Борис Кагарлицкий - Политология революции
Новый Трудовой кодекс, принятый Государственной Думой по инициативе администрации Путина, откровенно дискриминировал свободные профсоюзы и делал забастовки технически невозможными. Федерация независимых профсоюзов России (ФНПР), верная традициям официальных профсоюзов, разумеется, поддержала инициативу Кремля. Андрей Исаев (бывший анархист, ставший заместителем председателя ФНПР и депутатом от «Единой России») приложил наибольшие усилия для того, чтобы протолкнуть через парламент это антипрофсоюзное и антирабочее законодательство. Напротив, свободные профсоюзы – Всероссийская Конфедерация Труда (ВКТ), Конфедерация Труда России (КТР), «Защита труда» и «СОЦПРОФ» решительно выступили против Кодекса, однако договориться между собой оказались не в состоянии.
Разногласия между депутатом Государственной Думы Олегом Шейным, фактически возглавлявшим «Защиту Труда», и руководством ВКТ привели к тому, что вместо единой кампании протеста велось сразу две. К тому же стороны постоянно обменивались взаимными обвинениями. Если ВКТ делало ставку на затягивание процедуры и внесение поправок в Кодекс, то Шеин настаивал на собственном альтернативном варианте, на победу которого – учитывая подавляющее большинство прокремлевских фракций в Думе – никаких шансов не было. Кампания Шеина оказалась, однако, весьма удачной с пропагандистской точки зрения. Когда стало ясно, что остановить принятие нового Кодекса нет никакой возможности, усилия команды Шеина переключились на формирование Российской Партии Труда.
Эта партия оказалась недолговечной из-за немедленно возникших в ней разногласий. Основная часть актива ВКТ была с самого начала исключена из процесса, поскольку и Шеин, и лидер «СОЦПРОФа» Сергей Храмов именно в них видели своих главных соперников. Объединить под одним флагом леворадикальных активистов «Защиты Труда» и руководителей «СОЦПРОФа», стоявшего на самом правом фланге рабочего движения, можно было только на основе совершенно размытых лозунгов. Парадоксальным образом, новая партия получилась не только деидеологизированной, но и аполитичной. Не скрепленная ни общими идеями, ни четко сформулированными совместными целями, она начала разваливаться буквально с первых же дней своего существования. Хуже того, на фоне общего полевения и радикализации профсоюзного актива она являлась скорее препятствием для развития этого процесса. После развала РПТ ее бывшие лидеры и основная часть актива эволюционировали в противоположных направлениях. «СОЦПРОФ» оказался окончательно изолирован от основной части свободных профсоюзов, а Шеин в поисках нового политического прибежища вступил в партию «Родина».
Между тем, после того как новый Кодекс вступил в силу, практические результаты оказались не совсем такими, как планировала власть.
ПрофсоюзыС одной стороны, началась вынужденная политизация альтернативных профсоюзов. Столкнувшись с невозможностью работать по-старому, активисты рабочего движения становились радикальнее, осознавая, что источником их проблем является правительство и проводимый им курс. Возникала естественная почва для сотрудничества с формирующимся новым левым движением. «Страна в таком положении, что без той или иной политической ориентации работать просто невозможно, – констатировал член Совета ВКТ Леонид Гуревич. – Новый Трудовой кодекс, поддержанный ФНПР, практически запретил проведение забастовок и лишил альтернативные профсоюзы права заключать коллективные договора. Необходимость борьбы с этим законом привела к тому, что альтернативные профсоюзы стали блокироваться с левыми демократическими движениями страны, преимущественно молодежными... Это безусловно надо приветствовать».[548]
С другой стороны, низовые подразделения ФНПР – в тех случаях, когда они действительно хоть что-то пытались сделать для защиты прав своих членов, – сталкивались с прессом нового кодекса не меньше, чем «альтернативщики». Поскольку официальное руководство Федерации их в подобных случаях игнорировало либо становилось на сторону властей и хозяев, это вызвало растущее раздражение. Там, где ФНПР вообще имело низовой актив, этот актив все больше тяготел к свободным профсоюзам.
Конец 2005 года ознаменовался двумя тенденциями. С одной стороны, правительство, после вынужденной паузы, вызванной неожиданно активным сопротивлением своих подданных, возобновило наступление на социальные и гражданские права. С другой стороны, впервые после многолетнего паралича наметился явственный подъем рабочего движения, выразившийся в росте числа стачек. Значительная часть этих выступлений была вполне успешной, а главное, они были хорошо организованы, проведены не стихийно, а под руководством профсоюзов, которые понемногу преодолевали страх перед новым Трудовым кодексом.
