Даниил Краминов - Сумерки в полдень
— А не позвать ли нам Фокса?
— Что ж, позовите, — охотно согласился Бест.
Антон приподнялся и сделал рукой приглашающий жест. Занятый разговором с соседом, Фокс не заметил этого жеста, зато его увидели те, кого Антон меньше всего хотел иметь своим соседом. От двери к их столику двинулась Ангелочек с неизменным спутником — Даули. Вирджиния была в сером шерстяном платье, в меховой накидке и шляпе. Грудь Даули сверкала белой манишкой, закрепленной, как Антон знал теперь, тесемочками на спине, а начищенные до блеска штиблеты наверняка прятали ноги без носков.
— Очень мило с вашей стороны, мистер Кар-ца-нов, — правильно я произношу ваше имя? — пригласить нас за свой столик, — сказала Вирджиния, подходя к ним.
— Очень мило, очень, — подхватил Даули.
— Рада видеть вас снова, — проговорила Вирджиния, подавая Антону руку в перчатке. Потом протянула руку через стол Бесту. — И вас рада видеть снова, мистер Бест.
— Зачем вы-то здесь? — не удержался Антон. — Интересуетесь тем, что будет говорить полковник Линдберг?
— Нет, только им самим, — с усмешкой призналась Вирджиния, опускаясь в кресло, подвинутое ей Даули. — Давно мечтала видеть этого идола американцев, по которому все наши леди сходят с ума, и, когда прочитала на приглашении Эрика приписку, что он может взять с собой друзей, попросила разрешения прийти сюда вместе с Даули.
В большом зеркале над камином Антон увидел Анну Лисицыну. Сопровождаемая молодым длиннолицым американцем, она шла по проходу. Мужчины поднимались и кланялись ей, и она отвечала им, рассылая благосклонные улыбки. Увидев Вирджинию, она подняла руку в перчатке и в знак приветствия пошевелила пальцами.
— Вы знаете ее? — спросил Антон соседку, показав глазами на Лисицыну.
— А кто ее не знает?.. — ответила Вирджиния с насмешкой. — Она везде, где собирается лондонское общество. Куда бы и когда бы я ни приходила, я непременно заставала ее, и всегда в сопровождении мужчины. Представьте, она даже к моему дяде лорду Овербэрри являлась несколько раз в сопровождении мужчины.
— Этого американца?
— Нет, тогда были немцы. Она приходила по делам.
— Какие у нее могут быть дела с вашим дядей?
— Ну, уж этого я не знаю, — ответила Вирджиния. — При мне они о делах не говорили, а если бы и говорили, я бы не стала слушать. А почему вы так заинтересовались ею? Понравилась?
— Она же моя соотечественница, — ответил Антон осторожно: его расспросы действительно могли вызвать подозрение.
Вирджиния взглянула на него с недоверием, но тут же насмешливо заулыбалась.
— Впрочем, я понимаю вас… Женщина красивая и, говорят, благосклонна не только к немцам и этому американцу.
— Джини! — трагическим тоном воскликнул Даули. — Вы безжалостны.
— А вы нудны! — отпарировала Вирджиния.
Официанты стали разносить чай. Действовали они быстро и ловко, и уже через несколько минут шумный говор заметно уменьшился: приглашенные занялись чаепитием.
Над вазой с розами, стоявшей в центре большого стола, показалось холеное лицо с веселой самоуверенной улыбкой. Раздалось тонкое позвякивание серебряной ложечки о хрусталь, самоуверенная улыбка стала шире.
— Леди и джентльмены! — выкрикнуло лицо. — Смею ли я привлечь ваше внимание, леди и джентльмены?
Зал затих.
— Прежде чем дать слово послу Соединенных Штатов его превосходительству Джозефу Кеннеди, который представит вам главного оратора, я хочу выразить искреннюю благодарность всем, кто отозвался на наше приглашение, а также тем, кто пришел сюда в качестве друзей приглашенных. Я хотел бы предупредить, что, хотя вы можете использовать в ваших статьях и разговорах сведения, услышанные здесь, вам не следует ссылаться на людей, от которых вы это узнаете, и не рекомендуется называть их имена.
По залу пронесся недовольный ропот: редакторам не нравилось, что свобода их действий ограничивалась. Однако никто не высказал несогласия.
Холеное лицо повернулось в одну сторону зала, потом в другую, улыбнулось и торжественно провозгласило:
— Его превосходительство посол Кеннеди!
Проворные руки раздвинули на столе вазы с розами, и взору собравшихся предстал высокий мужчина с худым лицом, высоким, но узким лбом и запавшими висками. Редкие, зачесанные назад волосы едва прикрывали темя. Он оглядел зал острыми, внимательными и умными глазами, и в углах его большого тонкогубого рта появилась надменная усмешка.
