Рой Медведев - Советский Союз. Последние годы жизни. Конец советской империи
21 августа 1991 г.
День 21 августа стал днем отступления и поражения ГКЧП.Уже после часа ночи в кабинете у В. Крючкова собралась часть членов ГКЧП. Д. Язов отказался прибыть на это совещание, направив сюда своего заместителя В. Ачалова. «Скажите ему, что армия выходит из игры», – сказал министр обороны. Но Крючков знал уже об обстановке вокруг Белого дома, о настроениях в частях ВДВ и у подчиненной ему «Альфы». Он согласился, что отмена штурма является единственным решением. Однако это еще не было отменой всего проекта «ГКЧП» – новое заседание ГКЧП было назначено на 8 часов утра. Но и в Министерстве обороны на раннее утро была назначена коллегия. Это был совещательный орган, но собравшиеся здесь генералы были единодушны: армию из Москвы надо убирать. «Слава Богу, мы не сделали ни одного выстрела», – сказал Ачалов. Маршал Язов отдал приказ о выводе войск из Москвы, и этот приказ начал исполняться незамедлительно. Крючков был об этом решении проинформирован, его согласия или согласия Г. Янаева не требовалось, в ГКЧП не было никакой иерархии.
Между 8 и 9 часами утра в Кремле ГКЧП собрался последний раз. Это было краткое совещание и в неполном составе. Не было В. Павлова, он находился еще в больнице. Не было О. Бакланова, он решил также выйти из игры. Не прибыл на заседание и Д. Язов. Но что можно было решать без министра обороны! Крючков предложил всем ехать к Язову и продолжить там разговор. Позднее В. Крючков писал в своих мемуарах: «В 10 часов утра 21 августа несколько членов ГКЧП, а также Шенин и Прокофьев отправились к Язову на Фрунзенскую набережную в Министерство обороны. Хозяин кабинета встретил вежливо, внешне спокойно, но на лице было написано, что в нем все бурлит: огромная напряженность, усталость, страшные переживания и даже какая-то отрешенность. На замечание, что мы приехали посоветоваться с ним лично о дальнейших шагах, Язов заявил, что коллегия Министерства обороны приняла решение о выводе войск из Москвы и вывод войск уже начался. Я с сочувствием и пониманием смотрел на маршала... Из кабинета Язова мы позвонили Лукьянову и попросили его приехать в Министерство обороны. Вскоре он прибыл. Обсудили обстановку и пришли к выводу, что далее рисковать нельзя, и потому решили прекратить деятельность Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР, выехать в Форос к Горбачеву, еще раз доложить ему обстановку, попытаться убедить его предпринять какие-то шаги для спасения государства от развала. Все отдавали себе отчет в том, что идут на риск в личном плане. В Форос решили отправиться в 13 часов 21 августа. Условились, что полетят Бакланов, Язов, Тизяков и я. Тем же самолетом выразили желание полететь Лукьянов и Ивашко, к тому времени вышедший из больницы. Плеханов, как руководитель службы охраны, должен был лететь туда в любом случае. По пути на Внуковский аэродром я позвонил Янаеву из машины. Сказал ему, кто в итоге отправляется в Форос, и еще раз поинтересовался, не считает ли он нужным к нам присоединиться. Он ответил, что кому-то ведь надо оставаться в Москве. Мы понимали, что это, может быть, наш последний разговор по телефону»[247]. Сам Янаев излагал этот же эпизод немного иначе: «21 августа мужики полетели в Форос. Крючков позвонил мне оттуда и сказал, что президент не принимает. Тогда, чтобы обезопасить мужиков, я подписал указ о роспуске ГКЧП и отмене всех его решений»[248]. Однако указ Янаева не был нигде опубликован, и о нем никто уже ничего не знал.
