Сергей Кара-Мурза - Что для России лучше
Пример Карфагена и Рима весьма показателен. Мощная Карфагенская держава, располагавшая всеми финансовыми и материальными возможностями, проиграла в национально-государственной конкуренции по причине отсутствия социального консенсуса. Рим, которому удалось достичь (хотя и временно) социального компромисса и снизить накал классовой борьбы, т. е. уровень внутриэтнической конкуренции, стал властелином мира.
Аналогичную картину представляют события второй мировой войны. Тактика Гитлера в геополитической борьбе была весьма продуманной. Подготовку к войне он начал с социальной консолидации нации: покончил с безработицей и нищетой, обуздал преступность, создал эффективную систему вертикальной мобильности (путем создания молодежных и партийных организаций, позволявших способным людям быстро продвигаться по карьерной лестнице). Не упустил он из вида и внешних атрибутов равенства: в национал-социалистической партии официально было принято обращение «товарищ» («геноссе»). Только обеспечив крепкий социальный тыл, Гитлер решился на внешнюю экспансию. И она была весьма успешной — до поры до времени — пока он имел дело с национально-государственными организмами, подточенными внутренней конкуренцией. Общеизвестно, что при нападении на СССР главный расчет Гитлера был на социальный антагонизм внутри советского общества (коллективизация, репрессии). Гитлер рассчитывал на то, что общество, находящееся в состоянии затяжного внутриполитического конфликта, окажется неспособным к организованному отпору. Но он недооценил консолидирующих сил советского общества: государствообразующей нации, партийно-идеологической системы, низкой конкурентности социальной среды. Расчет оказался просчетом, который привел к краху Третьего рейха. Новая римская империя не состоялась.
Правда, претенденты на мировое господство не перевелись. Не случайно во многих современных публикациях можно встретить мысль о том, что Запад выиграл «соревнование» с социалистическим лагерем по той причине, что у него «социализма» оказалось больше, чем в СССР. Некоторые авторы прямо отстаивают идею о том, что американская система содержала больше социализма, чем было в СССР, что можно проследить по самым различным направлениям — планированию, общественным фондам, роли научно-технического прогресса. И в этом смысле более совершенная социалистическая система победила более убогую. Вывод вовсе не крамольный, хотя и требует весьма существенного уточнения.
Образование СССР, а после второй мировой войны — стран социалистического содружества действительно превратило эти периферийные, аграрно-сырьевые придатки индустриального Запада в серьезных конкурентов развитых стран. Нельзя сказать, чтобы Запад совсем утратил позиции исторического лидерства, но он был серьезно потеснен в этом качестве. Экономические потери тоже были велики: западные компании утратили и рынки сбыта, и прибыли от промышленных предприятий, и контроль над источниками сырья. В случае же прихода к власти в западных странах радикальных левых сил ситуация вообще могла стать катастрофичной для капитала.
В этих исторических условиях: наличия мощного геополитического конкурента и возможности внутриполитического кризиса, единственная тактика, которая могла предотвратить крах капитализма — это политика «дозированного социализма». Западные режимы в целях собственного выживания должны были снижать накал классовой борьбы, т. е. уровень внутриэтнической конкуренции. Чтобы окончательно не утратить выигрышных позиций по отношению к новым историческим конкурентам, политическое руководство западных стран вынуждено было создавать более высокие жизненные стандарты для своего среднего класса. Среди индустриально развитых стран Запада практически не осталось государств, которые бы не были «социальными». Но как только с распадом СССР и восточного блока угроза внешнеполитической конкуренции резко снизилась, «социальное государство» на Западе тоже пошло на убыль. Это говорит о том, что сам феномен «социального государства» есть ни что иное, как инструмент национальной борьбы, к которому в равной степени прибегают (с большей или меньшей степенью сознательности) обе противоборствующие стороны.