— Леди и джентльмены, — произнес он, четко выговаривая и отделяя каждое слово, — я хочу представить вам одного из самых выдающихся американцев, который вписал знаменательную страницу в историю цивилизации, связав своим героическим полетом из Америки в Европу Новый Свет со Старым. Я хочу представить вам американца, который сблизил затем Соединенные Штаты с их южными соседями и соседями по ту сторону Тихого океана. Я хочу представить вам американца, который… который… — Посол забыл заученный текст речи и поспешно полез за ним во внутренний карман пиджака, повторяя: — Который, который…
— Который сбежал из Америки и проклинает ее с жаром баптистского проповедника, — проговорил вдруг Даули, склоняясь к Вирджинии.
Он хотел сказать это только ей, но в наступившей выжидательной тишине его слова прозвучали отчетливо и громко. Раздался смешок.
Кеннеди быстро достал текст речи, но не смог читать его без очков и начал шарить по карманам. Очки, как обычно в таких случаях, долго не находились, и смешок, как легкий ветер, снова пронесся по залу.
— А куда он сбежал? — спросила Вирджиния, подвигаясь к Даули.
— Да сюда же, к нам, в Англию. Живет недалеко от Лондона уже более двух лет и изредка совершает поездки в другие европейские страны.
— А почему он сбежал? — продолжала допытываться девушка.
— Неужели ты забыла? — удивился Даули. — Гангстер украл его двухлетнего сына и потребовал с отца огромный выкуп. Выкуп отец принес ночью на кладбище, где его ждал гангстер, обещавший вернуть сына. Деньги тот, конечно, забрал, но сына Линдбергу не вернул. Лишь много месяцев спустя тело убитого ребенка нашли неподалеку от дома летчика.
— Но ведь убийцу, кажется, поймали, — неуверенно вспомнила Вирджиния.
— Поймали, судили и казнили.
— И все же летчик сбежал? Почему?
— Жалуется — замучила популярность. К тому же стал получать письма с угрозами, что украдут и второго малолетнего сына.
— Изверги!
Соседи зашикали, и молодые люди умолкли, вслушиваясь в то, что говорил, уже не отрываясь от текста, посол.
А тот, закончив перечислять несравненные достоинства «великого американца», наконец повернулся в сторону Чарльза Линдберга и кивнул ему. Линдберг послушно поднялся и поклонился залу, что вызвало дружные аплодисменты. Антон увидел невысокого, узкоплечего моложавого человека с застенчивой улыбкой и растерянным взглядом светлых глаз. Поклонившись, он послушно сел, скрывшись снова за розами.
— Полковник Линдберг посетил в последние недели почти все европейские страны, втянутые в нынешний конфликт, — продолжал Кеннеди. — Он был принят и беседовал с руководящими государственными деятелями этих стран, получил свою информацию из первых рук и имел возможность сравнить военную мощь…
— Прежде всего военно-воздушную мощь, — робко поправил посла Линдберг.
— Да-да, имел возможность сравнить военно-воздушную мощь всех этих стран и сделать соответствующие выводы. Но я не хочу углубляться в эту далекую для меня область и предоставляю слово полковнику Линдбергу.
И снова, встреченная аплодисментами, у стола выросла невысокая, узкоплечая мальчишеская фигура. Застенчивая улыбка исчезла, но растерянность в глазах осталась, и Линдберг, чтобы скрыть ее, почти не отрывал взгляда от роз, стоявших на столе. Он лишь изредка бросал быстрый взгляд в зал, как-то воровато пробегал им от столика к столику и вновь, потупившись, рассматривал розы. Говорил он глухо и сбивчиво, часто повторялся и краснел.
— В течение августа и сентября, — сказал Линдберг, — я посетил Россию, Германию, Чехословакию и Францию. В России я присутствовал на воздушном параде, который устраивается там ежегодно и на котором показывают новые самолеты. В Германии мне предоставили возможность осмотреть новые самолеты, заводы, где их строят, конструкторские бюро. В Чехословакии и Франции мне также показали самолеты и авиационные заводы…
Он остановился, словно не знал, о чем говорить дальше, и, повернувшись к послу, вопросительно поглядел на него. Тот буркнул что-то, и Линдберг, будто спохватившись, достал из кармана сложенные вчетверо листы бумаги, поспешно развернул их.
— У меня тут записаны сравнительные данные всех самолетов, которые я видел… — Он потряс бумагой и затем, не отрываясь от записей, прочитал их до конца. Линдберг называл марки самолетов, имена конструкторов и летчиков, безбожно перевирая русские имена, указывал скорость самолетов то в милях, то в километрах, мощность моторов то в американских фунтах, то в лошадиных силах, высоту подъема то в футах, то в метрах и запутал всех, как, вероятно, запутался и сам. Словно ученик, плохо выучивший урок, он бормотал, что немецкая авиация сильнее авиации любой другой страны, что в воздухе немцы сильнее всех западных держав, вместе взятых, что сопротивляться им бесполезно и опасно.
