Аркадий Жемчугов - Китайская головоломка
О том, как на протяжении веков действовала в императорском Китае система правопорядка, подробно и красноречиво рассказывает англичанин Джон Макгован в своей книге «Китайцы у себя дома». Эпизод относится к середине XIX века.
«В Китае и города и уезды подразделяются на участки, и во главе каждого из них стоит дибао…
В обязанности дибао входит доносить своему непосредственному начальству обо всем, что происходит в его околотке. При этом власти требуют, чтобы он знал обо всем заранее…
Даже если дибао никоим образом не мог предвидеть события и его предупредить, все равно его ожидает наказание, так как по китайским понятиям он должен быть вездесущ и все знать. Издревле укоренившаяся в китайские головы теория, что власти ответственны за всех своих подчиненных, исключает всякие извинения и оправдания, которые обыкновенно проводятся на Западе.
…В пустом доме одного из самых глухих кварталов города шла азартная игра между двумя китайцами. Во время игры возникла ссора, перешедшая в драку, и один из игравших был смертельно ранен. Дело было около двух часов ночи, когда было совершенно темно и весь город спал. Дибао был в это время у себя дома и тоже спал, ничего, конечно, не подозревая о происшедшей трагедии. Когда случай раскрылся, ему было предъявлено обвинение в небрежности по службе. На все его протесты и заявления, что он не мог знать наперед, где и когда должна была произойти драка, начальство с усмешкой заметило ему: «Все это хорошо, но вам следовало бы знать». «Но как же я мог знать», — скромно возразил дибао. «Это ваше дело, — был ответ начальства. Околоток находится в вашем ведении, и вы ответственны за все происходящее в нем». После этого замечания по приказанию мандарина дибао был повален на землю и два палача, давно уже ждавшие этого момента своим жадными глазами принялись учить его бамбуковыми палками, как в будущее время управлять вверенным ему околотком; около недели после этого бедняга не мог ни лечь ни сесть».
Подобно дибао начальник уезда или глава провинции несли свою долю ответственности за все, что происходит на вверенной им территории. Где-то шайка грабителей напала на сельскую закладную лавку и убила работников лавки, пытавшихся защитить имущество своего хозяина. Или жители двух давно враждовавших деревень, вооружившись дрекольями и ножами, пошли стенка на стенку, в результате чего с обеих сторон были убитые и раненые… Подобные прискорбные происшествия, по традиционному китайскому представлению, приписывались не столько дурным страстям и преступным намерениям тех, кто эти деяния совершил, сколько дурным, некомпетентным методам управления. В этих происшествиях усматривались прежде всего дефекты в деятельности уездного и провинциального правителя, а также их морально-нравственная ущербность.
По китайской традиции, если чиновник, прежде всего высокопоставленный, в своих повседневных делах руководствуется благими побуждениями и ведет образцовую по степени благородства жизнь, то на вверенной ему территории, а значит, и во всей Поднебесной никогда не случится убийств, грабежей и прочих безнравственных проступков. Наоборот, «повсеместно будут проявляться высокие инстинкты, заложенные в душу каждого человека». И эта традиция соблюдалась. Исключений ни для кого не делалось.
В 1869 году из Пекина в южные районы Поднебесной отправился главноуправляющий императорским дворцом (была и такая должность) Ань Дэхай. Ему надлежало на шелкоткацких мануфактурах провинции Гуандун отобрать шелка для самой вдовствующей императрицы Цы Си. Помимо официально положенной ему свиты Ань Дэхай прихватил с собой певичек, дабы те ублажали его во время долгой поездки.
Останавливаясь по пути на отдых и ночлег, не в меру сластолюбивый сановник требовал от местных чиновников устраивать в его честь шикарные застолья и преподносить дорогие подарки, а также присутствовать на выступлениях его певичек.
Начальник одного из уездов, возмутившись откровенной наглостью придворного, по требовал объяснить, на каком основании тот везет с собой певичек, если едет за шелками для императрицы. У Ань Дэхая, естественно, вразумительных доводов на этот счет не нашлось. Тогда начальник уезда доложил об этом губернатору провинции Шаньдун Дин Баочжэню, а тот срочно направил с гонцом донесение в Пекин.
