Анатолий Уткин - Вызов Запада и ответ России
Обзор книги Анатолий Уткин - Вызов Запада и ответ России
Уткин Анатолий Иванович
Вызов Запада и ответ России
Об авторе:
Анатолий Иванович Уткин родился 4 февраля 1944 года в г. Балаково Саратовской области. В 1968 году окончил исторический факультет МГУ им. М.В.Ломоносова. В 1972 году защитил кандидатскую диссертацию, а в 1982 году — докторскую. Историк, специалист в области международных отношений, признанный эксперт по внешней политике США. Особая область научных интересов — региональная политика США, в частности — в Европе; история "холодной войны". Работает в Институте США и Канады РАН. С 1994 года — профессор ИППК при МГУ, затем, с 1997 года, — директор Центра международных исследований Института США и Канады РАН. Автор 21 монографии, глав в коллективных работах, опубликовал более 150 статей в ведущих журналах и периодических изданиях на нескольких языках, а также аналитические работы, обзоры, справочные издания. Преподавал в Босфорском институте (Стамбул, 1991-93), в "Эколь Нормаль Супериор" (Париж, 1993-94), в Колумбийском университете (Нью-Йорке, 1998). Советник Комитета по международным делам Государственной Думы.
Введение
Двумя главными, определяющими обстоятельствами российской истории является то, что
1) рядом, в соседнем регионе, на Западе уже пять столетий идет важнейшая в новой истории мира революция во всех сферах человеческого бытия;
2) в то же время Россия, при всех поворотах ее исторического существования, участвовала в этом заглавном мировом феномене лишь частично.
Но при этом она не попала в политическую зависимость от региона-авангарда. Россия — единственная незападная страна, которая никогда не была колонией Запада.
Это случилось по ряду особых причин. И прежде всего потому, что на протяжении пяти веков феноменального подъема запада пять соседей России постепенно теряли свою политико-военную значимость: Скандинавия, Польша, Оттоманская Империя, Персия, Китай. Скандинавия, где главенствовали вначале викинги, затем датское королевство, а потом Швеция, в 17-начале 18 века пыталась завладеть если не всей Россией, то, по крайней мере, ее Северо-Западом. Но в дальнейшем Скандинавия теряет свое значение великой европейской геополитической величины. Подобная же эволюция произошла с Польшей, столь влиятельной в Европе 16–17 веков, а затем вступившей в геополитический упадок. Оттоманская империя через посредство своих крымско-татарских сателлитов оказывала большое воздействие на раннюю послемонгольскую Русь, но пик влияния был пройден при Сулеймане Великолепном и позже начинается ее много вековой упадок. Дни влияния Персии были пройдены до подъема России при Петре Первом. Китай, когда к нему вышли в начале семнадцатого века русские, был весь обращен к «белолицым дьяволам» на своих южных границах, и русские землепроходцы не получили отпора, на который они могли бы рассчитывать полутора столетиями ранее.
И сейчас страна стоит, как в старинных былинах, на перекрестке трех дорог. Указывая на первую, идеалисты уже десять лет говорят о возможности сближения Востока и Запада в единую политико-социальную систему, в некий опоясывающий Северное полушарие атлантическо-тихоокеанский мир от Ванкувера до Владивостока через два гигантских материка. В послегорбачевской России это видение несколько померкло. Слишком явственно обозначились геополитические, экономические, межцивилизационные рубежи. Эти рубежи проявляют себя и растут в значении, пролегая по Атлантике (между Северной Америкой и Западной Европой); явственно обозначился и внутриконтинентальный рубеж между Западной и Восточной Европой. Новоявленная Атлантида не поднялась со дна океана из-за спада в западной экономике, что обострило внутренние противоречия, из-за становления Европейского Союза и НАФТА. Вопреки многим горячим ожиданиям, не состоялось быстрое и надежное сращивание восточноевропейской политико-цивилизационной ткани с традиционным Западом. Порыв идеологов «общечеловеческих» ценностей угас именно потому, что оба западных региона — США Западная Европа — в 90-е годы подчеркнуто защищают свои региональные интересы (в организации мировой торговли, к примеру) в пику планетарным схемам В.Вильсона, Ф.Рузвельта и М.Горбачева. Вторая дорога зовет к европейскому единству в континентальных масштабах. Слом Варшавского договора и падение коммунизма создали необходимые предпосылки для сближения по оси Париж-Берлин-Варшава-Москва. «За» говорят традиционные связи, историческая близость, потребность Запада в восточноевропейском рынке и сырье, потребность Восточной Европы в западноевропейской технологии и капиталах. Но обозначились жесткие препятствия. Шрамы 1914 и 1941 годов все еще ощутимы. Существенно то, что Западная Европа стремится не рисковать своей интеграцией, она не желает растворять достигнутые результаты внутренней интеграции ЕС в обширной и аморфной новой среде. Еще более важно то, что на своем новом (а по существу, — старом, восстанавливающем маршрут развития предшествующих столетий) пути Восточная Европа все более обнаруживает себя в ином, незападноевропейском измерении. Если огромные трудности пути на Европейский Запад испытывает Венгрия (начавшая это движение еще в 60-е годы), то можно себе представить экономические и психологические трудности на этом пути стран-неофитов 90-х годов. Накладываются различия исторического опыта и национального менталитета, сталкиваются идеи индустриальной эффективности и социальной справедливости, о которой у Запада и Востока Европы несколько различные представления.
