Василий Галин - Интервенция и Гражданская война
Меньшевики совершенно трезво смотрели на такое будущее: «Учредительное собрание при самом неограниченном избирательном праве, но в обстановке тишины и спокойствия легко превратилось бы в послушное орудие реакции при отсутствии революционной энергии в массах; представители народа были бы бессильны перед правительством…» Как следствие меньшевистские белогвардейские газеты «Мысль» (Харьков) и «Прибой» (Севастополь) приняли тон настолько вызывающий и направление настолько деморализующее, что властям (деникинским) пришлось закрыть их»136.
Эсеры, понаблюдав полтора года за политикой «белых» и «красных», на своем IX Совете партии, собравшемся в Москве в середине июня 1919 г., постановили: «Учитывая соотношение наличных сил, одобряет и утверждает принятое всеми правомочными партийными органами решение прекратить в данный момент вооруженную борьбу против большевистской власти и заменить ее обычной политической борьбой, перенеся центр своей борьбы на территорию Колчака, Деникина и др., подрывая их дело изнутри и борясь в передовых рядах восставшего против политической и социальной реставрации народа всеми теми методами, которые партия применяла против самодержавия»137. И это были не пустые слова. Эсеры, еще вчера выступавшие против большевиков, не только встали на их сторону, но и стали создавать партизанские отряды для помощи Красной Армии в освобождении Сибири от Колчака. Деникин ссылается на собственное признание эсеров, «употребивших все усилия для свержения сибирской власти и теперь поднявших вооруженные восстания во Владивостоке, Иркутске, Красноярске и других пунктах во имя прекращения гражданской войны и примирения с большевиками»138.
У белых оставалась одна единственная партия, с которой они могли в какой-то мере реализовать подобие хоть какой-нибудь демократическиобразной политики. Это была та самая либерально-демократическая партия кадетов. Биограф А. И. Деникина Д. Лехович определял политическую платформу Деникина как «либерализм», основанный на вере в то, что «кадетская партия… сможет привести Россию… к конституционной монархии британского типа»; соответственно, «идея верности союзникам (Великобритания, Франция, США.- В. К.) приобрела характер символа веры»139. Но «в конце июня, в разгар блестящих успехов армий и общего высокого подъема, либеральная общественность страшилась взять руль правления в предвидении «враждебного отхождения других влиятельных общественных сил и противодействия с их стороны»…140 В Белой армии «…и близких ей кругах… создавалось озлобление против «кадетов», и в частности против либеральных членов Особого совещания, которых называли «злыми гениями» и «главными виновниками» постигших нас бедствий. В такой обстановке либеральная общественность сочла для себя бремя власти непосильным и, предлагая известный политический курс, в то же время не давала своих людей, которые могли бы проводить его в жизнь. Очевидно, и не могла дать, так как, по признанию видных ее деятелей, помимо внутренних расхождений, в этом лагере было очень мало людей, которые «революционному разложению и распаду могли бы противопоставить понятную всем организующую силу». Это последнее обстоятельство встало передо мной особенно ярко,- пишет Деникин,- когда я задал вопрос, при создавшихся условиях чисто академический: кого же все-таки либеральная группа могла бы предложить в главы правительства?»141. Деникин вспоминал: «Последние приказы мои означали: невозможность опереться на либералов, нежелание передать власть всецело в руки правых, политический тупик и личную драму правителя. В более широком обобщении они свидетельствовали об одном, давно назревшем и теперь особенно ярко обнаружившемся явлении: о кризисе русского либерализма142. В результате Деникин не только заходит в тупик в поисках целей Белого движения, но и приходит к выводу, что единственной реальной властью в России может стать только военная диктатура.
