Сергей Кургинян - Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 1
Я лично убежден, что путинские и медведевские слова о развитии будут — уйдя на второй или третий план или оставаясь на первом — ворожить, причем очень разным образом. Разным и разнокачественным.
Они войдут в те или иные соотношения со словами на ту же тему, сказанными сторонниками и противниками власти. А также теми, кто является противником, притворяясь сторонником, и наоборот.
Судьба Путина и Медведева — это одно. Судьба того, что породили и породят их слова о развитии, — другое. Брошенные в политический котел, эти слова уже ворожат. Не слова надо анализировать в отрыве от реакций в котле. Надо анализировать ворожбу.
А я подую в решето.
Благодарю тебя за то.
Личные судьбы Банко и Макбета… Можно ли к ним сводить бульканье того — и поныне судьбоносного для Шотландии — метафизическо-политического котла?
Сталинское «Марксизм и вопросы языкознания» не может и не должно получать Нобелевскую премию или иную академическо-лингвистическую награду. Но в исследованиях, посвященных все еще булькающему у нас политико-метафизическому котлу, этот текст фигурирует иначе, чем… ну, я не знаю… исследования Сосюра или даже того же Марра, которому оппонирует Сталин.
В путь, читатель! А ну как мы, взявшись за исследование не ахти каких, с научной точки зрения, текстов, поняв, как эти тексты соотносятся с иными высказываниями, с логикой политической борьбы, с разного рода контекстами (как интеллектуальными, так и политическими)… А ну как мы, поняв это и многое другое, прикоснемся к чему-то новому, касающемуся нашей судьбы, да и судьбы мировой?
К чему именно? Не хочу забегать вперед… Но, если мы хотя бы разберемся совсем иначе с очень банально сейчас трактуемым явлением под названием «перестройка»… Если окажется, что перестройка эта не наше частное злоключение, а слагаемое далеко идущего мирового процесса, причем процесса не только не завершенного в 1991 году, но и стремительно набирающего обороты… Неужели и тогда мы будем отрицать наличие связи между частным (высказываниями VIP-персон о развитии) и общим (судьбой страны и мира, нашей судьбой)?
Вообрази себе, читатель, множество дверей, одну из которых тебе надо открыть. Ты пристально вглядываешься в каждую из дверей… И вдруг видишь, что все они без замков — все, кроме одной. Потом ты видишь пластилин, металлические болванки, верстак, напильник, тиски… Ты понимаешь, что открывать-то надо ту дверь, у которой есть замок. Ты, конечно, не слесарь-профессионал. Но тебе надо попасть в комнату, которая находится за дверью. Чертыхаясь, ты делаешь слепок с замочной скважины и начинаешь изготавливать ключ, уродуя одну болванку за другой. Наконец, остается последняя болванка. Ты фокусируешься на изготовлении ключа, понимая, что всё — последняя попытка. Ты уже приобрел какие-то навыки, изуродовав пару сотен болванок. И — о, чудо! — тебе удалось изготовить ключ. Ты вставляешь его в скважину… Поворачиваешь… Дверь открывается… Главное — за порогом. Там тебе САМОМУ придется разглядывать комнату, прикасаться к загадочным предметам, узнавать нечто и меняться в процессе этого узнавания.
Коль скоро это так и тебе действительно нужно войти в эту самую комнату, ты ведь не будешь капризничать по поводу необходимости, сбивая руки в кровь, изготавливать этот самый ключ, занимаясь не своим — слесарным — делом. А если будешь — то в комнату не войдешь. Решай, читатель. Нужна комната? Принимайся за изготовление ключа. То есть за внимательное прочтение этого странного сочинения.
ЧАСТЬ I. ВЫСКАЗЫВАНИЯ, ПРЕВРАЩАЮЩИЕСЯ В ЯДРО ТЕКСТА И АНАЛИЗИРУЕМЫЕ В КАЧЕСТВЕ ТАКОВОГО
Глава I. Первичный анализ заявки на развитие, сделанной российской властью в 2007–2008 году
Я называю первичным такой анализ высказываний на определенную тему (в данном случае — на тему развития), в котором используются только свойства самих этих высказываний. При этом высказывания рассматриваются просто как текст. А с текстом работают структуралистски, то есть, по возможности, не привнося в эту работу извне ничего, кроме совсем уж очевидных вещей (авторство, время обнародования, способ обнародования, обстоятельства, сопутствующие обнародованию). В основном же при первичном анализе опираются на свойства самого текста. Его языковые (политико-лингвистические) особенности, структуру, интонацию и так далее. Именно этот принцип подхода к тексту предложили структуралисты, критиковавшие другие подходы. Прежде всего, сравнительно-исторический, в котором текст сразу же начинал выступать не как нечто самостоятельное, а как продукт эпохи, предопределенный традицией и интересный постольку, поскольку он в нее нечто вносит.
