смотря на «Покров Божией матери», картину Бруни, в Казанском соборе, сказал, что если бы он был матерью этого безобразного ребенка, что валяется на первом плане картины, то он не только взять на руки, боялся бы подойти к этому маленькому кретину. Замечание чрезвычайно верное и ловко высказанное» (1857). Да уж, ловко. Ничего не скажешь.
Здесь следует напомнить слова святого Василия Великого: «Икона - молитва, изобразительно выраженная…Оскорбление иконы - святотатство, ибо оскорбляется не живопись, а Первообраз».
Итак, выясняется, что всю свою жизнь Шевченко трудолюбиво оплевывал буквально все аспекты жизни Православной Церкви.
8. ПьянствоБогохульство - не только главный нерв писаний кобзаря. Оно еще и образ его жизни, который гармонично сочетается с регулярным пьянством. Вот образец пьяного богохульства на сакральном церковнославянском языке. Собутыльник нашего героя записывает в его дневнике (поскольку у хозяина дрожат руки с перепоя): «Так как от глумления пьянственного у Тараса колеблется десница и просяй шуйцу - но и оная в твердости своей поколебася (тож от глумления того ж пагубного пьянства), вследствие чего из сострадания и любви к немощному приемлю труд описать день, исчезающий из памяти ослабевающей, дабы оный был неким предречением таковых же будущих и столпом якобы мудрости (пропадающим во мраке для человечества - не быв изречено литерами), мудрости, говорю, прошедшего; историк вещает одну истину, и вот она сицевая:
Борясь со страстьми обуревающими - и по совету великого наставника - «не иде на совет нечестивых и на пути грешных не ста, блажен убо» - и совлекая ветхого человека - Тарас имярек, вооружася духом смирения, и удаливыйся во мрак думы своея - ретива-бо есть за человечество - во един вечер, - был причастен уже крещению духом по смыслу св. писания «окрестивыйся водою и духом - спасен будет», вкусив по первому крещению водою (в зловонии же и омерзении непотребного человечества - водкою сугубо прозываемое) - был оный Тарас зело подходящ по духу св. еванг. - пропитан бе зело; не остановился на полупути спасения, глаголивый «Елицым во христа креститися - во христа облекостеся». Не возмогивый - по тлению и немощи телесне - достичи сего крайнего предела идеже ангелы уподобляются - Тарас зашел таки далеко уподобясь - тому богоприятному состоянию - коим не все сыны божии награждаются - иже на языце - порока и лжи тлетворной - мухою зовется. И бе свиреп в сем положении - не давая сомкнуть мне зеницы в ночи - часа одного - и вещая неподобные изреки - греховному миру сему - изрыгая ему проклятия - выступая с постели своей бос и в едином рубище - яко Моисей преображенный, иже бе писан рукою Брюно, выступающим с облак к повергшемуся во прах израильтянину, жертвоприносящему тельцу злату. В той веси был человек некий - сего излияния убояхуся - шубкой закрыся - и тут же яко мельчайшийся инфузорий легким сном забывся. - Тут следует пробел - ибо Тарас имел свидетелем своего величия и торжества немудрого некоего мужа - мала, неразумна и на языке того же злоречия кочегаром зовомаго, кой бе тих и тупомыслен на дифирамбы невозмутимого Тараса. - В.Кишкин.
P.S. Далее не жди тож от Тараса, о! бедное, им любимое человечество! никакого толку, и большого величия, и мудрого слова, ибо опохмелившийся, яко некий аристократ (по писанию крестивыйся водкою); опохмеление не малое и деликатности не последней водка вишневая счетом пять (а он говорит 4, нехай так буде), при оной цыбуль и соленых огурцов великое множество» (1857).
Пьянство сопровождало Кобзаря в течение всей жизни: от «товариства мочемордів» до последних лет жизни. В 1858 году он записывает в дневнике: «М.С. Щепкин с сокрушением пишет о моем безалаберном и нетрезвом существовании…» Это Щепкин пишет в Нижний Новгород - из Москвы.
Отказаться от спиртного было невозможно. Ибо это был главный источник вдохновения:
Вип'єш перву - стрепенешся,
Вип'єш другу - схаменешся,
Вип'єш третю - в очах сяє,
Дума думу поганяє. (1847)
Мы видели активного «мочеморда» Шевченко в переписке с религиозной княжной Репниной.
