Максим Акимов - Преступления США. Americrimes. Геноцид, экоцид, психоцид, как принципы доминирования
Элита американского общества произрастала из среды, для которой пиратство, грабеж и насилие было не только оправданным, но и естественным делом, храм «американской свободы» начал возводиться на доходы от труда черных рабов, эксплуатируемых на землях, отнятых у индейцев.
Что могло произрасти из корня такой «элиты»? Во что могло вырасти это древо? Чему может научить других такая «демократия»?
История США формально начинается с момента провозглашения независимости от английской короны, после череды стычек и войн американцев с англичанами. Процесс «обретения независимости» можно охарактеризовать как войну двух эгоизмов — чудовищного эгоизма Англии и великого эгоизма «Новой Англии», то есть США.
И слово «свобода», пожалуй, вообще неприменимо по отношению к контексту процессов, протекавших в США, можно говорить лишь о циничном эгоизме и отстаивании его претензий.
Свобода одного не может быть сделана из унижения другого, из попирания его достоинства, уничтожения его жизни, иначе это не свобода, это нечто иное. Нельзя назвать завоеванием свободы деятельность кучки людей, которые украли чужие земли, навезли на них несчастных рабов, нажившись и обнаглев. Это не есть свобода, это есть утверждение эгоизма одной группы личностей в ущерб другим. И заостряю внимание именно на этом, для того чтоб продемонстрировать идейную наследственность нынешних «борцов» за новый миропорядок, то есть нынешних «ястребов» вашингтонского режима, ведь их нутро — все то же, состоит из того же самого, что несли в себе предки, те самые «отцы-основатели». Нынешние их отпрыски лишь видоизменили методы и наловчились маскировать истинные цели, но их эгоизм, базирующийся на абсолютной безнаказанности, все тот же.
Даже темнокожий облик нынешнего президента не должен вводить вас в заблуждение, ведь режим его политики преследует цели, весьма тождественные прежним стратегиям, разве что раньше американизм был направлен на ограбление индейцев, теперь в роли индейцев оказался весь мир.
Среди американцев и сейчас немало расистов, и когда я однажды спросил одного из своих нью-йоркских знакомых — как он, так гордящийся своей белокуростью, относится к тому, что президентом стал потомок рабов, он ответил, что Обама не имеет никакого отношения к ним, что он — сын кенийского студента и белой американки, что рабов в его роду не было, а вот рабовладельцы были! И последнюю часть фразы мой собеседник произнес с особым ударением.
Американцы нередко подчеркивают, что Обама — представитель все той же фронды, которая произрастает из старой доброй «элиты». Система США вообще отличается завидным постоянством агрессивности, неизменно проводящей в жизнь хищную политику, осуществляемую самыми грязными средствами. И если Германия с Австрией в какие-то моменты своей истории вдруг заболевали недугом «грязной войны», опускались до преступлений против человечности, до самых низких средств, а потом, будучи побежденными, снова становились паиньками, то пиратская копия Англии — новая «империя» США всякий раз оставалась безнаказанной и потому укреплялась в правоте своей стратегии, заключавшейся в методах, родственных гитлеризму, и раздувала, раздувала свой эгоизм.
И тот факт, что Америка вышла из шинели наглого рабовладельца, что она напитана кровью уничтоженных семинолов, определил ее нравственную природу.
«Я солгу, убью, украду, но никогда не буду голодать» — говорила героиня романа, ставшего необычайно популярным в Америке.
Коренная установка же «настоящего человека», описываемого русскими и советскими писателями, пожалуй, диаметрально противоположна американской, герой русской литературы мог бы сказать: «Я скорее буду голодать, чем когда-либо солгу, убью или украду, я готов буду умереть от голода, но не опуститься до таких вещей, поскольку я родился в России и воспитан русской культурой».