Позже оказалось, что структуралистский метод, делавший заявку на универсальность, имеет вполне ограниченный радиус действия. С момента, когда сами структуралисты заговорили про контекст (а заговорили они потому, что до конца исследовать текст, как «вещь в себе», оказалось невозможно), стало ясно, что их метод отнюдь не всеобъемлющ. Вместе с тем структуралисты внесли в систему аналитических методов (как филологических, так и иных, политологических в том числе) очень много нового. И без их нововведений сейчас уже невозможно представить себе полноценный анализ.
Другое дело, что, начав с применения метода, предложенного структуралистами, необходимо, далее, применять комплекс других методов. В том числе и сравнительно-исторического, так нелюбимого структуралистами. Но начинать с применения структуралистского метода можно и должно. И потому, что это позволяет ознакомиться подробно с текстом как таковым, и потому, что разумно отжать из текста как такового все, что можно, перед тем, как начать соотносить этот текст с чем-то для него внешним (исторической традицией, культурными прецедентами и так далее).
Именно поэтому я называю такой анализ первичным. Фанатичный структуралист начнет требовать выведения за скобки всего, что не есть текст. В том числе способа обнародования текста, даты, даже самых очевидных обстоятельств (например, таких, как участие автора текста в выборах). Но подобный фанатизм — это ретро из эпохи, когда структурализм диктовал моду. Кроме того, если по отношению к художественным или даже научным текстам подобный принцип не использования ничего, кроме текста, еще как-то объясним (какая разница, в каком издательстве издал Толстой «Войну и мир»?), то в политике он абсолютно контрпродуктивен.
Поэтому мой первичный анализ привносит в текст некие нетекстуальные обстоятельства. Но — по минимуму.
В самом деле, разве можно даже при первичном анализе высказываний Д.Медведева о развитии, формирующих некий совокупный политический текст (он же — то частное, о котором я уже сказал, обсуждая задачу проводимого мною исследования), пройти мимо 26 апреля 2007 года? Дня, когда не Д.Медведев (тогда еще ничем особенно не выделяющийся первый вице-премьер), а В.Путин, президент РФ, выступил с очередным посланием Федеральному Собранию.
Вдумаемся, до выборов в Думу остается восемь месяцев. Дмитрий Медведев фигурирует на этот момент в неопределенной (убежден, что и для самого Путина) роли одного из возможных преемников. Еще нет ясности (опять же убежден, что и для самого Путина) даже в вопросе о том, не выдвинется ли Путин на третий срок… Все пребывает в состоянии абсолютной неопределенности… А также острейшей конкурентной борьбы между элитными группами за право отстоять свой политический проект (третий срок Путина, тот или иной кандидат от групп, не связывающих свое политическое будущее с Дмитрием Медведевым и так далее).
И вот Владимир Путин в последнем ежегодном послании Федеральному Собранию вдруг заявляет, что все его восемь посланий ФС «по сути… и есть, может быть, неполный, но все-таки достаточно конкретный и основательный, концептуальный план развития России».
Концептуальный план развития России…
Во-первых, концептуальный… Во-вторых, развития… Как именно Владимир Путин понимал смысл своей деятельности на посту президента РФ? Об этом знает только сам Путин. Но как именно его деятельность воспринималась обществом? Ответ на этот вопрос можно дать, опираясь на вполне объективные данные. Общество не связывало с Владимиром Путиным никаких ожиданий в части какого-то там развития. Да и само развитие не было для общества сколь-нибудь приоритетным в период, названный путинским. Приоритетными были стабильность, наведение порядка, недопущение понижения жизненного уровня, а по возможности и его рост… И, наконец, государственность. Все это в совокупности и было тем курсом Путина, который поддерживало российское общество. Путина «носили на руках»… Но не за какое-то там развитие (поди разбери — что это такое, да и кто его знает, нужно ли оно в принципе). Путина носили на руках за то, что «усмирил Чечню», ущучил наглых и непопулярных олигархов, сменил риторику в том, что касалось внешней политики, вернул национальное и державное во внутреннюю политику, разорвал с набившей оскомину либеральной традицией в ее гайдаровско-чубайсовском исполнении, прекратил глумление над советским периодом. Путину прощали то, что он все это осуществлял половинчато. А может быть, его за это-то и поддерживали? Ибо в самом обществе — и в верхах его, и в низах — царила эта самая половинчатость, неокончательность, политический синкретизм.
