Даниил Краминов - Сумерки в полдень
— За то, что те знали кое-что такое, что могло быть опасным для некоторых важных генералов.
Антон подвинулся к Юргену еще ближе, а Володя облокотился о стол, чтобы лучше слышать злой шепот. Продолжая сжимать кулаки, так, что на суставах побелела от напряжения кожа, Юрген рассказал о том, что его родственник-майор и трое других, действуя по поручению своих генералов, посетили английского посла и попросили помочь им связаться с верховным командованием Великобритании. Гендерсон выслушал их и сказал, что господа офицеры ошиблись, обратившись со своей просьбой к нему, что им надо пойти к военному атташе. Когда они ушли, Гендерсон позвонил военному атташе, бывшему в это время у себя дома, и попросил принять офицеров, намекнув, что они хотят установить прямой контакт с английским командованием.
— Но ведь все посольские телефоны, как и домашние телефоны иностранных дипломатов, прослушиваются! — сдавленно воскликнул Володя, и Антон не мог понять, чего в его голосе было больше — удивления или негодования.
— Гендерсон на это и рассчитывал, — тем же шепотом продолжал Юрген. — Аристократ, видите ли, не мог позвонить в гестапо и донести на доверчивых офицеров: джентльменам не нравится роль простых доносчиков, — но он был уверен, что гестапо подслушивает его разговор и примет нужные меры. И чтобы по какой-нибудь случайности не произошло осечки, он позвонил еще Франсуа-Понсе и похвастался, что у него только что были представители недовольных Гитлером генералов.
— И гестапо, конечно, подслушало, — предположил Антон.
— Да, — подтвердил Юрген. — И не только гестапо. Подслушали оба разговора и наше Форшунгсамт, подчиненное, как я уже говорил, лично Герингу, и военная контрразведка адмирала Канариса. Узнав, что гестапо собирается арестовать офицеров, побывавших у английского посла и военного атташе, контрразведка арестовала их и запрятала в свою тюрьму. И пока Гиммлер и Гейдрих были заняты в Чехословакии, гестапо не вмешивалось в судьбу арестованных, а позавчера Гейдрих явился к Канарису с распоряжением генерала Кейтеля передать арестованных офицеров гестапо. Канарис сказал Гейдриху, что немедленно расследует скандальное дело и прикажет переправить арестованных в гестаповскую тюрьму, а сам помчался в штаб сухопутных сил и доложил генералам о нависшей над ними опасности. Ему было приказано «обрубить концы», и сегодня утром офицеров застрелили при переводе из одной тюрьмы в другую: была убедительно инсценирована попытка к бегству, при которой убили одного конвойного солдата, а двух ранили.
— И кто же приказал «обрубить концы»? — спросил Володя Пятов.
— Пока не знаю. — Глаза Юргена по-прежнему смотрели не мигая. — Несомненно, кто-то из высокопоставленных.
— Гендерсон выдал этих офицеров намеренно, — заметил Антон, вспомнив слова Хэмпсона о том, как хвастал английский посол в письме в Лондон своим умением вовремя обратить «внимание кого следует на слишком ретивых немецких военных, недовольных Гитлером».
— Разумеется, намеренно, — подхватил Юрген. — Мы в этом не сомневаемся.
Сразу же после обеда Юрген простился с друзьями: он спешил. Антон и Володя Пятов доехали до Бранденбургских ворот. Прощаясь с Антоном у входа в полпредство, Володя крепко стиснул его руку.
— Счастливый ты, — завистливо проговорил он, заглядывая в глаза Антону. — Через два дня будешь в Москве…
По пути в отель Антон купил вечернюю газету — она выходила после полудня. Развернув ее и увидев крупную фотографию, замер в недоумении: грузный толстяк с круглым толстым лицом и маленьким носиком прикалывал что-то к лацкану пиджака улыбающегося Линдберга. «По поручению фюрера, — значилось под фотографией, — фельдмаршал Геринг вручил полковнику Линдбергу, награжденному Гитлером, высший орден Третьей империи — германского орла со звездами».
Глава двадцать седьмая
Хотя от Берлина до Москвы столько же километров, сколько от Москвы до Берлина, обратный путь показался Антону много длиннее и томительней. Как будто и поезд шел медленнее, и вид из вагонного окна, залитого почти все время дождем, был печальнее, и пассажиры молчаливей и скучнее. До Негорелого соседи Антона менялись несколько раз — сначала были немцы, потом поляки, а после Негорелого в международном вагоне осталось несколько человек. Они закрылись в своих холодных купе и лишь изредка выглядывали в коридор, тут же с шумом задвигая двери.