И именно в этом заключено коренное отличие русского отношения к свободе от американского. Свобода американца — не позволить себе оказаться в нищете, свобода русского — не позволить себе оказаться в духовной нищете. Даже поверив Америке, в девяностом году, мы искали новой возможности быть более справедливыми и честными друг с другом. Пойдя за Америкой, мы обманулись, мы приняли пустышку за нечто настоящее, мы горько раскаиваемся теперь, стараясь выпутаться из тины американизма, но сами-то американцы всегда пребывают в ней. И мало кому из англоязычных интеллектуалов понятен порыв русских революций, так резко отличавшихся от революций английских или стереотипов американской борьбы за «свободу и демократию». Американцы просто не могут понять, что свобода не терпит компромиссов, что свобода — категория абсолютная, она может быть либо для всех равной, либо ее не будет вообще, и тогда разговор возможен лишь о вольнице победившего эгоизма, о соревновании разнокалиберных эгоизмов. Даже пользуясь всеми плодами борьбы коммунизма за права простых людей (а коль не было бы этой борьбы, наглость капиталистов не была бы ничем обуздана и не было бы тех послаблений, которые вынуждены был дать капитал народным массам), так вот, даже получив все плоды великого эксперимента русской революции, никто не спешил отдать ей должное, и ненавидели ее не только те, кому она действительно угрожала, то есть магнаты и горлохваты, но и те, кто получил новое качество жизни благодаря ее давлению на глобальную социальную систему, благодаря тому, что всякий магнат боялся прихода коммунизма и вынужден был идти на уступки.
Все великое — беззащитно, все ничтожное — безжалостно. Советскую рафинированность, наше «вегетарианство», наш пацифизм оказалось слишком легко надломить, мы были непобедимы в честной великой борьбе, но оказались неспособны парировать в войне нечестных интриг, мы даже не хотели поверить, что так обманывать, как нас обманул Запад, стали бы серьезные взрослые люди. Американская же система победившего эгоизма разрушит, похоже, сама себя, ведь она доходит уже до абсурда, раздуваясь, как болезненный пузырь, потакая своей жажде свободы жить за чужой счет, будучи верной себе, распространяя свою агрессию, твердя слово «демократия», но так и не отмыв руки от крови. Это так дико, что и само слово-то обесценилось до последней возможности, и демократия стала чем-то вроде пошлости.
Но все это очень закономерно, все это запрограммировано кодом системы, природой того организма, которым является вашингтонская Америка, все началось с рабовладения и хранит в себе верность духу «славных дел» отцов-основателей. Преемственность американской истории ничем не оспорена, она движется по своей траектории к своему бесславному финалу.
Даже если проводить параллели «американской демократии» с древней демократией Афин, которая существовала по принципу рабовладельческого общества (в период расцвета в Афинах было около 40 тысяч свободных граждан и около 400 тысяч рабов), то и это сравнение окажется не в пользу США, ведь основная часть греческих рабов стала невольниками в результате пленения в проигранных войнах, то есть обращение их в рабство было в некотором смысле легитимным или, по крайней мере, чем-то более естественным, нежели превращение совершенно случайных людей в рабов, как это делали белые американцы, вернее, их работорговцы. Черные невольники Африки не собирались угрожать ни Англии, ни тем более Америке, негритянские народы и не подозревали, что такие страны вообще существуют, превращение их в рабов — не просто преступление, а скотство.
В истории найдется не так уж и много параллелей, когда совершалось нечто столь же циничное, осознанное и системное, притом настолько извращенное и подлое. Любая из европейских систем крепостного права (даже самая жестокая и долгая — крепостное право немецких государств) основывалась все же на неких пускай и искаженных, но законах закабаления, базировавшихся на исторической основе; в зависимость попадали должники или категории людей, которых, так или иначе, защищали их суверены в военном плане (хотя бы формально). Англичане в Новом Свете, а потом белые американцы творили свои мерзости, как обычный убийца или насильник делает свое дело.
Во Франции уже появлялись идеи просветителей, гуманизм уже завоевывал умы человечества, а в Америке в это самое время разрастался гнойный очаг дикого, зверского эгоизма, причем одержавшего победу над другим, почти равным эгоизмом, и утвердившего свободу своего произвола.
Кстати сказать, зверское подавление индейского сопротивления, поначалу творимое от имени английской короны, потом стало чем-то вроде фетиша американской свободы, ведь после того, как появился самостоятельный вашингтонский субъект, то есть когда штаты объявили свою независимость, Англия некоторое время пыталась спекулировать на борьбе индейцев против вашингтонского режима и даже на определенном этапе поддерживала индейцев военными средствами (пытаясь лишить США возможности территориально разрастаться и тем самым вынудить их ограничить амбиции). Но в конце концов победила «свобода», то есть белые американцы отстояли свое право уничтожать индейцев, и тогда уж аборигенам досталось по полной программе, они умылись кровавыми слезами после «помощи» королевских войск.
