Шалва Амонашвили - Письма к дочери
Чем это было вызвано?
Вот и мое откровение: заблуждением, покорностью перед силой, которая диктовала, которая думала и решала все вместо тебя, а от тебя требовала верить ей, не сомневаться в правильности ее решений. Она требовала еще, чтобы мы восхищались жизнью, строительством, масштабами. Разумеется, было и есть чем восхищаться, но остались перекрашенные пятна, замазанные события.
Ты тогда заявила еще, что твоя пионерская организация учит вас врать. В тот день к вам должны были прийти из райкома комсомола, и чтобы не возникли недоразумения, уроки были упразднены и вместе с классной руководительницей и пионервожатой вы все наспех стали оформлять на бумаге несостоявшуюся жизнь. Вас учили, как отвечать проверяющим на тот или иной вопрос.
— Если спросят, какие у вас были сборы, то скажите: такой, еще такой, такой…
Но этих пионерских сборов не было, были только дневники с рассказами о событиях, посвященные им стенные газеты, выпущенные в этот день.
— Если спросят, какие у вас были походы и экскурсии, обсуждения и дискуссии, какая у вас самодеятельность, то скажите…
И опять выдуманная жизнь.
Это был не первый случай вранья, а здесь к тому же еще надо было спасать пионервожатую и классную руководительницу.
Однако недоразумения все же произошли. Проверяющие поговорили с вами доверительно, по душам, по-настоящему, и вы начали говорить правду. Проверяющие ушли, а пионервожатая и классная руководительница, да еще и заместитель директора по воспитательной части напали на вас, пристыдили. Это и привело тебя в ярость: «Вы только тому и учите, как лгать… Вы не хотите видеть настоящую жизнь… Вот какие вы, взрослые!..»
Тогда я попытался сгладить происшедшее, но мои старания вызвали твой гнев: «Значит, и ты заодно с ними? Значит, нам надо было лгать?.. Не лучше ли было бы устраивать настоящие походы, соревнования, диспуты?..»
Да, конечно, было бы лучше, но мы привыкли говорить неправду, привыкли хвалить себя. Составляем радужные планы, а потом забываем о них.
«А почему привыкли, может быть, вас напугали? Ты тоже из пугливых?» — упорно задавала ты мне эти вопросы. И я, к стыду своему, уклонился от откровенного разговора, не знал, что и как тебе сказать, твои факты и логика не укладывались в мои объяснения.
Вспоминаю еще один случай. Ты пришла домой из гостей взволнованная.
— А вы знаете, — сказала ты, — послезавтра наши космонавты полетят в космос, — и даже назвала фамилии будущих героев.
— Откуда ты знаешь? — удивилась мама.
— Она всегда все знает, что пишут в газетах, постоянно слушает новости, — сказала бабушка.
— Но ведь об этом еще ни слова не написано в газетах! — возразила мама.
О наших космонавтах нам обычно сообщали тогда, когда они уже завершали свой полет или в лучшем случае выходили на орбиту.
Не знаю, почему все это было тогда засекречено для нас, в то же время западные радиостанции уже передали сообщение о предстоящем полете. Кто-то послушал «Голос Америки» и на другой день пришел в школу с новой информацией.
— Глупости, — возразила бабушка. — «Голосу Америки» верить нельзя, там только врут!
— Давай поспорим, что полетят, хочешь? — предложила ты бабушке.
Спустя два дня все радиостанции сообщали весть о полете наших космонавтов и назывались именно эти фамилии.
— Вот видишь, — приставала ты к бабушке, — а ты говорила, что «Голос Америки» врет! Это у нас все скрывают!
Эти твои обобщения напугали меня. Что я мог тебе возразить? Сказать, что так лучше, что мы не знаем, когда полетят космонавты и кто именно полетит? Нет, такое оправдать трудно. Но вот более сложная проблема: откуда узнали на Западе о наших секретных планах? А если это не секрет, то почему бы об этом не сообщить своему народу? Ты возмущалась: «Вот так всегда нас держат в неведении!»
В общем, таких случаев в нашей жизни было немало, и они усложняли мое общение с тобой. Гласность — вот что нужно было мне, нам, твоим воспитателям, всем воспитателям юношей и девушек. Нам нужна была не просто гласность, но опережающая все «голоса» правдивая информация. Тогда и у меня с тобой, и у других родителей не возникали бы трудности в установлении доверия и взаимопонимания. Может быть, мне надо было тогда набраться смелости и прямо сказать тебе: «Да, моя дорогая, это недоразумение, это наша глупость, наша недальновидность…» Но я поосторожничал, думал, что этого нельзя делать, пусть узнает сама потом, а лучше, если не узнает никогда.
Я думал так, а тем временем в тебе подспудно складывалось какое-то небрежное, неуважительное, скептическое отношение к нашей действительности.
