Даниил Краминов - Сумерки в полдень
— Куда вы теперь? Домой? — спросил Бест.
— У меня нет дома, я живу в отеле, — ответил Антон.
— Тогда пойдемте с нами. Зайдем в бар, посидим немного.
Антон заколебался.
— Пойдемте, пойдемте, — решительно проговорила Пегги, беря Антона под руку. — Время еще раннее, что вам делать в отеле?
— Делать, конечно, там нечего, — отозвался Антон. — Но не стесню ли я…
Пегги не дала ему договорить.
— Нисколько. Наоборот, будем рады, — сказала она.
Они вышли на темную улицу. Шарканье многих ног, тихий говор свидетельствовали о том, что улица заполнена людьми, уходившими с митинга. Во тьме сыпался мелкий, холодный дождь.
Пегги свернула в переулок, потом в другой и вывела их на улицу, на углу которой светился большими окнами пивной бар, или, как его сокращенно зовут англичане, «паб» — «паблик бар».
Главное место в ярко освещенном и дымном зале, в который они вошли, занимал большой полукруглый прилавок со сверкающими медью ручками пивных насосов, кружками, стаканами, фужерами и рюмками. Всю стену за прилавком занимали, подобно иконостасу или выставочной витрине, бутылки различных размеров, цветов, фасонов, с различными сортами виски, коньяков, шнапса, водки, джина, вина и других напитков. Сам бар был разделен на несколько закуточков, похожих на купе в общем вагоне, — они также не имели четвертой стенки, обращенной к прилавку. И, направляясь вместе с Филом Бестом, Мартой и Пегги в свободный закуточек, Антон видел, что многие участники митинга уже расположились за столами и столиками, вооружившись большими кружками или стаканами с пивом.
Заняв столик, Бест и Антон отправились к прилавку, чтобы взять пива. Рыжий и веснушчатый бармен ловким взмахом руки надавил медную ручку насоса, подставив под янтарную струю стеклянные кружки, ловко двинул кружки через прилавок и, получив деньги, запустил стоявший в углу музыкальный ящик: звуки вальса наполнили бар. Возвращаясь с двумя кружками пива — для себя и Пегги, — Антон должен был остановиться: двое парней, отступив на средину зала, бросали короткие, острые стрелы в висевший на стене черный круг, из центра которого расходились, подобно лучам солнца, линии с цифрами между ними. Они играли в дартс — популярную среди англичан игру. Словом, тут не только пили и ели сандвичи, но и развлекались, хотя все делалось без шума и шика — по-английски сдержанно. Теперь Антон понял, насколько был прав Бернард Шоу, назвавший английский «паб» «клубом бедноты». В отличие от дорогих, закрытых клубов аристократов и богачей, куда женщин не впускали, простые лондонцы приходили в свои «клубы» с женами, а по праздникам и в субботние вечера даже с детьми — целыми семьями. И женский смех — хмель развязывает языки и облегчает душу — доносился то из одного, то из другого закуточка.
Пегги встретила вернувшегося с пивом Антона благодарной улыбкой.
— Спасибо, Энтони.
— Рад служить, — сказал Антон, опускаясь рядом.
Кончиками пальцев Пегги тронула руку Антона.
— А как проводят вечера москвичи? — спросила она.
— По-разному, — ответил после короткого раздумья Антон.
— Хью Хэмпсон, когда работал в Москве, рассказывал, что никто так часто не ходит в театры, как москвичи, — вспомнила Марта и, взглянув на Антона, добавила: — И еще Хью говорил, что театры у вас действительно хорошие, игра актеров великолепна, и человек забывает, что находится в зрительном зале. Правда это?
— Правда, — подтвердил Антон, — хотя многое, конечно, зависит от человека, от его способности воспринимать.
— Хотелось бы мне побывать в театре хоть разочек, — мечтательно произнесла Пегги.
— Вы не бывали в театре? — удивился Антон. — Ведь в Лондоне много театров.
— Театров-то много, — вяло согласилась Пегги, — да попасть в них трудно.
Антон вспомнил толпы у подъездов московских театров и очереди у касс.
— Трудно достать билеты? Но ведь можно приехать пораньше и постоять в очереди.
Пегги потупилась, а Бест и Марта переглянулись, заставив Антона подумать, что он попал впросак.
— Дело не в очереди, — заметил Бест, — а в билетах. Они у нас кусаются.
— И зло кусаются, — добавила со вздохом Пегги. — Чтобы попасть в хороший театр, надо пожертвовать половиной моего недельного заработка.