Когда гонец в присутствии придворных сановников довел донесение до Цы Си, та не осмелилась взять под защиту своего любимчика Ань Дэхая и приказала подвергнуть его наказанию, соответствующему его проступку. Получив официальный указ из императорского дворца, Дин Баочжэнь, слывший ревностным хранителем конфуцианских канонов, решил, что «соответствующей проступку» мерой наказания станет казнь Ань Дэхая. Обнаженный труп казненного был выставлен на всеобщее обозрение.
При всех изъянах такой жесткий и даже жестокий спрос с чиновников, всех без исключения, за порученное им дело, а также за их публичное поведение позволял поддерживать в Поднебесной атмосферу законопослушания, должного порядка и стабильности, сохранять мир и спокойствие в обществе, демонстрировать народу справедливость и неотвратимость возмездия за любое отступление от норм конфуцианской морали, не говоря уже об уголовных преступлениях.
Конфуцианство подарило Китаю да и всему миру сословие бюрократов — шэныпи.
В Поднебесной бюрократами-чиновниками хотели стать если не все, то подавляющее большинство. И главное, никому, даже простолюдину, не возбранялось получить нужные знания и попытаться сдать экзамен на ученую степень, что гарантировало зачисление на ту или иную чиновничью, а значит, хлебную, должность и открывало перспективы для дальнейшего карьерного роста.
Система государственных экзаменов была введена в Китае более двух тысячелетий назад. Она была трехступенчатой.
Первый экзамен проводился на уездном уровне. Успешно выдержавшим его присваивалось низшее ученое звание — сюцай. Со временем сюцаями стали называть даже тех, кто «грыз гранит науки», но не сподобился или силенок не хватило сдать экзамен. Однако и такие люди пользовались почетом и уважением за свою образованность. Как говорил мудрец древности Мэн-цзы: «Кто занимается умственным трудом управляет остальными, а кто обращает в труд свою силу управляется другими».
Выше сюцай было второе ученое звание — цзюйжэнь. Его можно было получить лишь после успешной сдачи государственных экзаменов, которые устраивались в главных городах провинций. Естественно, у обладателя этого звания дальнейшая карьера выглядела предпочтительнее, чем у сюцай.
Наконец, третье, высшее, ученое звание цзиньши присваивалось после успешной сдачи экзаменов в столице Срединного государства. Цзиньши, как правило, сразу же после экзаменов получали назначение на ответственные государственные посты с высоким жалованьем и множеством привилегий.
Правда, никакие привилегии чиновников-шеньши не передавались по наследству.
Выдержать все три экзамена удавалось лишь тому, кто назубок знал все премудрости конфуцианского учения, от корки до корки, а это далеко не каждому было под силу. Учеба не только обходилась в копеечку, но и физически изматывала абитуриентов до предела. Порой на экзамены приходили не жизнерадостные, здоровые юноши, а самые настоящие «книжные черви», в которых непонятно каким образом теплилась человеческая жизнь.
Тем не менее практически каждая китайская семья, какой бы бедной она ни была, да и вся родня, весь клан стремились изо всех сил дать своим детям образование и возможность попытать счастья на государственных экзаменах. Это считалось делом чести и достоинства, не говоря уже о перспективе обеспечить таким путем материальное благополучие всего рода. Поэтому среди многочисленных родственников, близких и дальних, а подчас и просто друзей, непременно находился благодетель, который материально поддерживал мальчугана, проявившего тягу к знаниям.
В частности, Чжоу Эньлай смог окончить сначала начальную, а затем среднюю школу благодаря материальной помощи своего дяди по отцу. Затем ему опять-таки повезло — богатая семья школьного друга спонсировала его поездку в Японию для учебы в университете.
Для большинства китайцев учеба была единственным путем выбиться в люди. Но двигаясь по этому пути, каждый впитывал в себя только конфуцианскую премудрость, проникался ею, постигал ее до тонкостей и, естественно, следовал ей всю оставшуюся жизнь, поскольку она была для него единственной истиной.
Иллюзии и жизнь
«Конфуций назвал всех людей «посередь четырех морей», т. е. все человечество, братьями, а «человеческое начало» (жэнь) в каждом человеке определил как «любовь к людям»… В этом плане был создан тезис о любви к человеку, с разной степенью силы провозглашенный и буддизмом, и христианством, и конфуцианством», — писал в своей книге «Запад и Восток» академик Н. Конрад. Его мнение разделяют и другие ученые.
