Виталий Павлов - Операция «Снег»
21 июля мы наконец приехали в Москву. Я быстро сдал диппочту и после недолгих формальностей доложил начальнику Первого управления П.М.Фитину о прибытии и о выполнении данных мне поручений. И сразу же оказался в эпицентре событий, так как в секретариате меня назначили оперативным дежурным по управлению.
Ночью немцы произвели первый воздушный налет на Москву. Нескольким вражеским самолетам удалось прорваться и сбросить зажигательные и фугасные бомбы в некоторых районах столицы. К утру еще горели пожары в Замоскворечье.
Начальник управления приказал мне, как дежурному, объехать часть московских улиц и посмотреть, какой вред причинил налет. Разрушений было немного, сгорело несколько деревянных построек. Гораздо большим был моральный урон: немцы продемонстрировали, что наша столица уже оказалась в зоне досягаемости германской авиации.
Конец 1941 года проходил во внешней разведке, как и во всей стране, в напряженном ожидании дальнейшего угрожающего развития событий на фронтах, где шли ожесточенные бои на главном направлении — на подступах к столице. К середине октября положение стало настолько серьезным, что встал вопрос об эвакуации государственных учреждений, в том числе и нашего управления, из Москвы. Местом временного пребывания штаба внешней разведки был определен город Куйбышев.
Мне довелось участвовать в вывозе оперативных дел и аппаратуры, в эвакуации сотрудников и их семей, наблюдать перемещение в тыл других государственных учреждений, важных предприятий и гражданского населения, могу твердо сказать, что описания всеобщей паники, будто бы охватившей столицу, грабежей и беззакония, о чем кричали в то время наши недоброжелатели, а сейчас можно прочитать в исследованиях некоторых современных «историков», были очень далеки от действительности.
Происходили, без сомнения, отдельные эксцессы, попытки разграбления магазинов и другие преступные акции уголовных элементов, стремившихся нагреть руки в пору народных бед, но они жестоко пресекались по законам военного времени.
План эвакуации выполнялся, и вскоре учреждения начинали действовать в новых местах, а предприятия развертывали производство всего необходимого для фронта.
В Куйбышеве мы без промедления продолжили работу по руководству закордонными точками. Новый, 1942 год встречали еще в этом городе, но после сокрушительного разгрома немцев под Москвой (декабрь 1941-го — январь 1942 года) уже в феврале вернулись в свою столичную штаб-квартиру.
Первая крупная победа в войне явилась переломным пунктом во многих отношениях. Немецкие войска потеряли более полумиллиона солдат, 1300 танков, 2500 орудий, более 15000 автомашин и много другой техники. Разгром отборных фашистских армий потряс всю Германию, отрезвляюще подействовал на агрессивные круги Японии и Турции.
А наши западные союзники? Что мы знали об их истинных намерениях? Ведь победа под Москвой была добыта нами в отсутствие второго фронта. Встала задача выяснить, каковы дальнейшие планы союзников. Надо сказать, не радовали первые важные материалы, полученные из резидентуры Рида, многочисленные сторонники Германии, сохранявшие свое влияние в США вплоть до нападения Японии на Пёрл-Харбор (это случилось 7 декабря), прочили фашистам легкую победу. Они утверждали, что гитлеровские армии войдут в СССР «как нож в масло», такие «экспертные оценки» не могли вдохновлять американские правительственные круги на оказание нам действенной помощи. Но уже в январе появились первые признаки перелома в общественном мнении США. Пошел поток ценных материалов от Рида и из легальной резидентуры. И все же успокаиваться было еще рано, реакционные круги не собирались без боя сдавать свои позиции, всячески тормозили наращивание так необходимых нам военных поставок.
Исчерпывающую информацию имела наша разведка и о размахе германского шпионажа в США, о попытках пронацистских кругов возродить изоляционистские тенденции. Нельзя было сбрасывать со счетов и сильное влияние в Америке антисоветских сил.
Во главу угла встала задача создания новых разведывательных возможностей на Американском континенте. Вдохновлял первый успех — вступление в строй нелегальной резидентуры Рида. Возник план открытия легальной резидентуры в Канаде, с которой к тому времени завершались переговоры об установлении дипломатических отношений. На роль резидента была названа моя кандидатура. Началась активная подготовка к тому, чтобы, как было приказано, я к середине года был в Оттаве в первой же группе советских дипломатов.
