Сергей Кара-Мурза - Крах СССР
Образовательная политика царского правительства в отношении крестьян поражает своим дискриминационным характером. Крестьян-общинников, которые получали образование, согласно законодательству, действовавшему до осени 1906 г., исключали из общины с изъятием у них надельной земли. Крестьянин реально не мог получить даже того образования, которое прямо было ему необходимо для улучшения собственного хозяйства, — в земледельческом училище, школе садоводства и др., поскольку окончившим курс таких учебных заведений присваивалось звание личного почетного гражданства. Вследствие этого крестьянин формально переходил в другое сословие и утрачивал право пользования надельной землей. Лишались такие крестьяне и права избирать и быть избранными от крестьянства. Как пишет Л.Т. Сенчакова, «понятие образованные крестьяне выглядело логическим абсурдом: одно из двух — или образованные, или крестьяне» [167, т. 1, с. 180].
В приговоре в I Государственную Думу схода Спасо-Липецкого сельского общества (Смоленская губ., 4 июня 1906 г.) говорилось: «Страдаем мы также от духовной темноты, от невежества. В селе у нас есть церковная школа, которая ничего населению не приносит. Обучение же в ней с платой (за каждого ученика вносится 1 р. денег и воз дров, а также натурой). Те скудные знания, которые дети получают в школе, скоро забываются. О библиотеках и читальнях и помину нет» [167, т. 1, с. 185].
Более того, в среде крестьян сложилось устойчивое убеждение, что правящие круги злонамеренно препятствуют развитию народного просвещения и образования. В приговоре в I Государственную Думу схода крестьян с, Воскресенского Пензенского уезда и губ. (июль 1906 г.) сказано: «Все начальники поставлены смотреть, как бы к мужикам не попала хорошая книга или газета, из которой они могут узнать, как избавиться от своих притеснителей и научиться, как лучше устраивать свою жизнь. Такие книги и газеты они отбирают, называют их вредными, и непокорным людям грозят казаками» [167, т. 1, с. 185].
В 1905–1907 гг. газета стала важным атрибутом крестьянской жизни в России. Вот сообщение мая 1906 г.: «Буквально не было ни одного глухого уголка, откуда бы не несся один вопль: Дайте нам газету! По данным статистического отделения московской губернской земской управы, из ответов 700 корреспондент тов из 700 деревень губернии выясняется, что газеты или журналы получают в 79 % деревень и на каждую деревню приходится по 2–3 периодических издания». Газеты читали вслух, информацию получала вся деревня. Вот сообщение из газеты «Страна», (10 мая 1906 г.): «Ты, Павел, — обратились крестьяне одной деревни Юрьевского у. Владимирской губ. к грамотею, читавшему им долгую зиму газеты, — не паши, не коси, ты читай и нам передавай, а мы за тебя все делать станем». И Павел читал газеты в горячую страдную пору и передавал содержимое своим односельчанам, а они благодарили его и хвалили» [166].
В этих новых условиях складывались общий понятийный язык и общая мировоззренческая матрица подавляющего большинства русского народа. Сложилось одно из важнейших условий для великой революции — «кристаллизация общественного мнения, т. е. осведомленность недовольных о том, что в равной степени недовольны и другие, и они, вероятно, присоединятся ко мне в выражении моего недовольства. Взаимная осведомленность о возмущении… создает тот род требований перемен, который становится эффективным при свершении революций» [36].
Крестьяне России переросли сословное устройство общества, они обрели именно гражданское чувство. Судя по многим признакам, оно им было присуще даже в гораздо большей степени, нежели привилегированным сословиям. 12 июля 1905 г. крестьяне с. Ратислова Владимирской губ. составили приговор, в котором содержался такой пункт: «Третья наша теснота — наше особое, крестьянское положение. До сих пор смотрят на нас, как на ребят, приставляют к нам нянек, и законы-то для нас особые; а ведь все мы члены одного и того же государства, как и другие сословия, к чему же для нас особое положение? Было бы гораздо справедливее, если бы законы были одинаковы, как для купцов, дворян, так и для крестьян равным образом и суд был бы одинаков для всех» [167, т. 2, с. 251].