Самолет с недавними членами ГКЧП приземлился в Крыму примерно в 4 часа дня. К Горбачеву прибыли Язов, Крючков, Бакланов, Ивашко, Лукьянов и Плеханов. Горбачев знал о главных новостях. Еще 19 августа он мог слушать новости по транзисторному радиоприемнику – главным образом передачи Би-би-си. На следующий день форосские узники смогли включить и один из телевизоров. Узнав о прибытии новой делегации от ГКЧП, Горбачев приказал своей охране блокировать подъезды в дом, никого не пускать и в случае необходимости применять оружие. Горбачев заявил, что не будет ни с кем встречаться до тех пор, пока ему не включат всю связь. Это требование было принято. На восстановление связи ушло около 30 минут, и Горбачев сразу же уселся за телефон. Первый звонок был Ельцину. Узнав голос Горбачева, Ельцин, окруженный своими соратниками, воскликнул: «Михаил Сергеевич, дорогой! Мы здесь уже 48 часов стоим насмерть». Один из следующих звонков был президенту США Джорджу Бушу. В Америке была еще ночь, но Буша разбудили, он взял трубку и сказал от себя и от своей жены Барбары, что они молились за Горбачева. Затем звонки Назарбаеву, Кравчуку, многим другим. Подробный дневник в Форосе, кроме Раисы Максимовны, вел и помощник Горбачева Анатолий Черняев. По свидетельству последнего, около 5 часов вечера в Форос прибыли Крючков, Язов и другие. Горбачев не был предупрежден. Вместе с родными Михаила Сергеевича Черняев выбежал на балкон. «С пандуса от въезда на территорию дачи шли «ЗИЛы», а навстречу им ребята из охраны с «калашниковыми» наперевес. «Стоять!» – из-за кустов еще ребята. Из передней машины вышел шофер и еще кто-то. Им в ответ: «Стоять!» Один побежал к даче Горбачева. Вскоре вернулся, и машины поехали в служебный дом, где был и мой кабинет. Я вышел из кабинета, он был на втором этаже. Прямо лестница к входной двери. И в эту дверь тесно друг за дружкой – Лукьянов, Ивашко, Бакланов, Язов, Крючков. Вид побитый у всех. Лица сумрачные. Я все понял – прибежали с повинной. Я оделся и побежал к М.С. Признаться, боялся, что он начнет их принимать. А этого тем более нельзя делать, что по ТВ уже известно было, что летит делегация российского парламента. Горбачев сидел в кабинете и «командовал» по телефону. Оторвался и говорит: «Я им ультиматум поставил – если не включат связь, разговаривать с ними не буду. А теперь и так не буду». При мне он велел коменданту Кремля взять Кремль полностью под свой контроль и никого из причастных к путчу не пускать ни под каким видом... Вызвал к телефону начальника правительственной связи и министра связи и потребовал от них отключить всю связь у путчистов. Судя по их реакции, они на том конце стояли по стойке «смирно». Потом он говорил с Джорджем Бушем. До того как я пришел, он говорил с Ельциным, с Кравчуком, с Назарбаевым. Мои опасения он развеял с ходу: “Ну что ты! Как тебе в голову могло прийти. Я не собираюсь их видеть. Разве что – с Лукьяновым и Ивашко”»[249].
На короткое время власть в стране вновь оказалась в руках М.С. Горбачева. Но это была уже совсем другая власть и другая страна. История Советского Союза завершилась, и 21 августа 1991 г. в этой истории была перевернута последняя страница. Хотя агония, как мы знаем, продолжалась еще несколько месяцев. Но в этот же день начался отсчет времени в жизни нового независимого государства – Российской Федерации. У этого государства был только один президент – Борис Николаевич Ельцин. То, что говорил, делал или намеревался делать Горбачев, уже не имело почти никакого значения.
Жертвы ГКЧП
События, которые вошли в историю нашей страны под названием «августовского путча», «попытки переворота» или просто «ГКЧП», не обошлись без жертв. Эти жертвы были, к счастью, немногочисленны, но каждая из них достойна сожаления, сочувствия и памяти.