Адмирал Колчак пришел к выводу о неизбежности диктатуры еще раньше; провозглашая себя Верховным правителем России, он откровенно делал ставку на военную диктатуру. Но у него была та же проблема, что и у Деникина,- Колчак не знал, на кого опереться. О своем сибирском правительстве Верховный писал: «…Дело не в законах, а в людях. Мы строим из недоброкачественного материала. Все гниет. Я поражаюсь, до чего все испоганились. Что можно создать при таких условиях, если кругом либо воры, либо трусы, либо невежи?!. И министры, честности которых я верю, не удовлетворяют меня как деятели. Я вижу в последнее время по их докладам, что они живут канцелярским трудом; в них нет огня, активности. Если бы вы" вместо ваших законов расстреляли бы пять-шесть мерзавцев из милиции или пару-другую спекулянтов, это нам помогло бы больше…»143 7 июня 1919 года генерал Будберг зло и раздраженно писал о том же сибирском правительстве: «…С ужасом зрю, что власть дрябла, тягуча, лишена реальности и действенности, фронт трещит, армия разваливается, в тылу восстания, а на Дальнем Востоке неразрешенная атаманщина. Власть потеряла целый год, не сумела приобрести доверия, не сумела сделаться нужной и полезной». «Сейчас нужны гиганты наверху и у главных рулей и плеяда добросовестных и знающих исполнителей им в помощь, чтобы вывести государственное дело из того мрачно-печального положения, куда оно забрело». Но вместо этого повсюду «только кучи надутых лягушек омского болота, пигмеев, хамелеонистых пустобрехов, пустопорожних выскочек разных переворотов, комплотов и политически-коммерческих комбинаций»; «гниль, плесень, лень, недобросовестность, интриги, взяточничество… торжество эгоизма, бесстыдно прикрытые великими и святыми лозунгами»144.
Свое понимание демократии Колчак изложил в ответе на условия «союзников» признания Колчака Верховным правителем России. Первым условием «союзники» поставили созыв Учредительного собрания как высшего законодательного органа России. При этом «если же к этому времени «порядок» еще не будет установлен, адмирал должен созвать «старое» Учредительное собрание «на то время, пока не будут возможны новые выборы». Колчак, по воспоминанию генерала для поручений М. Иностранцева, прокомментировал требование союзников следующим образом: «Вы ведь знаете, что западные государства во главе, конечно, с Вильсоном вздумали меня исповедовать на тему, какой я демократ? Ну, я им ответил,- продолжал он и засмеялся.- Во-первых, я им ответил, что Учредительное собрание, или, вернее, Земский собор, я собрать намерен, и намерен безусловно, но лишь тогда, когда вся Россия будет очищена от большевиков и в ней настанет правопорядок, а до этого о всяком словоговорении не может быть и речи. Во-вторых, ответил им, что избранное при Керенском Учредительное собрание за таковое не признаю и собраться ему не позволю, а если оно соберется самочинно, то я его разгоню, а тех, кто не будет повиноваться, то и повешу! Наконец, при выборе в настоящее Учредительное собрание пропущу в него лишь государственно здоровые элементы… Вот какой я демократ!…»145 Комментарий Колчака тесно переплетается с заявлением Гайды, которое получил военный департамент США: «Колчаковское правительство не может удержаться у власти, и если союзники будут помогать ему, это будет величайшей исторической ошибкой. Правительство делится на две части: одна выпускает прокламации и распространяет сообщения для иностранного потребления о благожелательном отношении правительства к созыву Учредительного собрания и готовности осуществить его созыв, другая часть тайным образом строит планы и заговоры с целью восстановления монархии»146.
Генерал Алексеев еще на заре Белого движения, в июне 1918 г., писал Шульгину: «Относительно нашего лозунга – Учредительное собрание – необходимо иметь в виду, что выставили мы его лишь в силу необходимости… Наши симпатии должны быть для вас ясны, но проявить их здесь было бы ошибкой, т. к. населением это было бы встречено враждебно…» Большинство офицеров Добровольческой армии было за поднятие монархического флага, но…141 Действительно господствующее настроение контингента офицерства, пишет деникинский генерал Лукомский, было в огромном большинстве случаев монархическое, но «…в 1918 и 1919 гг. провозглашение монархического лозунга не могло встретить сочувствия не только среди интеллигенции, но и среди крестьян и рабочей массы… провозглашение же республиканских лозунгов не дало бы возможности сформировать мало-мальски приличную армию, так как кадровое офицерство, испытавшее на себе все прелести революционного режима, за ними не пошло бы»148.
Таким образом, требование созыва Учредительного собрания было для лидеров Белого движения не более чем лозунгом, консолидирующим до разгрома большевиков оппозиционные силы. На деле лозунг прикрывал до поры военную диктатуру, в лучшем случае задрапированную прозрачной «демократической вуалью Пуришкевича» или опирающуюся на «здоровые государственные элементы Колчака» или на возрождение монархии. Главной целью, ведущей идеей этой власти становилось подавление черни, демоса, т. е. почти 90% населения России и установление твердой власти «здорового меньшинства»…