В Негорелом Антон послал телеграмму Петру, не рассчитывая, однако, что брат сможет встретить его. Написал телеграмму и Кате, но, подойдя к окошку телеграфа, скомкал листок и бросил в корзину. Володя известил Игоря Ватуева о том, что Карзанов выезжает в Москву таким-то поездом, будет в такое-то время и что его желательно встретить. Игорь, разумеется, скажет об этом Кате, и если она пожелает встретить Антона, то может сделать это и без его телеграммы.
На деревянной платформе маленькой белорусской станции, где почти два месяца назад Антон простился с Петром, он увидел лишь дежурного в красной фуражке, несколько женщин с корзинами и мешками да одного мужчину в старой, потемневшей от пота и дождя шинели. Дежурный, которого Антон спросил, стоит ли поблизости от станции воинская часть, сердито посмотрел на него и отвернулся. Когда же Антон повторил вопрос, дежурный ожесточенно сплюнул.
— Не приставайте, гражданин, ко мне с такими вопросами, а то позову кого следует.
Антон вернулся в вагон и уже до самой Москвы не выходил.
А на Белорусском вокзале он не спешил выйти из вагона: поджидал, а может, встретит Катя… Однако прошло три минуты, пять, наконец, десять, а у вагона никто из знакомых не появлялся. Вагон опустел, и проводник шел по коридору, с грохотом отдергивая закрытые двери и заглядывая в купе. Антон попросил его помочь вынести вещи, число которых после Берлина увеличилось: Таня Пятова посылала кое-что матери. На платформе Антон отдал чемоданы носильщику и пошел рядом с ним, все еще надеясь увидеть Игоря Ватуева.
Осмотрев встречающих у ворот металлической ограды и не увидев знакомого лица, Антон уже готов был вместе с носильщиком нести вещи к стоянке такси, когда к нему приблизился человек в старом кожаном пальто и большой кепке, заломленной на затылок.
— Вы Карзанов? — спросил он, оглядывая Антона с головы до ног.
— Да, — ответил Антон. — А вы кто?
— Я-то? — переспросил человек в кожаном пальто и, передвинув свою огромную кепку с затылка на лоб, сказал: — Я-то шофер. Меня из гаража прислали, чтобы отвезти вас в гостиницу.
— В какую гостиницу?
— «Ново-Московскую», как приказано.
— А кто же приказал, отвезти меня в «Ново-Московскую»? — полюбопытствовал Антон, когда, погрузив вещи в машину, сел рядом с шофером.
— Начальство.
И в Москве осеннее предвечерье было пасмурным и хмурым, недавно прошедший дождь оставил на мостовой лужи, и машины, идущие с большой скоростью, разбрызгивали их, заставляя людей шарахаться к стенам. Антон смотрел на улицу Горького, на москвичей, спешивших куда-то, на огни, которые уже зажглись, а может быть, вообще не гасли в магазинах, и радовался. Он радовался тому, что снова дома, в Москве, которую всегда любил. Радовался он и тому, что Игорь, не сумевший приехать на вокзал — мало ли какие дела могли быть у него! — все же позаботился о нем, прислал машину, заказал номер в гостинице, и не где-нибудь, а в «Ново-Московской».
В номере оказался телефон, но Антон не решился сразу позвонить Кате, он привел себя в порядок: побрился, принял душ и сменил помятый в дороге костюм. Лишь после этого, подняв трубку и услышав: «Ново-Московская», — попросил набрать номер телефона Дубравиных. Он страстно надеялся и желал услышать мягкий голос Кати, но услышал звучный, самоуверенный басок Георгия Матвеевича. И осторожно опустил трубку.
Через семь-восемь минут он снова попросил телефонистку «Ново-Московской» набрать номер Дубравиных. Но вместо Георгия Матвеевича, разговор с которым теперь Антон мысленно прорепетировал, к телефону подошла Юлия Викторовна. Из всех обитателей дубравинской квартиры Антон меньше всего жаждал разговаривать с ней, и он снова разочарованно бросил трубку.
Наступил вечер. На набережной Москвы-реки и на мосту зажглись фонари. Они отражались в черной воде и казались сверху двумя рядами сверкающих пуговиц, пришитых на парадном мундире. На кремлевских башнях засветились звезды — ярко-красные и одинокие в черном небе.
Антон стоял у окна, оглядываясь на телефон, ходил по комнате, не решаясь поднять трубку. Он ждал, сам не зная чего. Устав ждать, опять позвонил и обрадованно услышал голос Феклы: «Вас слухають».
— Добрый вечер, Фекла, — торопливо заговорил Антон. — Это Антон Карзанов, помните такого?