Антон не знал, сколько зарабатывает Пегги, хотя и догадывался, что не очень много. Вспомнив ее родителей, брата Тома, двух сестренок и полуподвальную, сырую и холодную комнату, где они жили, он понял, что театральный билет, стоящий половину недельного заработка Пегги, безусловно, недоступен ей. Ему стало жалко девушку, и у него тут же созрел план.
— Как вы считаете, театр «Феникс» хороший или плохой? — спросил он Беста.
— Театр не шикарный, но труппа хорошая, — ответил Бест. — А что? Хотите пойти?
— Да, хотел бы.
— Почему именно в «Феникс»? Есть театры и получше.
Несколько дней назад Антон, возвращаясь в полпредство, проезжал мимо «Феникса», где, судя по крупной недельной афише, шла пьеса Булгакова «Дни Турбиных». Этот спектакль Антон видел несколько раз, знал лучших исполнителей, и посмотреть, как поставили пьесу англичане, было весьма соблазнительно.
— Может быть, другие театры и лучше, — ответил он Бесту, — но мне хочется в «Феникс», там ставят русскую пьесу, и я с удовольствием посмотрел бы спектакль, который здесь называется «Белая гвардия».
— «Белая гвардия»? — удивилась Марта. — Но это же те, кто боролся против Советской России, не так ли?
— Да, это так. Но в этой пьесе показаны бессмысленность и безнадежность этой борьбы, — пояснил Антон.
Он поднял кружку пива и, показав Пегги, что чокается с ней на расстоянии, спросил ее:
— Если бы я попросил вас пойти со мной в «Феникс» на эту пьесу, вы не отказались бы?
Пегги, поднявшая было свою кружку, опустила ее на столик и растерянно посмотрела на Антона.
— Если бы попросили… — повторила она. — Значит ли это, что вы действительно просите? Или?..
— Я прошу, прошу, — поспешно сказал он. — Если вы согласитесь, я достану билеты на ближайший спектакль.
— Я была бы в восторге, — произнесла она едва слышно.
— Ну и великолепно! — воскликнул Антон и снова показал Пегги, что чокается с ней.
Глава восемнадцатая
Все утро — оно было мрачным и промозглым — Андрей Петрович пропадал где-то в городе и вернулся в полпредство еще более злым, чем уехал. Перед отъездом он обругал Краюхина, который напомнил ему, что вчера вечером звонили из Форин оффиса, чтобы сообщить время отлета премьер-министра в Мюнхен.
— Ну и что же? — сердито спросил Андрей Петрович, надевая шляпу.
— Насколько я понял, они хотели, чтобы кто-нибудь из полпредства приехал на аэродром проводить его, — с готовностью пояснил привратник. — Они назвали подъезд и номер выхода. — Он взял со стола листок блокнота и подал советнику. — Тут вот все записано.
— Все записано! — выкрикнул Андрей Петрович. — А за каким чертом?
Краюхин оторопело отступил к своему большому столу, глядя на советника с удивлением.
— Я только хотел напомнить, — виновато и озадаченно пробормотал он.
— Я ночь из-за этого не спал, утром чуть свет поднялся, черт бы их побрал! — раздраженно бросил советник.
Он вышел из вестибюля к ждавшей его у подъезда машине, хлопнув дверью, а вернувшись часа через два, прошел мимо Краюхина с такой сердитой стремительностью, что тот, глядя ему вслед, покачал головой не столько с осуждением, сколько с сочувствием: не в духе старик!
Все знали, советник расстроен, и потому входили по вызову в его кабинет с тревогой и опаской, а выйдя, торопливо и молча покидали полпредство, исчезая в дожде и тумане.
Антон видел, как уехал куда-то Ракитинский, за ним Ковтун, потом ушел Звонченков — ему машина не полагалась, — а за Звонченковым Горемыкин, который вопреки обыкновению не сострил на прощание, лишь сказал, что вернется не скоро. Оставшись в длинной и темной комнате один, Антон продолжал заниматься своим обычным делом — просмотром газет, опасаясь и в то же время страстно желая, чтобы советник вызвал и его. И когда, наконец, его позвали к советнику, он вошел в кабинет с беспокойством и удовлетворением.
Андрей Петрович был действительно хмур, усталое, постаревшее за бессонную ночь лицо побледнело и осунулось. Ответив на «Доброе утро!» Антона легким кивком, он молча указал на стул.
— Звонили друзья, — проговорил Андрей Петрович медленно и тихо, — и благодарили за ваше вчерашнее выступление в Излингтоне. Просили передать благодарность.
— Спасибо! — облегченно и обрадованно произнес Антон.
Андрей Петрович потянулся за конвертом, лежавшим в плетенной из проволоки корзиночке с надписью «Ин» — входящие, и, вынув из конверта фотографию, пододвинул по полированной крышке стола к Антону.