Третий путь Россия, видимо, выберет, если будет заблокировано движение по двум первым дорогам. Не желая быть лишь поставщиком сырья и дешевой рабочей силы, ощущая свое неравенство с передовым Западом, не сумев пробить цивилизационную брешь (в отсутствие феномена типа Петра Великого), Россия может обратиться внутрь себя и на Восток, оживить евразийские схемы 20-х годов, найти более благоприятную историческую нишу в неоизоляционизме, в обороте к внутренним ресурсам и к непосредственным соседям. Собственно, это привычная дорога. Стабильного места в мировом разделении труда Россия так и не обрела. Начиная с 1700 года попытки «воссоединения» с Западом оказались болезненными. Романовско-ленинская вестернизация так не сломала барьеры между мировым регионом-лидером и его восточноевропейским соседом, несмотря на колоссальные усилия и жертвы.
Не в первый раз в своей истории России приходится делать роковой выбор. Процесс этого выбора происходит в объяснимой сумятице, всегда сопровождающей смену социального строя и политического порядка. Грань между желаемым и возможным размыта сильнее, чем когда бы то ни было. Куда идти? Если существует для такой ситуации компас, то его роль играет анализ исторического прошлого — движения России по вышеназванным дорогам. В свое время выбор для России определяли митрополит Филарет, Петр Первый и Сталин. Ими были избраны очень различные варианты: соответственно — изоляция, курс на Запад, советско-евразийский мир.
По большому историческому счету Россия всегда стояла между двумя грандиозными цивилизациями — китайской и западноевропейской. Россия, повторяем, никогда не являлась частью Запада, каким он вышел вперед в мировом развитии в шестнадцатом веке. Но объединяющими были параметры индоевропейской расы, христианства, общего наследия античности. Китай был дальше, но он был, существовал в связях России с внешним миром и по-своему привлекал. Собственно, речь идет в меньшей степени о собственно Китае, а больше об Азии в целом. Именно гибрид из поствизантийской системы и азиатской формы правления (тайна, жесткие внутренние выяснения; персональная лояльность и ответственность; группирование не вокруг идеи-программы, а вокруг лидера) явил собой российскую систему управления — от Святого Владимира до президента Путина. Европа же дала России ее интеллигенцию, культуру, науку, искусство. Россия прошла свой тысячелетний путь между этими двумя полюсами. Но при этом важно помнить, что Россия сознательно сняла с себя миссию «крестового похода», она по возможности христианизировала ареал своей опеки, но никогда не делала это своей «мировой» или азиатской миссией. Если бы русские витязи пошли к Тихому океану как крестоносцы, они утонули бы в море мусульманского, буддийского, конфуцианского населения и погибла бы раньше времени — как средневековые крестоносцы в Палестине. Но они отдали определенную дань обычаям и верованиям своих подданных и соседей, благодаря чему и просуществовали тысячу лет.
Стало беспрекословным объяснять особенности американского развития ситуацией постоянно движущейся вперед, к Тихому океану общины. Не менее существенен этот элемент и в русской нации, подошедшей к Калифорнии одновременно с североамериканцами. Путь от Петербурга к форту Росс (20 километров к северу от Сан-Франциско) был в три раза больше, протяженнее, чем путь янки из Нью-Йорка. Историк Ключевский справедливо называет миграцию и колонизацию «фундаментальной чертой русской истории». Между 1678 и 1897 годами 60 процентов русского населения жили уже на новых, «непрежних» территориях. Колоссальные новые, вновь освоенные пространства: Черноземье протянувшееся от Каспийского моря до Дуная; Средняя и Нижняя Волга; Южный Урал. Но более всего воображение поражает колоссальная Сибирь и дальний Восток — до Аляски и далее. Тысячи и миллионы русских оставили прежний кров и устремились туда, где защитная функция цивилизации уже не действует.