В период работы I Государственной Думы произошел всплеск политической активности крестьян. Они в массовом масштабе освоили чтение газет. Вот, исправник Юрьев-Польского уезда пишет доклад губернатору Владимирской губернии (3 июня 1906 г.): «Благодаря массе получаемых крестьянами газет, причем предпочитаются ими более резкие, интерес к которым у крестьян очень велик, они знают все, что происходит в Петербурге… Каждая газета со стенографическим отчетом заседаний Государственной думы действует настолько разжигающе, что прокламации становятся почти безвредными листками.
Крестьяне знают, как дума относится к министрам, и это приобретает громадное значение и силу, так как делается открыто, пишется, во всех газетах, причем передовые статьи еще более разъясняют смысл происходящего, всецело становясь на сторону более дерзких в выражениях депутатов. Уважение к власти благодаря этому у крестьян падает с поразительной быстротой. Разосланные экземпляры ответа Совета министров на адрес думы произвели на крестьян неблагоприятное впечатление и повели к ухудшению настроения…
В настоящее время настроение у крестьян сильно приподнятое, почти ежедневно во всех селениях уезда под вечер крестьяне собираются у какого-либо дома, и все разговоры их о думе, о ее заботах об них, о скорой перемене условий жизни и обязательно о земле» [167, т. 1, с. 89–90].
Но главное, появление Государственной Думы— представительного, хотя и безвластного органа— породило особую форму политической борьбы крестьянства — составление петиций, наказов и приговоров, значительная часть которых направлялась в Государственную Думу. В российских законах отсутствовало петиционное право— подача всяческих прошений И проектов «об общей пользе» после реформы 1861 г. была запрещена. Особенно этот запрет был оговорен при учреждении Государственной Думы. В параграфе 61 положения о Государственной Думе было сказано: «В Государственную Думу воспрещается являться депутациям, а также представлять словесные и письменные заявления и просьбы» [167, т. 1, с. 36].
Таким образом, составляя наказы и приговоры, крестьяне прекрасно понимали, что коллективно совершают противоправные политические действия, и эти действия были уже активной формой борьбы. Размах ее был велик. В I Государственную Думу поступило свыше 4000 пакетов и телеграмм. Только в Трудовую группу депутатов было подано более 400 приговоров и наказов из 50 губерний.
Поскольку наказ или приговор должны были подписывать все участники сельского схода, и это считалось уголовным преступлением, не могло быть и речи о том, чтобы отнестись к составлению текста легковесно. Тем более крестьяне, не допускали, чтобы в него внесли свои требования и формулировки какие-то посторонние люди (например, политические агитаторы каких-либо партий).
Известен, например, такой случай. Крестьяне двух деревень Клинского уезда составили на сходе приговор и отдали поправить его врачу местной фабрики. Но, боясь, что он, как человек) «рабочей партии», может приписать что-то лишнее, дали после него проверить текст попу-черносотенцу. Затем снова попросили врача посмотреть, «не наплел ли он чего-либо» [167, т. 1, с. 96].
В посланиях крестьян в Государственную Думу хорошо видно, какие надежды возлагали крестьяне на эту возможность решить свои жгучие проблемы в рамках монархической государственности. Как будто чувствовали, что эта возможность — последняя. Сельский сход деревни Виткулово Горбатовского уезда Нижегородской губернии написал: «Единственный светлый луч блеснул перед нами — это обещанная Государственная Дума, и единственная надежда наша на нее. Мы верим, что дума поможет нам выбраться из лап нужды и позаботится вывести нас из тьмы на путь света» [167, т. 2, с. 221].
А вот приговор Вишнегрунского сельского общества Льговского уезда Костромской губернии: «Приветствуем вас, наши любимые избранники! Трудна и тяжела ваша работа; это не работа, а скорее всего упорная борьба со старым порядком порядка нового… На вас вся наша надежда; все наши взоры и мысли из бедных забытых лачужек устремлены туда, где возвышается пышный Таврический дворец. Ежечасно мы ждем, что воссияет из этого дворца солнце свободы, добра и правды» [167, т. 2, с. 222].
Наверное, ни один парламент в мире никогда не получал таких драматических и поэтических посланий. «Мы с вами и за вас. Вы умерли, а мы с вами…» (Ивонинская вол. Смоленской губ.). «Государственная Дума в нашем представлении есть святыня и заступница всего угнетенного народа… Требуйте, мужайтесь, иначе и не возвращайтесь к нам» (Ливенский уезд Орловской губ.). «Пока крестьян не ублаготворите, потудово не приезжайте в наше общество» (Новооскольский уезд Курской губ.).