Социализм является защитной реакцией именно слабых наций, которые с его помощью укрепляют свой национальный иммунитет. Но и нации-лидеры в условиях обострения геополитической конкуренции по необходимости используют то же средство. Большая эффективность западного «дозированного социализма» объясняется вовсе не тем, что социализма там было «больше», а теми источниками финансирования социальной политики, которые использовали западные страны. Мы уже упоминали, что милитаристский Рим, эта нация-воин, финансировал свою социальную политику за счет внешних захватов и грабежа колоний. На этом держался внутренний консенсус римского народа. Аналогичным образом дело обстояло и в западных странах. Вроде бы никто не скрывает того факта, что Запад, начиная с эпохи Возрождения, а, вернее, с эпохи Великих географических открытий, жил грабежом целых континентов, вывозя оттуда сначала горы золота, а затем горы всевозможного сырья. Вообще, эти события: великие географические открытия, эпоха Возрождения и начало западноевропейского капитализма, — как-то подозрительным образом совпадают. Еще большой вопрос, какова была бы динамика развития западного общества, если бы оно на протяжении пятисот лет не имело этой колоссальной внешней подпитки. Думается, что судьбы капитализма в этом случае были бы не столь успешными. Ведь что касается внутренних резервов западных стран, то в самой Европе уже давно ничего нет, кроме норвежской селедки да кое-каких остатков нефти и угля. Система колониализма, а затем неоколониализма — вот мощный дополнительный резерв западного развития, которого никогда не имели социалистические страны.
Этого колоссального резерва не было не только у Кубы или Болгарии, его никогда не было и у Советского Союза. И если младшие члены социалистической семьи ещё могли получать подпитку от «большого брата», то сам «большой брат» был начисто лишен такой возможности. По сути дела, СССР был чем-то вроде добровольной колонии стран социалистического содружества, продавая по бросовым ценам свое энергетическое и минеральное сырье и оказывая кадровую поддержку, часто совершенно безвозмездно. Бывшие социалистические страны отплатили за это черной неблагодарностью, что подтверждает старую истину, что добро никогда не остается безнаказанным. Прав был Лайош Мештерхази со своей «загадкой Прометея». Ах, да, был же «идеологический диктат». А у Америки его нет?! Но американский идеологический диктат сочетается с финансовой кабалой и сырьевым паразитизмом, усиливая «диктатора» и ослабляя его сателлитов.
Что касается СССР, то он мог использовать для проведения социальной политики только внутренние ресурсы, что в немалой степени влияло на более низкие жизненные стандарты населения. Даже левацкие группы, вроде выродившегося троцкизма, любящие пошуметь насчет «советской империи» и поразглагольствовать о «внутренних (!) колониях» российской «метрополии», не могут привести ни одного реального факта, подтверждающего эти крикливые заявления. Факты убеждают в обратном: на всем протяжении советской истории «метрополия» была донором для других национальных республик (то есть их колонией), а Советский Союз в целом — донором для других социалистических стран. Учитывая эти существенные поправки о различии в источниках финансирования социальной политики, можно согласиться с утверждением, что в «соревновании» западного и восточного блока победил социализм! Ибо главная привлекательность западных стран для их восточноевропейских соседей заключалась не в безработице, конкуренции, мигрантах, монополиях, а в более высоких жизненных стандартах широких слоев населения, что было результатом «социального государства».
Правда, здесь могут упрекнуть в некорректном использовании терминов. Если на Западе социализм и на Востоке социализм, то где же тогда капитализм? Действительно, следует различать социализм как чаемую социальную систему (которая и в самом деле существует пока только в теории) и как известное и давно практикуемое социально-историческое явление: как политику, направленную на социальную консолидацию национально-государственного организма (этнической группы). Говоря привычным для марксистской традиции языком, политику «классового мира», классового компромисса, призванную сдерживать социальное расслоение и сглаживать наиболее резкие проявления глобального неравенства. Впрочем, между этими двумя «социализмами» нет такой уж непроходимой границы. Скорее, они соотносятся как разные генетические формы — высшая и низшая — одного исторического вектора развития. К социализму как политике национальной консолидации вынуждены прибегать всякий раз, когда нация хочет занять более выгодные позиции в конкурентной борьбе или избежать угрозы внешнего порабощения. Социализм — это инстинкт национального самосохранения, который обостряется в минуты национальной опасности.6
