Валентин Распутин - Эти двадцать убийственных лет
Правительственная «Российская газета» объявляет на такую идею конкурс! Не кажется ли вам все это нелепым?
И не является ли та же справедливость одной из важнейших основ нашей действительно органической национальной идеи?
– Объявлять конкурс на национальную идею – все равно что объявлять конкурс на мать родную. Это абсурд, который может прийти в голову только сознательным путаникам, взявшимся наводить тень на плетень. Вообще «верховные» поиски объединительной идеи шиты белыми нитками и имеют целью не что иное, как сохранение своей власти, приведение к присяге ей всей России. Этого никогда не будет. Сегодня заканчивается расслоение России не только на богатых и бедных, но и на окончательно принявших теперешний вертеп и окончательно его не принявших. Это гораздо больше, чем классовые расхождения в 1917 году.
Национальную идею искать не надо, она лежит на виду. Это – правительство наших, а не чужих национальных интересов, восстановление и защита традиционных ценностей, изгнание в шею всех, кто развращает и дурачит народ, опора на русское имя, которое таит в себе огромную, сейчас отвергаемую, силу, одинаковое государственное тягло для всех субъектов Федерации. Это – покончить с обезьяньим подражательством чужому образу жизни, остановить нашествие иноземной уродливой «культуры», создать порядок, который бы шел по направлению нашего исторического и духовного строения, а не коверкал его. Прав был Михаил Меньшиков, предреволюционный публицист, предупреждавший, что никогда у нас не будет свободы, пока нет национальной силы. К этому можно добавить, что никогда народ не будет доверять государству, пока им управляют изворотливые и наглые чужаки!
От этих истин стараются уйти – вот в чем суть «идейных» поисков. Политические шулеры все делают для того, чтобы коренную национальную идею, охранительную для народа, подменить чужой национальной или выхолостить нашу до безнациональной буквы.
– Больной вопрос сегодня – молодежь, поскольку это все-таки будущее страны. Как вы считаете, насколько глубоко она отравлена? Не может ли это привести к каким-то уже необратимым переменам в нашем недалеком будущем?
– У меня впечатление, что молодежь-то как раз не «вышла» из России. Вопреки всему, что на нее обрушилось. Окажись она полностью отравленной и отчужденной от отеческого духа, в этом не было бы ничего удивительного, потому что от начала «перестройки» она вырастала в атмосфере поношения всего родного и оставлена была как государственным попечением, так и попечением старших поколений, которые разбирались между собой и своими партийными интересами.
Из чего я делаю эти выводы? Из встреч с молодежью в студенческих и школьных аудиториях, из разговоров с ними, из наблюдений, из того, что молодые пошли в храмы, что в вузах опять конкурсы – и не только от лукавого желания избежать армии, что все заметней они в библиотеках. Знаете, кто больше всего потребляет «грязную» литературу и прилипает к «грязным» экранам? Люди, близкие к среднему возрасту, которым от тридцати до сорока. Они почему-то не умеют отстоять свою личностность. А более молодые принимают национальный позор России ближе к сердцу, в них пока нетвердо, интуитивно, но все-таки выговаривается чувство любви к своему многострадальному Отечеству.
Молодежь теперь совсем иная, чем были мы, более шумная, открытая, энергичная, с жаждой шире познать мир, и эту инакость мы принимаем порой за чужесть. Нет, она чувствительна к несправедливости, а этого добра у нас – за глаза, что, возможно, воспитывает ее лучше патриотических лекций. Она не может не видеть, до каких мерзостей доходят «воспитатели» из телевидения, и они помогают ей осознать свое место в жизни. Молодые не взяли на себя общественной роли, как во многих странах мира в период общественных потрясений, но это и хорошо, что студенчество не поддалось на провокацию, когда вокруг него вилась армия агитаторов за «свободу».
Еще раз повторю: сбитых с толку и отравленных, отъятых от родного духа немало. Даже много. Но немало и спасшихся и спасающихся, причем самостоятельно, почти без всякой нашей поддержки. Должно быть, при поддержке прежних поколений, прославивших Россию.
Апрель 1998 г.
