Юрий Жуков - Народная империя Сталина
Непосредственным результатом перераспределения обязанностей между секретарями ЦК явилось расслоение высшей власти. Теперь уже само узкое руководство оказалось как бы двухуровневым. На первом остались только трое — Сталин, Молотов и Ворошилов. На втором — Андреев, а также Каганович, Орджоникидзе и Жданов, которые по различным причинам перестали принимать участия в выработке важнейших решений, но сохранили право одобрять либо отклонять их. Но если для Андреева, Кагановича, Орджоникидзе новое положение оказалось, скорее всего, следствием их конкретного вклада в подготовку реформирования политической системы страны, для Жданова оно было всего лишь временным, связанным с необходимостью именно в данный момент работать вне столицы, отдавая все силы «искоренению» остатков былой зиновьевской оппозиции. Подтверждает такое предположение решение ПБ, принятое 20 апреля и обязывавшее «Жданова из трех десятидневок месяца одну десятидневку проводить в Москве для работы в секретариате ЦК». Видимо, Сталин очень нуждался в его поддержке.
Еще одним следствием перераспределения оказалась и значительная перегруппировка сил внутри второго эшелона власти: его прежняя основа, заведующие отделами ЦК утратили в целом прежние позиции. Из их среды сразу же выделились те, кто в своей повседневной деятельности начали «выходить» непосредственно на Сталина, подчиняться только ему — Стецкий, Яковлев, Бауман и Ежов. Уже просто их новое иерархическоеположение в аппарате ЦК не просто изменило, а резко подняло их статус.
Но особенно заметно преобразилась роль Ежова, который теперь стал заниматься не практическими, как прежде, довольно чуждыми и непонятными ему проблемами, а тем, что он действительно знал, в чем обладал немалым опытом — кадровыми делами. Из других завотделами выделял его не только полученный им пост секретаря, но, что было важнее, соединение в одних руках как контроля при назначении первых секретарей ЦК нацкомпартий, крайкомов и обкомов, так и функций «великого инквизитора» — председателя КПК, чья роль весьма возросла после того, как по решению ПБ в мае начался обмен партбилетов, сопровождаемый проверкой всех партдокументов. Однако первая же попытка Ежова даже не подчинить, нет, а просто использовать ГУГБ НКВД и его архивы для проверки биографий членов партий была резко пресечена. Несмотря на предварительное условное согласие со стороны Я.С. Агранова помочь в том КПК, последовало решительное и категорическое возражение Сталина.
Пополнил в те дни эту третью по уровню властную группу, включавшую теперь Ежова, Стецкого, Яковлева и Баумана, а также наркома иностранных дел Литвинова, только один человек — А.Я. Вышинский. Сменивший 3 марта на посту прокурора СССР И.А. Акулова, утвержденного, как уже упоминалось, вместо Енукидзе секретарем ЦИК СССР.[77]
Перемены, хотя и незначительные, затронули и широкое руководство. 15 марта с должности первого секретаря Сталинградского крайкома партии был освобожден В.В. Птуха, направленный с заметным, но не объясненным понижением вторым секретарем Дальневосточного крайкома. На его место из Воронежа был переведен И.М. Варейкис, а его на посту первого секретаря Воронежского обкома сменил Е.И. Рябинин, прежде работавший председателем исполкома той же области.[78] А несколько ранее, 29 января, из Московской области выделили Калининскую, парторганизацию которой возглавил М.Е. Михайлов, бывший до того вторым секретарем Московского обкома.[79]
* * *Все эти кадровые перестановки, существенно изменившие расстановку сил на вершине власти, пока еще не начали оказывать влияния на внутреннюю политику. Наипервейшими и наиважнейшими для узкого руководства все еще оставались внешнеполитические вопросы. Стремление как можно скорее превратить хотя и официальные, но всего лишь договоренности с Францией и Чехословакией в реальные, подкрепленные подписанием и ратификацией договоры о создании Восточного пакта. Сделать все возможное для присоединения к нему не только Румынии, стран Прибалтики, но и Великобритании, а если удастся, то и Польши. Словом, все то, что внезапно оказалось под вопросом из-за попыток Франции найти и иное решение, позволившее бы Парижу укрепить отношения с Москвой и Лондоном, не испортив их окончательно с Берлином и Римом.