В военной психологии есть понятие Panzerangst – иррациональный, но вполне объяснимый страх пехоты перед танками. Лишь преодолев этот первый шок, возникающий при виде ползущей на него металлической машины, пехотинец обнаруживает, что у танка тоже есть уязвимые места, что его можно подбить, сжечь, что сидящих в нем людей тоже можно испугать.
Нечто подобное произошло и с профсоюзным движением. Новый Трудовой кодекс на некоторое время погрузил свободные профсоюзы в состояние шока. Но затем активисты рабочих организаций обнаружили, что и в условиях нового кодекса можно бороться, а главное, целый ряд его самых репрессивных статей можно без особых последствий нарушать или обходить. В итоге, мы увидели череду успешных выступлений, начиная от «незаконной» (но победоносной) Стачки на «Башкирских авиалиниях», заканчивая забастовками в Петербургском порту и на заводе «Форд» в Ленинградской области. Как отмечала левая пресса, стачка на «Форде» оказалась совершенной неожиданностью для предпринимателей, которые привыкли «рассматривать рабочих бывшего СССР как неорганизованную бессловесную массу».[549] Однако ситуация изменилась, и сознание рабочих – тоже. В отличие от 1990-х годов, классовая солидарность из общего лозунга стала превращаться в реальную практику. Так, активисты профсоюза «Единство», автомобилестроители из Тольятти, помогали своим коллегам на заводе «Форд» при подготовке к стачке. Лидеров профсоюза даже направили в Бразилию для обмена опытом с латиноамериканскими товарищами. Как рассказывал позднее лидер «Единства» Петр Золотарев, международная солидарность реально изменила ситуацию на местах. «После бразильской конференции фордовские делегаты воодушевили рабочих рассказами о международном опыте. Прошли перевыборы, в профсоюз сразу вступили 50 процентов».[550] Точно так же актуальным вопросом стала солидарность между различными, порой конкурирующими профсоюзными организациями. Вслед за стачкой на «Форде» по всей автомобилестроительной отрасли началась самоорганизация рабочих. Создавались новые профсоюзы, выдвигались требования, проводились акции. В феврале 2007 года, когда на «Форде» происходила очередная стачка – уже третья по счету – за ней следила вся страна. Интервью с лидером забастовщиков Алексеем Этмановым публиковали ведущие газеты. Профсоюзы научились не только бастовать, но и привлекать к себе внимание.
Попытки консолидации: Рабочие отрасли начали координировать свои выступления, даже если их профсоюзы формально принадлежали к разным федерациям. К чести левого актива надо отметить, что он сыграл немалую роль в преодолении соперничества. В 2003— 2004 годах по инициативе Института проблем глобализации (ИПРОГ) прошли три форума «Будущее левых сил», на которых смогли собраться вместе не только представители различных марксистских групп, но и активисты свободных профсоюзов, а также некоторых неправительственных организаций. Профсоюзные дискуссии третьего форума показали, что вопрос о единстве действий реально назрел.[551] Другим центром содействия рабочему движению стал Институт «Коллективное действие» (ИКД), возглавляемый Карин Клеман. Отношения между ИПРОГом и ИКД были достаточно напряженными, но в апреле 2005 года обе структуры, преодолев свое соперничество, выступили организаторами Российского социального форума (РСФ). К нему присоединилось и возглавляемое Александром Бузгалиным движение «Альтернативы», Школа трудовой демократии и другие группы.
Разумеется, социальный форум не мог сам по себе стать организационной формой для дальнейшей совместной деятельности его участников. «Заимствовав у международных социальных форумов лучшие их качества, – писал молодой марксист Илья Будрайтскис, – возможность встречи самых разных групп и инициатив, свободу дискуссии, РСФ в полной мере скопировал и их недостатки – желание закрывать глаза на реальные разногласия и стремление к бюрократизации мероприятия. Проходящие одновременно заседания по образованию и трудовым правам, гражданским свободам и молодежи, их подчеркнуто узкая направленность практически не оставляли шанса на обсуждение общей, ситуации в стране, логики капиталистических реформ и стратегии сопротивления».[552]
