Разговор с родителями - Винникотт Дональд Вудс
МАМЫ:
— Миссис Г., как дела с новым ребенком в вашей семье?
— Ну, никто из них — из старших — не выказал ревности к новенькому. Но они ревнуют, оба, друг к другу — кому трогать младенца, ласкать или держать его.
— Род соперничества?
— Да, соперничества между ними. Скажем, я сижу с малышом на коленях, а девочка приходит поговорить с ним. Немедленно появляется брат, нападает и пытается оттолкнуть сестру локтем, прежде чем она успеет бросить на ребенка взгляд. Тут начинается перетягивание, так сказать, каната, кому он достанется.
— А что делаете вы?
— Ну, я заслоняю малыша рукой и смотрю, чтобы они отодвинулись на несколько дюймов и дали ему дышать.
— Это обычное происшествие?
— В общем, да… Начинают тащить ребенка: «Теперь моя очередь держать беби» — и так далее. Он слишком мал, чтобы оставлять его с ними, маленького клопа… В конце концов я заставляю обоих сесть, даю его первому, не выпуская из рук, и считаю до десяти: «Хорошо, теперь следующий». Хорошая идея, но она мало помогает.
Дональд Вудс Винникотт:
Вот другой пример, в котором, по-видимому, девочка отождествляет себя с младенцем-братом.
МАМЫ:
— Ревность сошла на нет, и все было тихо до тех пор, пока брату не исполнилось, наверное, год или около того… Он стал вставать, играть в манеже и так далее. И тут возникла куча неприятностей с игрушками. Я достала для него ее прежние игрушки, и, конечно, она узнала их. И тут же: «Это мое, мое, мое…» И началось — она хотела снова играть своими младенческими игрушками… И пришлось купить еще игрушек, которые были исключительно его, а то не было никакого покоя.
— А она не хотела играть его игрушками?
— Нет-нет, она бы ни за что к ним не притронулась. Но когда видела, что он берет ее игрушки (хоть она и не притрагивалась к ним года два), то снова хотела играть с ними. И это тоже затихло, более-менее благополучно… Теперь ему восемнадцать месяцев, и все начинается снова, потому что он не сидит на месте и хватает ее вещи.
— …Что-то вроде перетягивания каната?
— Да-да, в самом деле. Она подкладывает свои вещи — я ей всегда говорю: «Положи на стол, где он не достанет.» Но она положит их где-нибудь низко, и поворачивается спиной… А он подходит и начинает таскать их по всему дому, и тогда она приходит в ярость. Но на самом деле она очень терпелива с ним.
Дональд Вудс Винникотт:
Когда мы использовали этот фрагмент в нашей первой программе о ревности, я сказал: «У меня возникает чувство, что этой девочке на самом деле нравится, когда брат берет ее игрушки, хотя она и протестует.» И добавил: «Возможно, она воспринимает ситуацию и с его точки зрения, а не только со своей.» Способность к проживанию в воображении чужого опыта значительно обогащает, если только при этом не упускается из виду, что является переживаниями «Я» в строгом смысле. Это один из путей, которыми может начинаться игра, и в игре воображения нет пределов возможностям идентификации себя с людьми и вещами. Ребенок может быть пылесосом или лошадью; может быть королевой или принцем; или новым ребенком, кормящей матерью, отцом. Мы не можем дать ребенку способность играть, но оберегая, терпя, выжидая и делая все то, что вы делаете не думая, вы способствуете его развитию. Можно было бы сказать еще многое, но, возможно, этого достаточно для того, чтобы показать, что ревность исчезает с внутренним развитием ребенка, которое становится возможным благодаря последовательной нормальной заботе.
* * *
Я говорил о ревности как о здоровом, нормальном для маленьких детей явлении, которое означает, что они любят и уже значительно продвинулись в своем отходе от полной незрелости, с которой начинали. Я говорил также и об отдельных шагах в развитии, которые делают возможным прекращение ревности как таковой. Все время я хотел показать, что эти шаги в развитии младенца и маленького ребенка не могут быть сделаны без того, что можете обеспечить вы, то есть без жизненных взаимоотношений, в которых ребенок находит воплощенную надежность, зависящую от того, будете ли вы самим собой.