Трагедия в подземном тоннеле
В ночь с 20 на 21 августа 1991 г. в подземном транспортном тоннеле на пересечении Калининского проспекта (ныне улица Новый Арбат) и Садового кольца (улица Чайковского) погибли три молодых москвича: Дмитрий Комарь, Владимир Усов и Илья Кричевский. Их смерть была следствием драматически сложившихся обстоятельств, и органы прокуратуры как Москвы, так и Российской Федерации, внимательно изучавшие ход событий в подземном тоннеле, не нашли ни в действиях военных, ни в действиях гражданских лиц состава преступления.
Еще вечером 20 августа полк Таманской дивизии в составе нескольких десятков БМП получил приказ от начальника штаба Московского военного округа организовать патрулирование на въездах с Садового кольца в центр Москвы с целью «не допустить провоза в город огнестрельного оружия, взрывчатых веществ и боеприпасов». В 23 часа 20 августа полк вышел к площади Маяковского. Отсюда батальон под командованием С. Суровкина и направился в сторону Калининского проспекта. Остальные подразделения пошли в противоположном направлении. Предстояло занять позиции на пересечениях Садового кольца с радиальными магистралями и проводить совместно с ГАИ досмотр всего идущего к центру Москвы и к Белому дому транспорта. Бронемашины двигались медленно, несколько машин заняли позиции на ближних к площади Маяковского перекрестках. Однако на въезде в тоннель у Калининского проспекта колонну БМП ждала преграда – поперек дороги были выставлены пустые троллейбусы. Бронетехника обошла их справа, игнорируя собравшуюся на всех тротуарах толпу возбужденных людей. Однако при выезде из тоннеля баррикада из пустых троллейбусов полностью преграждала путь. Прочно была заблокирована теперь и дорога назад. На появившиеся из тоннеля первые бронемашины обрушился град камней, кто-то бросил бутылку с зажигательной смесью. Но в БМП был немалый боезапас, и в случае его взрыва последствия могли быть очень тяжелыми. Суровкин доложил об обстановке командиру полка и приказал затем своим машинам прорвать баррикаду и двигаться вперед. Но несколько москвичей попытались остановить боевую колонну, спрыгнув для этого на БМП, чтобы прикрыть брезентом смотровые щели. Все это в конечном счете и привело к трагедии. Двое москвичей были задавлены, один погиб от рикошетной пули. Несколько человек из толпы были ранены. Возбуждение москвичей было понятно. Именно в эту ночь все ждали штурма Белого дома, и штаб его обороны решил защищать резиденцию российского руководства также и на «дальних» подступах. Но были понятны и действия экипажей БМП, которые выполняли приказ и были вынуждены прибегать даже к предупредительным выстрелам. В акте проведенной позднее военно-уставной экспертизы говорилось: «Офицеры и личный состав действовали в соответствии с ранее разработанными планами, приказами и распоряжениями своих командиров и старших начальников». Примерно то же говорилось и в заключении российской прокуратуры: «Когда колонна БМП, вышедшая на патрулирование, встретила на своем пути баррикады и подверглась нападению гражданских лиц, это расценивалось военнослужащими как попытка захвата боевой техники, оружия и боеприпасов. Когда же были подожжены блокированные в тоннеле боевые машины с находившимися в них боекомплектами снарядов и патронов, а жизнь военнослужащих подверглась непосредственной опасности, применение ими оружия являлось способом защиты, соответствующим характеру и степени опасности нападения». Однако и в действиях гражданских лиц Прокуратура России не нашла состава преступления: «они вышли на защиту конституционного строя, выполняя свой гражданский долг по ликвидации опасности, угрожавшей законно избранным органам власти».
![Сергей Кремлев - Великий и оболганный Советский Союз [22 антимифа о Советской цивилизации]](/uploads/posts/books/183989/183989.jpg)