И во время ссылки письма княжне Репниной должны были свидетельствовать о якобы религиозном настроении их автора: «Я теперь говею и сегодня приобщался святых таин - желал бы, чтобы вся жизнь моя была так чиста и прекрасна, как сегодняшний день! Ежели вы имеете первого или хоть второго издания книгу Фомы Кемпейского «О подражании Христу», Сперанского перевод, то пришлите, ради бога». (1848).
А вот что он думает о религиозности княжны на самом деле: «Вечером втихомолку навестил давно не виданного друга моего, княжну Варвару Николаевну Репнину. Она счастливо переменилась, потолстела и как будто помолодела. И вдарилася в ханжество, чего я прежде не замечал. Не встретила ли она в Москве хорошего исповедника?» (1858).
Там, где есть исповедь, есть и исповедник. Почему это плохо? Двойная бухгалтерия в письмах к высоким покровителям - обычное дело. Шевченко пишет графине Анастасии Ивановне Толстой, жене вице-президента Петербургской Академии художеств: «Теперь, и только теперь я вполне уверовал в слово: «Любя наказую вы». Теперь только молюсь я и благодарю его за бесконечную любовь ко мне, за ниспосланное испытание. Оно отвело призму от глаз моих, сквозь которую я смотрел на людей и на самого себя. Оно научило меня, как любить врагов и ненавидящих нас. А этому не научит никакая школа, кроме тяжкой школы испытания и продолжительной беседы с самим собою. Я теперь чувствую себя если не совершенным, то по крайней мере, безукоризненным христианином. Как золото из огня, как младенец из купели, я выхожу теперь из мрачного чистилища, чтобы начать новый благороднейший путь жизни».
Если христианин говорит о себе, что он христианин «безукоризненный», значит он духовно тяжко болен.
Он обращается к вице-президенту Академии графу Федору Петровичу Толстому: «После долгих и тяжких испытаний обращаюся к Вашему сиятельству с моими горькими слезами и молю Вас. Вы, как великий художник и как представитель Академии художеств, ходатайствует обо мне у нашей высокой покровительницы». Имеется в виду президент Академии художеств великая княгиня Мария Николаевна.
В 1857 году в дневнике читаем: «Сегодня получил письмо от моей святой заступницы, от графини Настасии Ивановны Толстой. Она пишет, что письмо мое, адресованное графу Федору Петровичу, на праздниках будет передано Марии Николаевне».
Истинное же отношение к великой княгине Шевченко выразил после смерти ее матери императрицы Александры Федоровны:
… Тебе ж, о Суко!
І ми самі, і наші внуки,
І миром люди прокленуть!
Не прокленуть, а тілько плюнуть
На тих оддоєних щенят,
Що ти щенила… (1860)
Мы помним отношение Шевченко к немцам. Но «німота» бывает разная. Иногда великий кобзарь не брезговал и немцами. Вернее - немками. Одно время он жил в Петербурге у своего друга и земляка художника Ивана Сошенко. Но вскоре тот выгнал своего «великого» друга. Оказывается, последний отблагодарил хозяина тем, что вступил в связь с его девушкой немкой Амалией Клоберг. У кобзаря было большое сердце. И когда надо, он умел закрывать глаза на 5-ю графу. Но это уже…
10. Кобзарь эротическийТарас Шевченко был частым посетителем публичных домов, которые он называл «храмы Приапа». Хозяйки этих заведений то и дело упоминаются в его переписке и дневнике: «Поклонітесь гарненько од мене Дзюбіну, як побачите. Добряга чоловік. Нагадайте йому про Ізлера і ростягаї, про Адольфінку й прочії дива. Скажіть, що я його частенько згадую»;
«В клубе великолепный обед с музыкою и повальная гомерическая попойка… Ночь и следующие сутки провел в очаровательном семействе madamе Гильде»;
«Выпил с хорошими людьми рюмку водки, остался обедать с хорошими людьми и с хорошими людьми за обедом чуть-чуть не нализался, как Селифан. Шрейдерс оставлял меня у себя отдохнуть после обеда, но я отказался и пошел к madamе Гильде, где и положил якорь на ночь»;