Краденый венец
Виктор Кожемяко: Валентин Григорьевич, тема, которую я предлагаю обсудить сегодня, выведена в прошлом году на самый первый план общественного внимания и продолжает усиленно нагнетаться. Напомню: в начале июля в «Правде» была опубликована очень страстная ваша заметка о «русском фашизме». Вернее, о том, что имеют в виду под этим выражением определенные политические силы и средства массовой информации, в том числе, как мы знаем, и человек, именуемый президентом России. Известно, что в памятный для всех нас день 22 июня, отмечая своим радиообращением очередную годовщину начала Великой Отечественной войны, Ельцин не нашел ничего другого, нежели попугать нашу страну и весь мир угрозой «русского фашизма». В его представлении нет сейчас ничего более страшного!
Между тем я знаю, что буквально накануне был пленум Союза писателей России в Петербурге-Ленинграде, и на одной из встреч с читателями вам был задан вопрос: «Как вы относитесь к русскому фашизму?» Мне рассказывали, ответ ваш был таков: «Как я могу относиться к тому, чего нет?»
Выходит, президент Ельцин считает, что угроза «русского фашизма» переросла все возможные пределы, олицетворяя первоочередную опасность для России, а писатель Распутин убежден, что никакого русского фашизма вообще не существует. Как вы объясните столь резкое, диаметрально противоположное расхождение во мнениях? Ведь Ельцин потом еще не раз сказанное по существу повторил. Вот на днях в предновогоднем телеинтервью корреспонденту ОРТ снова прозвучало это на высокой ноте и в тревожащем переплетении: политический экстремизм, антисемитизм, национальная нетерпимость… Мощное наступление он, Ельцин, готовит – так, кажется, было сказано. Против чего? Да опять же против «русского фашизма».
Валентин Распутин: С Ельцина взятки гладки. Его научили – он повторил. А учителя кощунственно выбрали 22 июня, день нападения гитлеровской Германии на Советский Союз, чтобы еще раз надругаться даже над жертвами нашего народа в войне. Мол, положили в борьбе с фашизмом миллионы людей, а для чего положили? Чтобы прийти к фашизму. Ничего другого, мол, и ждать от этого народа нельзя, его из стороны в сторону бросает слепая и буйная стихия. Он всегда был опасен, опасен и теперь. Таким образом, ответственность за сегодняшнюю необъявленную войну, самую тяжелую и разорительную по своим последствиям, возлагается на нас, на русских. Виноват ограбленный, доведенный до сумы, оклеветанный, несущий огромные жертвы. Виноват убиваемый. А как с ним, дескать, иначе, если он несет в себе «коричневую чуму», опасную для всего цивилизованного человечества?
Это столь грубая и примитивная брехня, что и обсуждать ее не имело бы смысла, если бы в оскале этой брехни не замечались некоторые черты явления, запомнившиеся нам по кинохронике 30-х годов в Германии. Сегодняшняя пропаганда и пропаганда тех лет, когда к власти шел и пришел Гитлер, – на одно лицо. Всмотритесь, всмотритесь внимательней во время очередного шабаша, после очередного «поджога рейхстага»: от зла так не защищаются, так творят зло, так готовят крупномасштабную войну.
Фашизм – это крайний шовинизм, диктатура одного народа над другими. Хоть что-нибудь в истории нашей, в характере нашего народа, сверхтерпеливого, сверхжертвенного и сверх, в убыток себе, расположенного к другим народам, дает повод для обвинения его в фашизме? Когда даже и сейчас, обобранный до нитки реформаторским жульем, напоминает он простака, который, раскрыв от удивления рот, понять не может, как это вор, обобравший его, на него же, ограбленного, показывает в толпе: «Нет, это он вор! Это он злоумышленник, хватайте его!»
– Мы с вами, Валентин Григорьевич, люди одного поколения. Росли во время Великой Отечественной войны. С детства для нас фашизм был чудовищем, грозившим проглотить, уничтожить родную нашу страну и родной народ. И вот теперь таким чудовищем представляют именно народ, победивший фашизм! Как вы все-таки думаете, кому, как и почему могла прийти в голову такая иезуитская выдумка?
– Видите ли, у фашизма как идеологии национальное основание. В жизни любой нации могут наступить такие моменты, когда в результате внешних поражений или внутренних болезней она вынуждена собранно, мобилизационно охранять свои ценности и ход своего собственного бытия. На начальном этапе это охранительная концентрация национальных сил. Однако природа фашизма такова, что это естественное стремление защитить себя от перерождения и подчинения чужому приводит к уродливому искажению своего. Фашизм вырабатывает фанатизм и под видом сильной национальной власти способен на все. В том числе и превратиться в чудовище Третьего рейха, в образе которого он сегодня и воспринимается.