7 января 1935 года представители Франции и Италии провели в Риме переговоры, предусматривавшие возможность создания иного, нежели Восточный, пакта взаимной безопасности и, в частности, подписали конвенцию о взаимном уважении целостности государств Центральной Европы. Затем французы приступили к интенсивным переговорам с министром иностранных дел Великобритании Джоном Саймоном, надеясь уговорить последнего присоединиться к Восточному пакту. Но единственное, что удалось руководителю внешнеполитического ведомства Франции Пьеру Лавалю, так это добиться включения в текст совместного коммюнике указания на то, что их встреча «имела целью помочь укреплению всеобщего мира путем более тесного европейского сотрудничества» и «противодействовать тем тенденциям, которые могут привести к обострению опасности войны». Но более значимым результатом переговоров оказалось иное, прямо обратное: предложение Германии установить паритет вооружений, а взамен — присоединиться к Восточному пакту.
Именно такая политика уступок и разрешила, наконец, неопределенную для Москвы ситуацию. Восприняв позицию Лондона и Парижа как явную, нескрываемую слабость, Гитлер продолжил свою реваншистскую, антиверсальскую политику. Еще 13 января, за месяц до лондонских переговоров, провел в Саарской области, находившейся под управлением Лиги Наций, плебисцит, позволивший восстановить над этим богатым углем районом полный контроль Берлина. 13 марта объявил, что Германия считает себя свободной от обязательств, запрещавших ей иметь военную авиацию, а три дня спустя подписал закон о введении всеобщей воинской повинности и воссоздании германской армии (вермахта) в составе 12 корпусов и 36 дивизий, бросив тем самым открытый вызов и Лиге Наций, и Франции с Великобританией.
Обеспокоенный столь вопиющий нарушением Версальского договора, коалиционный кабинет Макдональда направил Саймона в Берлин, а вслед за тем — лорда — хранителя печати Антони Идена в Москву, Варшаву и Прагу. В столице СССР Иден имел две беседы, 28 и 29 марта, с Литвиновым, в ходе которых отметил: «Для британского правительства ясно, что без такого (Восточного. — Ю. Ж.) пакта не может быть обеспечена безопасность на востоке Европы, а стало быть, и общеевропейское умиротворение». Однако на прямой вопрос Максима Максимовича, как отнеслось бы британское правительство к заключению Восточного пакта взаимопомощи без Германии, ответил: «Он несколько затрудняется дать на этот вопрос вполне определенный и официальный ответ. Данный вопрос еще не обсуждался британским правительством, это будет сделано после его возвращения в Лондон». 29 марта Идена приняли Сталин и Молотов, и вновь речь шла о позиции Великобритании в отношений Восточного пакта.
«СТАЛИН:…Мы вступили в Лигу Наций вовсе не для игры, но мы понимаем, что сейчас Лига Наций не пользуется сколько-нибудь серьезным авторитетом, даже Парагвай над ней смеется. Лигу Наций надо укреплять, а для этого необходим пакт взаимной помощи.
ИДЕН: Я доложу о нашей беседе своему правительству, и я не сомневаюсь, что оно будет очень довольно, когда узнает о вашей готовности сотрудничать в системе коллективной безопасности в Европе и, может быть, в других местах».[80]
Единственным итогом московских переговоров стало совместное коммюнике, в котором указывалось на заинтересованность обеих стран в укреплении европейской коллективной безопасности, на отсутствие противоречия интересов между обеими странами во всех основных вопросах международной политики, и на взаимопонимание того, что «целостность и преуспеяние каждой из них соответствует интересам другой».[81] После возвращения в Лондон Идеен, однако, так и не смог переубедить других членов кабинета, не желавших, чтобы Великобритания участвовала в каких-либо европейских блоках. Но все же московские переговоры и позиция, занятая лордом-хранителем печати серьезнейшим образом повлияли на точку зрения Парижа.
12 апреля советские газеты опубликовали сообщение ТАСС о достижении между Францией и СССР соглашения по вопросу о конвенции безопасности. Две недели спустя, 2 мая, в Париже В.П. Потемкин и П. Лаваль подписали столь долгожданный для Кремля советско-французский договор о взаимопомощи. Его первая и вторая статьи зафиксировали то, чего столь настойчиво добивалось более года узкое руководство СССР: «Статья 1. В случае, если СССР или Франция явились бы предметом угрозы или опасности нападения со стороны какого-либо европейского государства, Франция и соответственно СССР обязуются приступить обоюдно к немедленной консультации в целях принятия мер для соблюдения постановления статьи 10 статута Лиги Наций. Статья 2. В случае, если… СССР или Франция явились бы, несмотря на искренние мирные намерения обеих стран, предметом невызванного нападения со стороны какого-либо европейского государства, Франция и взаимно СССР окажут друг другу немедленно помощь и поддержку».[82] Под «каким-либо европейским государством», здесь, несомненно, подразумевалась нацистская Германия. А 16 мая аналогичный как по смыслу, так и по содержанию договор подписали в Праге С.С. Александровский, полпред СССР в Чехословакии, и Э. Бенеш, чехословацкий министр иностранных дел.[83]