Меня это страшно беспокоило, так как искажало твое мировоззрение, грозило разрушить доверие между нами и вообще наши отношения могли зайти в тупик. Мне нужно было выбрать один из двух путей: или нравоучениями и авторитарными требованиями попытаться промыть тебе мозги (чего я, конечно, не хотел), или же найти доказательства более сильные, чем твои аргументы, показать тебе подлинные нравственные ценности и раскрыть их истинную суть. Поиск второго пути всегда толкал меня к искренности, правде, открытости в общении с тобой. Но вот мое трусливое желание не осложнить тебе жизнь и в настоящем и в будущем толкало меня к полуправде, значит, к осложнению наших взаимоотношений.
А настоящая жизнь врывалась в наш дом.
— Это правда, — спросила ты меня, — что в бюллетене по выбору депутатов написано: «Зачеркнуть всех, кроме одного», а там только одна фамилия?
— Ну и что? — ответил я осторожно, — избиратели выдвигают одного кандидата в депутаты и выбирают его, они имеют право выдвинуть и нескольких…
— А почему не выдвинули нескольких, чтобы выбрать из них одного? — допытывалась ты, и я чувствовал в твоих вопросах недоверие, насмешку. — Какие это у вас получаются выборы?
Подобные разговоры в тот день, по всей вероятности, происходили и в семьях твоих одноклассников, ибо разговор этот начался в школе.
Я приводил «аргументы», «доказывал», но все равно ты мне не поверила, потому что твоя логика не могла терпеть ограничений в свободе выбора.
Нет, честность, открытость, правда — вот на каких началах следует воспитывать юношей и девушек! И я тебе открылся: конечно, надо демократизировать систему выборов, должно быть несколько кандидатов в депутаты, пусть выдвинут они свои программы действий, а мы потом подумаем, за кого голосовать…
Раньше я мог запретить тебе искать причины исчезновения в 1937 году замечательного поэта Тициана Табидзе, стихи которого составляют гордость нашего народа. И я поступил бы так потому, чтобы опять-таки уберечь тебя. Но тут же в душе возмущался бы за такое темное прошлое. Зато полуправда начала бы терзать тебя, а докопавшись до правды, ты могла бы взбунтоваться… Но правда, истинная правда, пусть очень горькая, пусть безжалостно обличительная правда, высказанная с чувством раскаяния, с чувством вины за совершенное беззаконие, откровенность отца перед детьми — подростками, юношами и девушками, есть основа для установления взаимоотношений между ними на началах сотрудничества.
Вместе с тобой возмущаюсь событиями 37-го года. Какое это было трагическое время беззакония, произвола, бездушия! И сколько великих жизней оно унесло! Тициан Табидзе наверняка написал бы несколько томов очищающих и возвышающих душу стихов, а какие литературные шедевры мог бы создать Михаил Джавахишвили. И все это потеряно для народа навсегда. Конечно, надо докопаться до сути событий, надо узнать, почему все это произошло, кто в этом виноват, надо восстановить картину трагических событий тех лет, когда погибали люди, ломались их судьбы. К сожалению, я не знаю, что тебе рассказать о Тициане Табидзе, нигде об этом не читал, ни от кого не слышал, и если узнаешь сама, то, пожалуйста, расскажи и мне.
Какой разговор у нас, взрослых, должен быть с нашими повзрослевшими детьми?
Мне нужен диалог с тобой, дочка моя, постоянный, откровенный, основанный на правде. Это я, это мы, взрослые, на которых возложено воспитание детей, должны быть чистосердечными, искренними, откровенными и открытыми перед тобой, перед вами, нашими детьми. Мы должны научиться чистосердечному признанию наших ошибок, мы должны стать единомышленниками вашими в анализе возникших в нашем обществе негативных явлений и тем самым помочь вам усвоить наши нравственные ценности и идеалы так, чтобы они стали убеждениями вашей сознательной жизни…
Чем последовательнее мы будем в делах перестройки, тем легче и полнее будет наше общение с «трудным» юным поколением.
Вот на какие размышления навели меня твои колючие вопросы, которые ты задавала порой с какой-то насмешкой, с каким-то раздражением. И я прихожу к выводу: нужно разобраться в них не только тебе, но и мне тоже, и пусть станут опорами нашего диалога правда и искренность, самоанализ и взаимопознание… Нам надо научиться прислушиваться к вашим мыслям, соображениям, разобраться в ваших оценках, и делать это следует с той же искренностью, какую проявляете вы в споре с нами. Нужно и другое: осмыслить свой опыт и свои знания на фоне ваших скептических рассуждений и освободить себя от предвзятых оценок, предупреждающих меня о необходимости стерилизации так называемой воспитательной среды. Среду надо очеловечить, это верно, но стерилизовать ее для воспитания не нужно.