Кроме этого основного условия, которое вы обеспечиваете, существуют специфические моменты, и от них многое зависит. Например, вы помогаете ребенку предвидеть, что должно произойти. Когда вы знаете, что в его жизни должны совершиться большие изменения, вы пытаетесь как-то предупредить его. Если вы хотите ввести новую пищу, вы даете попробовать, а затем оставляете его в покое. И вероятно, вскоре ребенок захочет новой еды, которая у вас уже наготове. Подобным же образом вы пытаетесь предупредить, когда ваша новая беременность очевидна и у вас нет сомнений, что скоро появится новый ребенок. Вы можете подумать, что будет легче, если использовать слова, объяснять, но я сомневаюсь в этом. Конечно, если ребенок уже понимает речь, вы объясните ему — в словах и историях, с помощью книг с картинками. Смешно было бы этого не делать. Но вот что важно — ваше отношение к беременности, оно имеет значение задолго до того, как может быть использована речь. Если, например, новая беременность для вас желанна и естественна, вы постепенно дадите понять вашему годовалому ребенку, что существует причина, по которой сидеть у вас на коленях стало как-то не так, как раньше. Ваш маленький мальчик или девочка почувствуют, что у вас там что-то важное. А если вы нелегко принимаете факт беременности и перемены, которые она приносит (а есть много таких людей), тогда здесь возникает некая тайна, и ребенок, жизнь которого должна вот-вот сильно измениться с рождением младенца, окажется никак не подготовленным, когда новое дитя действительно появится на свет. Несколько проще, когда ребенок, чьи интересы затрагиваются, немного старше. Послушайте вот это.
МАМЫ:
— Я очень беспокоилась, когда рожала Роджера. Понимаете, у меня были две девочки, четырнадцати и тринадцати лет, и мне хотелось иметь еще ребенка, пока это возможно… И я была совершенно сбита с толку, не зная, как быть… Вот я и обсудила это с девочками и спросила, как они отнесутся к тому, что у меня будет еще ребенок… Странная затея, не правда ли, до того, как вы зачали ребенка, обсуждать это с другими детьми, но я думала, это неплохая идея… И они были в восторге, представляли, как это прелестно, и как они будут рады новому беби. И мы решили, что это будет мальчик. А Сьюзен, моей младшей дочери, было тринадцать… Роды были несколько преждевременные, и я сказала акушерке, что роды начались, и не скажет ли она Сьюзен, что если та хочет прийти посмотреть на роды, то может это сделать. И она вбежала ко мне перед школой… А у меня были схватки, понимаете, и вот я сказала: «Ну, — сделав глубокий вдох и думая, что могу загубить ей всю жизнь. — Ну, вот это родовая боль, и так вот все и происходит». А она похлопала меня по спине и сказала: «Ну, я думаю, у тебя впереди еще несколько часов. Увидимся после школы»… И пошла. Теперь она сама должна рожать через месяц, и я думаю, ей это чрезвычайно нравится. Хорошо подготовлена, надо думать.
Дональд Вудс Винникотт:
Этой девочке было тринадцать лет. Мама, конечно, говорила с ней, но я думаю, именно отношение матери к предстоящему имело значение. А как обстоит дело с меньшими детьми? Детям в один или два года еще далеко до того, чтобы понять, почему в этом году в феврале двадцать девять дней. Но в то же время они вполне способны, не так ли, в год или два, немножко вчувствоваться в положение матери младенца? Я говорю скорее о чувствах, чем о разуме ребенка. У большинства детей к годовалому возрасту есть некий совершенно особенный для них предмет, и они иногда, если можно так сказать, в грубом подобии, нянчат его, а вскоре уже несомненно играют в мать и ребенка.
Я сказал, что вы помогаете ребенку предвидеть. Вы делаете и другое; например, пытаетесь быть справедливой, а это очень трудно; вы можете только пытаться. И надеяться, что у вас нет явного любимчика, кроме, конечно, новорожденного ребенка, когда ему необходимо чувствовать, что он обладает вами целиком. Вы и отец ребенка разделяете ответственность по-разному. И когда ребенок недоволен матерью и ее новым занятием, он естественно обращается к отцу. Многие отцы хотели бы помочь, им не нравится столько времени проводить на работе, где от них нет никакой практической пользы.