Глава 3. Отправляюсь в Канаду
К началу июля 1942 года, когда на подступах к Сталинграду шли ожесточенные бои, все формальности для нашей команды молодых дипломатов были завершены. Первая в истории дипломатическая миссия СССР отправилась в Страну кленового листа.
Наш путь лежал через Дальний Восток и Тихий океан на западное побережье Соединенных Штатов, оттуда через всю территорию США до Нью-Йорка и затем в канадскую столицу Оттаву. Отплытие было намечено из Владивостока в начале августа, все сотрудники миссии должны были собраться там.
Поскольку маршрут пролегал через Сибирь, а мою жену еще не видели родители, мы решили заехать в мой родной Барнаул. До Новосибирска, по меркам военного времени, мы доехали довольно быстро — на четвертые сутки. В Барнаул прибыли в разгар сибирского лета.
Родители были рады нашему приезду и встретили молодую жену со всем сибирским радушием, хотя жили очень трудно материально. Отец, которому исполнилось шестьдесят лет, был пенсионером, оставив свою работу из-за большой потери зрения. Он обучил маму бухгалтерскому делу, и она, до замужества сельская учительница, теперь стала счетоводом.
Мы провели в Барнауле три дня. Я успел показать жене дом, где провел детство. До начала войны он принадлежал родителям, но они вынуждены были его продать и перебрались в небольшую избушку на улице, которая именовалась довольно странно — улица Финударника. Вспоминаю об этом, так как с этим названием связан анекдотический случай: жена, отправляя мое письмо в Сибирь, указала адрес «улица Сына Ударника». Так ей послышалось. Но как ни странно, письмо до адресата дошло.
Я сводил жену и на нашу городскую гору — довольно высокий холм на левом берегу Оби. С высоты мы любовались Барнаулом, широкими просторами реки, по которой проплывали белоснежные пароходы, шли длинные плоты.
В 1942 году город еще не имел трамвая, улицы были без твердого покрытия и без тротуаров. Когда начинал дуть не редкий здесь ветер, тучи пыли и песка поднимались в воздух. Так что особого восхищения Барнаул не мог вызвать. Но это был мой родной город.
Уезжая, мы обещали регулярно писать родителям «из-за моря-океана» и просили их держаться и обязательно дождаться нашего возвращения, но, глядя на отца, у меня щемило сердце: так он состарился и почти уже ничего не видел. Я не думал, что это была моя последняя встреча с ним. В моей памяти со хранился его образ. Уже полуслепой и поседевший, он по-прежнему оставался беспокойным, деятельным и активно мыслящим человеком.
Мы уезжали в тревожную пору, и отец хотел передать нам свою глубокую веру в победу.
— Лишь бы у вас было все в порядке, — повторял он, — а мы справимся!
От Барнаула до Владивостока наш поезд тащился долго, то и дело уступая дорогу идущим в сторону фронта воинским эшелонам и товарным поездам со снаряжением для армии.
В последние дни июля мы были во Владивостоке. Погода стояла замечательная, ясное небо соревновалось голубизной с морем. Бродя среди гористых улочек, мы как-то оказались около здания с вывеской «ЗАГС». Вспомнив, что за делами так и не успели оформить свой брак, мы решили сделать это здесь, закрепив тем самым память о нашем пребывании на далекой российской окраине.
2 августа 1942 года, как было условлено, дипломатическая миссия СССР в Канаде отплыла из Владивостока на грузовом пароходе, полном пушнины и другими товарами для американцев. Но на всех грузах были советские адреса. Как нам пояснили, так сделали на случай, если бы японские сторожевики остановили судно в море. Любой груз, предназначавшийся американцам, был бы конфискован: ведь Япония находилась в состоянии войны с США. Не исключалось, что и все мы в такой ситуации могли быть интернированы или возвращены на Родину. После того как мы миновали опасную зону и вероятность встречи с японскими кораблями исчезла, судовая команда занялась переадресовкой грузов. Мы все ей помогали.
Пароход шел медленно: океан был затянут сильным туманом. Через каждые десять-пятнадцать минут раздавался звук корабельного колокола, чтобы предупредить от столкновения встречные суда. Колокол в то время заменял радар.
В Сиэтле, куда мы прибыли, нам быстро оформили въезд в США. Без задержки мы отправились по железной дороге в Нью-Йорк. Для большинства сотрудников миссии, впервые оказавшихся за границей, все было необычным. Я же, уже по бывавший в Соединенных Штатах, командовал, как говорится, парадом.
